Режиссер Феликс Михайлов: «Мне не жалко, когда у меня крадут идеи. Мне жалко, когда их портят»

Известный режиссер-постановщик Феликс Михайлов — генератор идей, продюсер и сценарист... В общем, вечный двигатель. Телепроекты, созданные при его участии, в нашей стране видели все: «Цирк со звёздами», «Ледниковый период», «Чувство юмора», «Розыгрыш». Кроме того, у Михайлова большой авторитет в event-индустрии: он часто выступает режиссером церемоний вручения премий, крупных спортивных событий, а недавно стал еще и худруком петербургского театра «Ленинград центр». 11 февраля он представит на этой сцене постановку «Прекрасная М», главную роль в которой исполнит известная балерина Вера Арбузова, решившая после долгого перерыва вернуться на сцену. А в премьерных представлениях примет участие всемирно известный сингапурский иллюзионист Шин Лим.

Феликс, для начала хочу поздравить вас с появлением пятого ребенка в вашей семье!

Спасибо!

Это же теперь надо пятерым показывать, как жить!

Я не считаю, что детей надо «нравоучать» и показывать, как жить. Они родились в другом мире, и в нем идет смена ценностей и приоритетов. Моя задача — показать, что такое жизнь на самом деле, а выбор пусть они делают сами. Главное, что они должны понимать: у любого выбора есть свой результат и своя цена. Ты выбрал курицу — давись курицей, а не жалуйся, что все едят другое, более вкусное блюдо. Я всегда говорю, что не отвечаю на вопросы детей о том, кем я хочу, чтобы они были. Сами выберут.

В наше время важно, чтобы у них были качества, которые присущи человеку — не подлецу. И не так важно, через что они в себе это воспитают: через религию, столкновения с миром или через родителей. Я не тычу их носом в то, что плохо, а что хорошо, но это обсуждается. И я не возражаю, если они в будущем, так же как и я, наделают кучу ошибок. Никогда не забуду, как мама, когда ее вызывали в школу, спрашивала меня: «Почему?» Я делился с ней своей точкой зрения о возникшем конфликте, а потом она решала, надо ли ей общаться с педагогами.

Мама всегда была на вашей стороне?

Нет. Если мои поступки нарушали определенные правила и мешали другим, то за это мне влетало без всяких ее походов в школу. При этом в семье никто никого не бил — это важно. Я до сих пор иногда считаю своим минусом степень ответственности за то, что я делаю. Во мне настолько воспитано чувство требовательности к себе и ответственность за результат моих действий, что это мешает мне в каких-то вещах позволять себе больше вольности. Мне хочется, чтобы мои дети понимали систему мироустройства и были в ней гармоничны, чтобы знали: всё зависит от нас самих. Если ты хочешь — ты можешь. Есть разница между «хочу» и «хочется». Если ты хочешь, то добьешься, и это заметят другие. А когда просто хочется — это значит, можно делать, а можно не делать.

А как вы решили, что хотите заниматься именно постановкой шоу, а не чем-то другим?

Это долгая история. Во-первых, всё детство во мне боролись любовь к спорту и любовь к театру. Я серьезно занимался легкой атлетикой и ходил в театральную студию. Театр в итоге победил. И прежде всего потому, что мне всю жизнь везло с педагогами. В девятом классе я был внештатным членом комитета по культуре горкома комсомола. А секцию культуры там вела женщина, которая читала нам Пастернака, Ахматову и Цветаеву. Это в 80-е годы, на Кавказе, в Махачкале! В кино в это время показывали индийские картины, а мы смотрели Феллини: «Сладкую жизнь» и «Восемь с половиной». Уже в Ленинграде, когда я поступил в театральный, у меня снова была плеяда лучших педагогов. Например, лекции по истории живописи нам читали в Эрмитаже... Потом начались 90-е, когда всё рассыпалось, и мы стали первым поколением, оказавшимся на улице.

Мы никому не были нужны вообще. Выживали кто как мог. Кто-то бросился озвучивать рекламу, кто-то стал работать ведущим на радио, а кто-то пошел торговать. Недавно встречались нашим курсом. Порадовало то, что большинство остались в профессии. А курс у нас был мощный: Дима Нагиев, Игорь Лифанов, Толик Журавлёв, Ян Цапник, Лёша Климушкин, Дима Хоронько... Мы как-то выжили. В моем случае всё привело к сотрудничеству с ночными клубами, потом мне предложили поработать на телевидении, и я уже семнадцать лет связан с ТВ. Так в мою жизнь пришло шоу.

Вы же были одним из пионеров в области постановки шоу. Чего в вашей работе больше — творчества или бизнеса?

