Дмитрий Нагиев: «Я даже матом ни разу в эфире не выругался»

Мы встретились с Дмитрием на съемочной площадке фильма Романа Доронина «Парадокс». В последнее время Нагиев все реже появляется на ТВ и все чаще снимается в кино и играет в театре, чему он несказанно рад. Однако в массовом сознании он до сих пор остается прежде всего скандалистом и провокатором, а не актером. Скандальный телеведущий рассказал OK! о том, за что его били в армии, как он чуть не загремел в тюрьму и почему ему не стыдно за ток-шоу «Окна»

Когда я ехал на интервью, то пытался составить для себя список самых раздражающих персон на телевидении. Признаюсь, как ни крути, вы уверенно входите в тройку.

Интересно, вместе с кем?

Вместе с Кушанашвили и Трахтенбергом.

Хм… Есть разная отрицательная энергетика. Я могу вызывать негативные эмоции, но никогда не был мерзким на физиологическом уровне. А один из тех, кого вы назвали, дейст-вительно мерзкий. Я имею в виду внешность и манеру поведения. К ним отношение как к жабам. Что касается меня, то я, может быть, для кого-то и являюсь раздражителем, но я не мерзкий. Мне так кажется…

Это легко проверить. В свое время и Кушанашвили, и Трахтенберга несколько раз пытались побить. А вас?

За то, что я делаю? Ни разу. Бывало, я дрался в студии программы «Окна» с хамами и быдлом. Жалко, что эти эпизоды в итоге вырезали, потому что они были абсолютно логичными. Когда кто-то поднимал руку на свою жену, любовницу или подругу, я вписывался в драку. Один раз даже сломал человеку нос.

Вы сейчас, конечно, будете рассказывать, что все это была не постановка…

Я не говорю о том, что шоу не постановочное. Но люди-то для него набирались практически с улицы, многие из них были не вполне нормальными. Даже если по сценарию им надо было изобразить заварушку, они так входили в раж, что начиналось серьезное рубилово. Восемьдесят процентов драк в студии были настоящими, это правда. Сейчас даже вышла видеокассета с этими моментами. Называется «Битвы Дмитрия Нагиева».

А вообще вы часто пускаете в ход кулаки?

Стараюсь этого избегать. Но вот недавно подрался с вашим братом журналистом. В одном из городов, выходя из гостиницы, услышал характерные щелчки фотоаппарата, а в тот момент мне совсем не хотелось сниматься. На Западе за такое рукоприкладство можно и в тюрьму загреметь, но у нас пока это прощается. В свое оправдание могу сказать, что аппаратуру я не сломал. Лежащий на полу журналист просил: «Пожалуйста, только фотоаппарат не трогайте». Я не тронул. Лишь нежно достал из него флэшку и растоптал ее.

Вас легко вывести из себя?

Знаете, если я поймаю того человека, который однажды пытался меня сфотографировать из дома напротив, я долго рассусоливать не буду — ударю в морду. А с другой стороны, я в принципе стараюсь не попадать в такие ситуации. Как говорят американцы, «не ходите в рестораны, где могут обидеть вашу девушку». Я и по улице редко хожу. Седьмая заповедь — «Не искушай». Вот я и не искушаю. У меня в машине темные стекла, меня никто не видит. А по улице стараюсь перемещаться короткими перебежками. Дебилов-то вокруг полно. Кто-то любит меня, а кто-то, как я понимаю из общения с вами, не очень. По этой причине мой сын в детстве ездил в лагерь под другой фамилией. Я не хотел, чтобы его дергали. Мне хватило эпизода, когда однажды ему было плохо и нам с женой пришлось вызвать «скорую помощь». Сына увезли в больницу, а наутро, когда я пришел к нему в палату, увидел, как врачи, медсестры, уборщицы и повара заставляют его рассказывать о том, как он живет. Тогда они еще не смотрели программу «Окна», а уже были такими дураками...

По улице спокойно пройтись вы не можете, сына вам приходится прятать… Зачем вам нужна такая популярность?

