Константин Хабенский: «Сейчас у меня надежный тыл есть»

Константин Хабенский позвонил мне и предложил встретиться. Это было летом. Косте захотелось рассказать о творческих молодежных студиях, которые он создал два года назад в разных городах. Позже по его приглашению я съездил в Уфу на студийный фестиваль «Оперение-2013». Я видел, с каким интересом во время фестиваля Константин общался с ребятами из разных городов и их педагогами. А вот когда в прессе началось массовое обсуждение темы «женился Хабенский или не женился?», Костя ушел в тень. В свою личную жизнь он не впускает никого, и это его право.

Костя, на фестивале в Уфе я не мог не заметить какое удовольствие ты получаешь от работы с детьми, которые занимаются в творческих студиях, созданных тобой в разных городах России. Ты словно светишься от этой невероятной энергии.

Слава богу, на сегодняшнем этапе я занимаюсь тем, что мне нравится. Пускай это получается не всегда просто, но преодоления, мучения и победы на пути к поставленной цели, первые результаты — всё это доставляет мне огромное удовольствие.

А что вызывает неудовольствие?

Наверное, пустая трата времени — в том, что касается профессии. Мне было трудно смириться с тем фактом, что часть моего времени расходуется впустую, но я принял эти условия игры. И решил выйти из многих спектаклей, в которых играл. Сейчас мне хочется в первую очередь покопаться в себе.

Действительно, год назад ты резко сократил свое участие в спектаклях МХТ им. Чехова, оставил только один — «Трехгрошовую оперу». Как ты сам чувствуешь, почему это произошло? Может, кризис среднего возраста?

Я не применяю понятие «кризис среднего возраста» по отношению к себе. За год до того, как принять это решение, я подошел к художественному руководителю МХТ им. Чехова Олегу Павловичу Табакову. Я сказал ему честно и прямо, что мне на следующий год нужно будет выйти из большой обоймы спектаклей, оставив за собой одно или два названия. Мне это было действительно необходимо, чтобы не сойти с ума, разрываясь между театром, кино и детскими студиями творческого развития. Кроме того, хотелось больше времени уделять собственной жизни. Олег Павлович пусть и не сразу, но понял меня, дал возможность ограничиться «Трехгрошовой оперой» — для поддержания «спортивной» формы. В этом сезоне мы планируем начать репетировать спектакль «Контрабас» по пьесе Зюскинда.

Ты сказал, что хотел бы больше времени уделять собственной жизни. А на что именно тебе на хватало времени? Ты не выходил каждый день на сцену, у тебя нет сумасшедшего графика съемок.

Я отвечу коротко, не хочу об этом. Мой сын Иван живет сейчас с бабушкой и дедушкой. Мне просто физически не хватало времени на то, чтобы быть с ним.

В этом году, как я понимаю, ты смог пообщаться с сыном больше, чем раньше. Ивану в сентябре исполнилось шесть лет. Узнаешь в нем себя в детстве? Он похож на тебя по характеру, по повадкам, по интересам?

Мне трудно сравнивать, потому что я плохо помню себя в его возрасте. Но могу сказать, что он — это отдельный, очень крутой человечек со своим характером. Сложно сравнивать еще и потому, что нынешние дети — это люди другой формации, они родились в мире, где есть компьютеры и прочие гаджеты, они ими с раннего детства пользуются. Им не надо объяснять, как это работает, они это чувствуют. Наша задача — научить их любить то, что любили и любим мы.

С возрастом человек, как правило, становится более циничным, начинает смотреть на мир с известной долей иронии и скептицизма. Ты наверняка тоже прошел этот путь.

Мы все идем по этой скользкой дорожке. Но мне кажется, что наша профессия позволяет зацепиться за эту, скажем так, детскость. Актерство — это игра, которая идет с детства. Только мы в нашем возрасте через эту игру изучаем какие-то очень важные моменты человеческой природы, а дети играют от чистого сердца. На фестивале «Оперение» в Уфе я не чувствовал себя учителем, я погружался с головой в игру ребят, в их понимание мира.

Да, я это заметил. Вообще фестиваль «Оперение» — проект поразительный. Чтобы представить свои работы, в одном месте собрались 400 мальчишек и девчонок из творческих студий Новосибирска, Воронежа, Нижнего Тагила, Казани, Уфы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга и Перми.