В идеале должно быть и то и другое. Если рассматривать шоу не как авторский продукт, а как сделанную на заказ постановку, то это бизнес. Но если ты выполняешь заказ не от души, тогда ты не можешь просить хорошие деньги за результат или к тебе больше не обратятся. Был период, когда я брался за всё — от свадеб до запусков крупных брендов на рынке, так как был и юношеский энтузиазм, и нужно было кормить семью, и окружали люди, с которыми было интересно. А сейчас этот рынок размыт, только ленивый не занимается организацией мероприятий. Но бесследно это не прошло. Одна моя знакомая, побывав на шоу в «Ленинград Центре», сказала: «Клево, что лет десять назад мы так активно работали в ивентах, — мы за чужой счет оттачивали свое мастерство и фантазию». И когда сейчас мне предлагают делать какие-то церемонии или коммерческие проекты, тут я уже выбираю, браться мне или нет. Вот премию ОК! предложили — я согласился, потому что это был еще и шанс увидеть друзей, доставить удовольствие и им, и себе. И таки удалось создать на церемонии теплую дружескую атмосферу. Это важно, так как мы все несемся в таком темпе. Я вообще живу на два города: Москва и Питер...

А куда вы несетесь?

Не знаю. Как-то так всё устроено. Ты только успеваешь закончить одно, как тебе уже на следующее утро надо закончить другое. Из этого состояния по большому счету не хочется выходить, если честно.

Не боитесь в какой-то момент слететь с этой карусели?

Нет, не боюсь. Мне трижды в жизни случалось начинать с нуля. Первый раз — когда во время дефолта я потерял часть бизнеса, которая была связана с театром, с издательским делом. Оказался на нуле. Потерял друзей, родственников... Потом, когда я занимался клубной деятельностью и стал получать больше владельца этого бизнеса, мне пришлось выйти из игры. А дальше я уже стал делать всё своими руками. Всегда есть этапы, когда ты от всего отказываешься и начинаешь сначала. Мне нравится, что мое хобби, оно же и профессия, приносит мне деньги. Я везунчик: мне никогда не приходилось делать то, что не нравится.

Вам не обидно, когда что-то гениальное придумали вы, а воплощают и почести получают другие?

Постоянно что-то придумываю и не боюсь делиться своими мыслями. Мне не жалко, когда у меня крадут идеи. Мне жалко, когда их портят. (Смеется.) Это правда. Причем во всех сферах, которыми я занимаюсь. Но надо признать, что большая часть того, что сделано, воплощена благодаря людям, с которыми я работаю. Запускаю проекты я всегда сам, а дальше мне неважно, со мной будет продолжение или без меня. Как было с «Ледниковым периодом». Мы создавали его с нуля: проект без аналогов, родной, пришлось потрудиться. Но когда система заработала и Илья Авербух собрал вокруг себя прекрасную профессиональную команду и проект зажил своей жизнью, я сказал Илье, что мне пора. Мне уже там нечего было делать. Я пошел дальше. Или, например, на РЕН ТВ было ток-шоу «Вечер с Тиграном Кеосаяном», которое мне предложили придумать и создать как арт-директору. Я ушел через три месяца, когда нашлась форма, нашлись редакторы хорошие, которые готовили эфир, и Тигран сам уже чувствовал себя в формате программы как рыба в воде.

Всё, что зависело от меня, я сделал. Дальше уже моторика. Можно осесть режиссером или продюсером в долгоиграющем регулярном проекте, но мне это скучно. Я пытаюсь себя уговорить, но не получается. Мне больше интересно что-то затевать, начинать, давать проекту жизнь. Слава богу, моя семья это понимает и привыкла к переменам. Это как с картиной «Весельчаки», когда я залез в долги и заложил всё, что было, чтобы ее снять.

Затраты оправдались?

Нет. Но человек, который давал в долг, потом подарил мне все мои расписки. Он для себя понял, что те мотивы, которые подвигли его дать денег на этот фильм, реализовались, и он остался доволен результатом. Хотя всем изначально понятно, что на искусстве, некоммерческом изначально, сложно зарабатывать. Правда, я считаю, что возвращать вложенные средства нужно, но это очень тяжелый труд. Этим надо заниматься ежедневно, и я доволен, что у меня пока получается.

Сейчас вы занимаетесь «Ленинград Центром» в Санкт-Петербурге. Это ведь не просто театр, а так называемое шоу-пространство. Новая форма?

Я отношусь к этому проекту как к дому, где происходят чудеса, как к месту новой силы, не только моей, но и всех, кто со мной рядом в этом проекте. Он появился неожиданно. Среди людей, которые хотели создать в Петербурге такое мультиформатное пространство, где шоу соседствует с театром, а театр с цирком, долго искали человека, который мог бы это создать. Опрашивался большой круг людей. Каждый предлагал свой взгляд, свою концепцию, в том числе и я. Через какое-то время мне предложили войти в команду, работавшую над проектом «Ленинград Центра».

В чем особенность ваших постановок, если не считать, что это синтез театра, шоу и цирка?