Сейчас уже не нужна. А в свое время очень была нужна! Есть ведь разные стадии популярности. Первая называется «Неважно, что я делаю, важно, что я существую». И когда я вел «Окна», я именно этим и занимался — доказывал, что я есть. Поверьте, если бы меня в то время пригласил сниматься Джеймс Кэмерон, я бы никогда не пошел в программу «Окна». Но меня в кино никто не звал. Я начал в фильме Невзорова «Чистилище», и после этого мне стали делать какие-то интересные предложения. Но потом случился дефолт, и все пошло прахом. Пришлось начинать все с нуля, я год сидел без работы. И дальше я просто честно делал то, что мне выпадало делать. Хотя иногда в студии я ловил себя на мысли: «Боже, куда я попал?» Но другого выхода у меня не было.

У человека всегда есть выбор. Разве не так?

Ну, если бы мне кто-нибудь предложил хороший и трудный путь к славе, я, возможно, выбрал бы его. Но у меня был только плохой и легкий, если можно так выразиться. Меня не рвали на части режиссеры — что я буду лукавить? Я катался по Средней Азии с монологами, песнями и плясками, и тут мне довольно неожиданно предлагают работу на телевидении…

И вы понеслись сломя голову?

Нет, не понесся. Скажем так: с достоинством пошел, но быстро... Знаете, сейчас я даю интервью и все-таки немного рисуюсь. А если бы мы сидели за бутылкой, как друзья, которых у меня, кстати, совсем немного, я бы просто тебе сказал: «Ну что ты до меня до*бался?! Мне, бл*дь, жрать нечего было! И выбора никакого не было — просто, сука, нужна была работа, любая!» Вот когда у тебя закончатся хорошие герои, тебе придется брать интервью у тех, кто тебе неинтересен. И ты будешь брать, потому что это твой заработок.

Не буду, честно.

Значит, ты эгоист.

А вы не эгоист?

Я не нравлюсь тебе, но я всегда приносил фрукты в свою семью. А вот ты мне нравишься, зато со своими принципами ты можешь оставить близких голодными. Что лучше? Я бы на твоем месте пошел брать интервью у кого угодно. Потому что в свое время слишком долго голодал.

Прямо-таки голодали?

Да, в прямом смысле — еды иногда не было! Мы с мамой очень бедно жили. Потом я ушел в армию, и ушел не от хорошей жизни: меня поймали на одном деле, и у меня было ровно три дня, чтобы выбрать между службой и тюрьмой. А потом я вернулся из армии и поступил в театральный. А потом у меня родился ребенок. Стипендия была 30 рублей. Мы варили один кусок мяса в неделю, резали его на малюсенькие квадратики и давали ребенку с пюре. И когда мне бл*дский Комиссаров позвонил и сказал: «Приезжай, мы под тебя сделаем программу», мне было абсолютно наплевать, кто что обо мне подумает. Потому что мне важно не твое мнение, а благополучие моих родных и близких. А еще есть такое понятие, как тщеславие. Кто-то из великих сказал: «Человек может отказаться от денег, может отказаться от женщин, но если у него есть хоть капелька тщеславия, оно сожрет его с потрохами». У актеров это чувство гипертрофировано. Когда некий артист говорит в интервью: «Я пришел в эту профессию, чтобы достучаться до людей, рассказать им о самом главном», я сижу и думаю: «Ну кому ты, бл*дь, паришь мозги?» И когда мне предложили вести «Окна», я первым делом подумал, что это деньги, это пропуск в Москву, это возможность обрасти связями. Нельзя было отказывать! На эту тему есть анекдот: «В бане моются красивая молодая девушка и старуха. Старуха спрашивает: «К тебе, наверное, мужики липнут?» — «Еще бы!» — отвечает молодая. «А ты никому не даешь?» — «Конечно!» — «Дура, доживешь до моих лет — о каждом жалеть будешь!» Это теперь я, слава богу, могу из чего-то выбирать. И я только сейчас начинаю избавляться от комплекса ненужного артиста.

Не поздно ли? Шлейф скандального телеведущего может теперь тянуться за вами всю жизнь, какие бы роли вы ни играли.