Именно творческих студий, а не театральных, разница принципиальная. Набирая ребят, мы объясняем их родителям, что для поступления в театральные вузы детей мы не готовим и не делаем из них маленьких актеров. Наша задача — через занятия по нашим дисциплинам, а это пластика, художественное слово, актерская фантазия, попытаться вытащить наружу то, что прячется в ребенке. То, что не позволяет открыть в нем школьная система, семья или улица.

Костя, хочу задать тебе вопрос и простой, и сложный одновременно: а зачем тебе все это надо?

Знаешь, давным-давно меня потрясло то, как доживают свой век мои более старшие коллеги. Во время съемок я оказался в питерском Доме ветеранов сцены. Меня поразило то, что я там увидел. И тогда в мой мозг запала идея: нужно что-то делать, помогать. Проходило время, но эта мысль меня не оставляла. Оказалось, что помогать людям не так-то и просто. Путь наименьшего сопротивления — передавать им деньги в конвертиках, но это меня не устраивало. И я придумал вот такую штуку: а что если пожилые актеры будут приходить в школы и заниматься с детьми тем, что они умеют? Это же возможность вытащить ветеранов обратно в жизнь, показать их нужность, вернуть им стимул. И это гораздо важнее, чем конвертики. Потом выяснилось, что не у всех это получается, не все хотят. Но в то же время я заметил, что в провинции такого рода занятия нужны не только ветеранам, но и людям всех возрастных категорий, ведь там возможностей реализовать себя намного меньше, нежели в столице. В провинции есть достаточное количество честных актеров и режиссеров, которые занимаются любимым делом за мизерную зарплату. И вот эти актеры, режиссеры, педагоги из местных институтов — а в каждом из восьми городов у нас своя команда — приходят, занимаются с детьми в студии творческого развития. Всего получается 92 педагога в возрасте от 22 до 86 лет, которые обучают 1200 детей.

Слушай, это потрясающе! Но и твоих сил было положено немало.

Я запустил этот проект сначала в двух городах — в Казани и Екатеринбурге. Целый год я буквально каждые два месяца летал туда, чтобы посмотреть, как всё работает, если нужно — подправить педагогов, потому что я знаю, как не надо. Как надо, я еще не знаю, но как не надо, я точно знал. И через год ко мне стали подходить учителя и директора школ. Они говорили, что с ребятами, которые занимаются в студии, происходит что-то необъяснимое. Дети стали меняться: они демонстрировали больше эмоций, открытости, пластики, хорошее чувство юмора, умение мыслить самостоятельно. Все эти изменения стали отражаться и в ответах у школьной доски, и просто в общении. В тот момент я понял: это работает!

В вашу студию принимают учеников 2—10-х классов?

Да, потому что 1-й класс для ребенка — это все-таки вход в школу, знакомство, а в 11-м классе пора готовиться к ЕГЭ, тут уж никуда не деться. На студии сегодня у меня уходит много времени, но я не готов положить на это всю жизнь. Сейчас мне намного легче — у меня есть помощники, единомышленники, которым уже не надо объяснять, что нам нужно. Мы вместе придумываем пути развития, а дальше уже действуют они, я же только смотрю и корректирую.

Актерская профессия все-таки довольно эгоистичная, многие актеры зациклены на себе. Твое желание помогать — откуда оно?

Видимо, так меня воспитали родители. Они учили меня обращать внимание на тех, кому нужно помочь. Я, конечно, не выхожу на площадь с транспарантом в поддержку пенсионеров, но я постоянно об этом задумываюсь, внимательно слежу за тем, как наши правители пытаются выправить или сделать вид, что выправляют в лучшую сторону жизнь людей, которые положили все свои силы на то, чтобы страна держалась и двигалась дальше.

К разговору о воспитании. Ты в детстве был послушным? Я знаю твою маму, она женщина очень эмоциональная, активная, яркая и, как мне кажется, доминирующая.