Я дикий поклонник режиссера Евгения Гинзбурга, я до дыр засматривал сделанные им телевизионные бенефисы, его «Волшебный фонарь», «Остров погибших кораблей». Изучал его приемы, как он привносил музыкальный театр в телевидение... Сейчас появилась возможность вернуться к этой форме с современной музыкой, новейшими технологиями, но на театральной сцене. Когда началась работа над постановками в «Ленинград Центре», я попробовал соединить элементы телевизионного шоу с театральными приемами — когда картинка перед зрителем должна меняться быстро и удерживать его интерес, когда ты имеешь право не брать за основу существующую драматургию, а, выбрав тему, отпускаешь воображение на волю, опираясь на музыкальный материал или на людей, которых ты собрал. А я собрал труппу из потрясающе талантливых людей, танцоров, которые могут быть солистами любой труппы. Их уровень — чемпионский, звездный.

У нас каждый второй — со званиями, они лучшие в мире в своих жанрах и направлениях. То же самое и вокалисты. Им подвластен материал от оперы и джазовых импровизаций до этнической музыки. И главное, что они все не конкурируют друг с другом, а, наоборот, дают повод раскрыться тому, кто рядом, еще ярче. Они усиливают эффект друг друга, если так можно выразиться. Я их называю коллекцией. Они для меня как коллекция в музее. (Смеется.)

Ваши шоу вы называете спектаклями?

Мы называем их аттракционом наших иллюзий. Есть небольшая проблема в том, как донести людям, что они увидят, придя к нам. Скажем, когда ты произносишь слово «мюзикл», «шоу от цирка Du Soleil» или «Бродвей», зрителю всё понятно, он может представить то, что ему предстоит увидеть. Чтобы иметь представление о нас, надо идти и смотреть, так как мы создаем авторское шоу.

На западный уровень не хотите выйти? Нет глобальных целей?

Мне кажется, что это мотивация для людей до тридцати пяти — обязательно сделать карьеру за границей. Или для тех, кто не реализовал себя на своей родной территории. Мне было бы интересно сделать что-то на Западе, но так, чтобы основой проекта была наша труппа. Мне хотелось бы показать, что мы умеем делать. Чтобы там понимали, на кого надо ориентироваться. (Смеется.) Потому что, когда к нам в «Ленинград Центр» приезжают люди, которые занимаются лучшими в мире шоу, варьете и цирками, они уходят с круглыми глазами. У нас же каждые три минуты выходит человек, который поет оперу на уровне Мариинского театра, потом выходит человек, который виртуозно играет на гитаре, потом его сменяют танцоры высочайшего класса — и так всё представление. Западные продюсеры не понимают, как это всё склеивается. Помню, испанцы хлопали пять минут стоя. Потом сказали мне, что не понимают нашу публику: «Почему они не встают? Почему они не аплодируют стоя? Ведь такого нигде нет!»

Сколько представлений у вас в репертуаре постоянно?

Два шоу, но скоро у нас премьера: в феврале выйдет новый спектакль, называется «Прекрасная М». Он такой... очень странный. В нем намешаны разные чудеса. Чудеса начинаются с того, что на сцену возвращается Вера Арбузова, знаменитая «Красная Жизель» хореографа Бориса Эйфмана. Мы познакомились с ней в 2011 году, когда вместе работали над проектом Первого канала «Болеро», и подружились. За это время она успела родить двоих детей, а поскольку Вера в великолепной форме, но уже не вернется в классический балет, я предложил ей сотрудничество. Кроме того, в шоу примет участие всемирно известный сингапурский иллюзионист Шин Лим. На этом чудеса не закончатся...

Приглашайте на премьеру.

Одиннадцатого февраля ждем.

Вижу, что у вас на шее интересные татуировки. Руны. Давно вы их сделали?

Я их сделал тогда, когда понял, что выхожу на новый этап жизни, где мне потребуется «помощь зала». Когда ты понимаешь, что нарушаешь чьи-то пространства, ты строишь новое, и ты один, поэтому надо опираться на свои силы и силы природы.

Помогают?

Мне кажется, да. Тату у меня не только на шее, они определенные, они сделаны на определенном этапе жизни, в определенных местах. Я верю во все эти вещи, случайные и неслучайные. У меня проблемы с позвоночником: много лет назад я в одном номере сорвался с трапеции вниз головой и травмировал шею и крестец. Понимая, что мне интересен психофизический театр — а он требует подвижного тела и в нем не должно быть зон, которые мешают энергообмену, — я перестал быть актером и стал уделять внимание режиссуре. Мной тогда занимался очень крупный российский профессор, оказавшийся в кругу друзей нашей семьи. Я к нему ездил, он делал мне уколы в позвоночник, чтобы как-то облегчить постоянные боли.

Тогда-то я и сделал тату, и сразу выяснилось, что он тоже увлекается рунами и всем вокруг этой темы. Он мне дал на некоторое время кольца со славянскими рунами, созданные в дохристианский период Руси, но просил не надевать, а просто поносить с собой. Естественно, я их надел. (Улыбается.) Когда я пришел к нему их отдавать, он сказал: «Это могло плохо кончиться, но раз ты это сделал и всё хорошо, то всё должно сложиться». (Смеется.)