Наверное, я все-таки был непослушным, именно поэтому я после 8-го класса сбежал из школы на студенческую скамью (Хабенский поступил в Техникум авиационного приборостроения и автоматики в Ленинграде. — Прим. ОК!). Мне очень не хотелось подводить маму, которая работала учителем математики в той же школе, где учился я. Периодически возникали такие ситуации, когда мне приходилось сдерживать себя. Серьезно повлиял на меня и мой папа, он давал мне возможность — я повторяю это с удовольствием — совершать ошибки и исправлять их самостоятельно. Он действовал так: «Ты хочешь туда? Вперед! Упал, ударился? Вставай, отряхнись, сорви подорожник и приложи его к ссадине. Дальше пойдешь или вернешься? Идешь? Молодец, иди». Папа воспитывал меня так же, как и мой дед — его.

А отец чем занимался?

Он инженер. Папа по работе очень много ездил по стране, и много позже, когда его стали спрашивать, не мой ли он отец, когда он понял, что его сын все-таки добился каких-то результатов, ему было очень приятно.

То есть ты вырос в семье людей с техническим образованием?

По дипломам — да, но если судить по семейным праздникам, дружеским встречам, то моя семья более чем творческая. Были и песни, и стихи, и розыгрыши. У родителей была компания друзей еще со студенческих времен, с политехнического института. Они собирались вместе на праздники, переползали из одной квартиры в другую. Друзья родителей помнят меня еще того, сопливого, в колготках.

Тебя, того самого, в колготках, во время праздников просили читать стихи, петь?

Ну а как же? Допустим, пришел Дед Мороз — меня ставили на табуретку, я и давай читать. (Улыбается.) Устраивал я и какие-то творческие сабантуи, концерты — в детстве, когда мы ездили на море. Но честно говоря, всего этого я не помню, знаю по рассказам папы и мамы.

Техникум авиационного приборостроения и автоматики ты в результате не окончил.

Я учился на факультете «ЭВМ, приборы и устройства», то есть в принципе я должен был готовить «мозги» для самолетов, которые бы сейчас летали. Ох, летали бы они по очень интересной траектории! (Улыбается.) Слава богу я — опять же это мой путь, мои ошибки — окончил три курса, защитил диплом и… не пошел на практику. Я сказал: «Нет, техника — это не мое, спасибо большое» — и ушел в вечернюю рабочую школу. Потом у меня было много работ: был я и сторожем, и дворником, и монтировщиком сцены в театре-студии «Суббота». Там-то мне и запала в голову мысль: «Те люди, которые выходят на сцену, они какие-то, наверное, особые». Тогда-то я и начал изучать профессию, которой сейчас занимаюсь.

Парадоксальная вещь: в техникум ты пошел, потому что студенческая скамья казалась тебе путем к свободе. Но потом оказалось, что это как раз несвобода, потому что там ты ощущал себя не в своей тарелке.

Абсолютно верно. А в остальном всё было прекрасно, у нас там сложился замечательный творческий коллектив. К сожалению, ребята окончили техникум в не самое хорошее время: всё рушилось, именно такие специалисты оказались невостребованными. Насколько я знаю, из 32 ребят из нашей группы сейчас только один занимается тем, что так или иначе связано с полученной специальностью. Остальные же после техникума бросились на поиски легких денег. Тогда очень большие деньги можно было заработать, открывая ларьки и тому подобное. Я же абсолютно из другой категории, я не бизнесмен. Если я понимаю, что купил то, что мне не пригодится, отдаю это в пять раз дешевле. Просто у меня, видимо, такой жилки нет, мне неудобно предлагать человеку ненужную мне вещь за какие-то большие деньги.

Костя, в актерскую профессию ты пришел тернистым путем, со множеством остановок. Скажи, это черта твоей натуры — добиваться поставленной задачи медленно, постепенно?

Всё относительно, смотря что называть постепенным. Сейчас мне 41 год. Для одних это уже конец творческого пути, они уже всё имеют, они уже всё прожили в этой жизни. Другие же в этом возрасте только начинают. Мне кажется, что в моей жизни всё случается вовремя. Недавно на церемонии вручения премии «Хрустальная Турандот» Алла Сергеевна Демидова спросила меня: «Костя, на какой возраст ты себя ощущаешь?» Я ответил: «Совсем недавно стал ощущать себя на 40 лет». «Это замечательно!» — порадовалась она. Это действительно хорошо, в актерской профессии важно чувствовать свой возраст. Бывает, ты вроде бы еще работаешь с тем напряжением, как если бы тебе было 25—30 лет, а ты уже физически не такой молодой. А потом, лет через десять, раз! — и тебя накрывает осмысление происходящего. Сейчас, наверное, наступил тот момент, когда я начал задумываться о таких актерских работах, которыми я могу что-то сказать зрителю. Хочется найти тот материал — в театре или в ино, — работая над которым я мог бы спокойно размышлять о том, что волнует лично меня.

Ты говоришь о профессии, а в обычной жизни ты сейчас тоже ищешь спокойствия и размеренности?

Спокойствия — нет, скучно становится. Всё равно же я найду себе какие-то дополнительные занятия. Другое дело, что в таком неуравновешенном ритме жизни я как раз нахожу для себя очень правильное внутреннее равновесие. И если раньше меня это разбалтывало и, говоря образно, от таких скачек по стране и по разным проектам неминуемо наступала бы морская болезнь, то сейчас я научился с этим справляться. У меня уже начинает получаться жить так, чтобы не растрясти ни мозг, ни душу.

Костя, не могу не спросить тебя вот еще о чем. Пресса настойчиво отслеживает твою личную жизнь, публикуя много слухов и сплетен. Но ты так и не приоткрываешь завесу вокруг личного.

Я не вижу большой необходимости показывать свою личную жизнь прессе. Те, кто назойливо лезет в мою жизнь, получали и будут получать за это пинком под зад. Я считаю, что публичной должна оставаться только моя общественная и моя профессиональная жизнь. А душу я открываю, только если этого требует моя работа. Например, на сцене. Всё остальное — извините. Додумывайте, пишите что угодно, фантазируйте. Когда фантазируют интересно, я аплодирую. Но в последнее время у них получается крайне скучно, фантазируют на одну и ту же тему. Так и хочется сказать: «Ох, ребята, вы набрали себе гвардию совершенно неинтересных людей».

Тогда последний вопрос на эту тему: тебе важен сегодня надежный тыл в личной жизни?

Конечно. Помнишь, у Маяковского в «Облаке в штанах»:

«Ведь для себя не важно. И то, что бронзовый,
и то, что сердце — холодною железкою.
Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское».

У меня сегодня есть тыл, всё хорошо. У меня есть и друзья, у меня есть и более чем друзья. Так что поставим на этой теме жирную точку.

Хорошо. Меняем тему. Некоторое время назад Интернет взорвала информация о том, что Хабенский станет художественным руководителем петербургского Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова. Эти разговоры имели почву?

Эти разговоры были настолько серьезны, что мне даже позвонили с питерского Пятого канала и в прямом эфире задали этот вопрос. И многие актеры из труппы БДТ высказывали в интервью свои размышления по этому поводу.

И эти размышления были негативными.

Да, разумеется. Видимо, для части труппы показалась несращиваемой история Большого драматического театра и его эпохи и сериального актера Константина Хабенского. Который, к слову, тоже из Санкт-Петербурга и который, как мне кажется, пропитан энергетикой и духом этого города. Это были настолько серьезные разговоры, что даже бедный Олег Павлович Табаков, когда ему в очередной раз задали вопрос по поводу меня и БДТ, в эфире одного из телеканалов схватился за голову и прокричал: «Да что же вы такое говорите?» Но все эти разговоры ко мне отношения не имели, никаких предложений мне сделано не было. Это просто серьезные разговоры, которые начали какие-то люди, занимающиеся слухами. Тут вспоминается Борис Борисович Гребенщиков с его строчками:

«Мы стали настолько круты,

что нам уже незачем петь,

Настолько популярны,

что туши свет.

Мы танцуем удивительные танцы, превращая серебро в медь,

И с нами чрезвычайно удобно:

мы не говорим нет,

Когда нами торгуют, нами торгуют».

Наверняка обидно, что в БДТ так отрицательно приняли весть о твоем возможном приходе в театр.

Знаешь, я нередко чувствую негатив в свой адрес, когда встречаюсь со своими питерскими коллегами. Этот негатив, как правило, уходит, если очень внятно высказываешь свою позицию и занимаешься своим делом. Я всегда высказываю свою позицию и продолжаю заниматься делом. Поэтому либо эти ребята признают: «Извини, мы неправильно тебя поняли и воспринимали» — либо закрываются, и больше мы с ними никогда не видимся.

Костя, неужели тебя сейчас кто-то воспринимает как сериального актера? Или ты это сказал для красного словца?

Для красного словца. Я имею в виду «вышедший из сериала «Убойная сила». Потому что все-таки этот сериал сделал свое дело. В сериалах ведь как: физиономия выползла, а потом уже как повезет. Уцепился, пошел дальше по интересным работам — повезло, не уцепился — тебя сметает волной в другой сериал.

Тебе повезло, ты уцепился.

Тем не менее я не гнушаюсь сниматься в сериалах. Если это интересно, я влезаю в такие долгие проекты. Но опять же главная проблема всех сериалов — долгая история, начинаешь захлебываться, теряешь интерес. Долгие истории всегда сложные.

В ноябре в прокат выходит новый фильм с твоим участием — «Географ глобус пропил», снятый Александром Велединским по замечательному произведению Алексея Иванова. Эта лента получила сразу несколько призов на «Кинотавре», в том числе и за лучшую мужскую роль. Я тебя с этим поздравляю!

Спасибо! Мне интересно было поработать с Сашей Велединским, он режиссер интересный, снимал неплохие фильмы, но для меня Велединский был человеком новым. Мне кажется, мы смогли найти общий язык и взаимопонимание на площадке. Кроме того, мы оба, не сговариваясь, при помощи материала Алексея Иванова задумали передать поклон тем фильмам, на которых мы воспитывались, которые до сих пор живут в нас, — это и «Полеты во сне и наяву», и «Отпуск в сентябре», и «Мужики!..». На мой взгляд, фильм получился. Бывает, что снимается история про человека, которая остается непонятной зрителю. Здесь же всё иначе: фильм получился про людей и для людей, зритель воспринимает ее до последней капли.

Мне кажется, в главном герое фильма есть что-то от тебя самого. Он, так же как и ты, немного отстранен от суетности жизни, он существует в своем отдельном мире.

Может быть. Но мне было бы не очень интересно играть самого себя. Мне кажется, если я начну это делать, получится скучный, неинтересный человек. Для меня интереснее расшифровывать героя и предлагать те варианты его поведения, которые мне понятны и близки, но до которых самому мне приходится дотягиваться. Персонаж, описанный Ивановым, более свободный, чем я могу себе позволить. Он свободен в своем отношении к окружающему миру и каким-то бытовым вопросам, в восприятии себя самого и того, каким его видят другие люди. Он живет вот этой своей жизнью святого человека — смешного, битого, но свободного — и учит этой жизни тех, кто находится рядом. Другое дело, что его ни черта не понимают, на него плюют, но до кого-то достучаться у него всё же получается.

Тебе лично хочется такой степени внутренней свободы?

Нужно понимать, что это очень страшно. У меня есть ответственность за тех людей, которые во мне нуждаются не только морально, но и финансово. Я понимаю, что не всё могу себе позволить, потому что я в ответе за них. У моего персонажа тоже есть эта ответственность, но он может себе позволить сделать такой шаг, что волосы дыбом встают! Все-таки в этом смысле я трус. Я с восхищением смотрю на тех своих коллег, которые решаются вдруг на невероятный переход из одной реальности в другую. Взять, к примеру, Ваню Охлобыстина, который в какой-то момент взял и ушел в духовенство. А потом раз! — и вернулся в профессию. Зная, как он относится к миру и истории духовенства, к религии, я вижу, что, вернувшись в профессию, Ваня работает на совершенно другом уровне, на более высоком градусе. Такие поступки вызывают у меня уважение и преклонение. Мне это слабо. Пока слабо.

Мне нравится это твое «пока». Хочу прежде всего пожелать тебе удачи с «Контрабасом» в Московском Художественном театре им. Чехова.

Спасибо, Вадик! Если всё получится, это будет так же нагло, как и сама моя жизнь, как те герои, за которыми я тянусь, чьи поступки для меня пока еще из области «слабо».