Когда я вел «Окна», многие актеры и режиссеры говорили: «Боже, зачем он это делает? Такой талантливый парень, а так себя продает!» Но вот прошло три года, «Окна» уже закрылись, я пришел к театру и кино, о чем всю жизнь мечтал, и задаюсь вопросом: почему те, кто говорил про меня все это, сейчас сами ведут убогие программы? Причем делают это бездарно! (Пауза.) Понимаешь, мне никто не помогал в этой жизни. Один известный артист все время говорит, что всего добился сам. Но на самом деле просто его папа снял «Батальоны просят огня». (Скорее всего Дмитрий имеет в виду Оскара Кучеру. — Прим. OK!). А когда его спрашивают: «Ты служил в армии?» — он отвечает: «Конечно!» Только служил он в полку, созданном специально для фильма, который снимал его папа. У меня это вызывает недоумение. Мне хочется спросить у этого персонажа: «Ты действительно веришь, что всего добился сам?» Ты попробуй добиться того же с фамилией Нагиев, когда у тебя папа приехал из Туркмении.

Опять же чего добиться? Дурной славы?

Добиться того, что сейчас я имею возможность хотя бы на тридцать процентов заниматься тем, что мне нравится. И при этом я все-таки никогда не делал гадостей, как бы ты ни относился к программе «Окна».

Давайте тогда разберемся, что для вас гадость? Приведите пример.

(Думает.) А может, гадостей вообще не существует, раз на них есть спрос?

Я недавно видел по каналу MTV, как подросток в игровом шоу напихал себе в трусы живых червей, потом сожрал их и получил за это 200 баксов. Это гадость?

Ну ты же это смотрел… (Смеется.) Да, гадость пихать себе в трусы червей и потом их есть. Но вести такую программу — не гадость.

По-моему, вы ищете для себя оправдание. Ведущий ведь все равно в этом участвует...

Я в «Окнах» был просто сторонним наблюдателем, не более. Я же никогда не рассказывал на всю страну, как я онанирую в ванной. Я даже матом ни разу в эфире не выругался. Есть позорные вещи, на которые я никогда не пойду. Скажем, я с удовольствием буду вести программу, где мужики по-честному бьют друг другу морду. Но я совершенно не понимаю актеров, которые сейчас молотят друг друга. Вот это гадость! До такой степени желать славы, чтобы быть готовым в кровавые сопли измочалить своего коллегу... Но при этом вести такую программу — не гадость.

Все равно не понимаю, в чем разница. Ну да ладно... Какой вы представляете конечную точку своего тернистого творческого пути?

Это работа с большими режиссерами.

Большие режиссеры — это кто?

Это такой собирательный образ. Когда я поступал в институт, я не отдавал себе отчета, какая фамилия у этого большого режиссера. Это был некий гибрид Сокурова, Михалкова, Кончаловского... И вот таким витиеватым путем я в этом направлении иду. У меня сейчас есть хорошие спектакли. Что бы ты про меня ни думал, спектакль «Кыся» самый кассовый в стране на сегодняшний день.

Для вас кассовость является основным критерием успеха?

А что еще?

Ну допустим, мнение коллег, критиков. Знаете, некоторые актеры считают вершиной карьеры участие в каком-нибудь проекте Фоменко или Левинского. При этом на их спектакли могут ходить по двадцать человек...

Нет, мне такие проекты неинтересны. Я не верю в гений для узкого круга. Либо то, что ты делаешь, интересно, либо нет. Я тут был на одном спектакле очень известного режиссера. Когда после первого акта ушло четыре пятых зала, он спокойно сказал: «Ну что поделать? Не получилось». Он, наверное, может себе это позволить. А я не могу. Для меня такая ситуация будет означать возвращение к программе «Окна» и доказывание заново того, что я существую. «Пожалуйста, не забывайте меня!» Не хочу. И поэтому сейчас дорожу каждым своим выходом на сцену. И для меня очень важно, что после каждого спектакля «Территория», в котором я играю бегущего из русского плена чеченца, зал встает и кричит: «Браво!» Людей никто не принуждает это делать.

А вы вообще любите людей?

Кто-то сказал, что очень легко любить людей в целом, но куда труднее любить человека, который рядом с тобой. Сказать, что я не люблю людей, я не могу. Но все-таки мне гораздо важнее мой ближний круг…

Просто по разговору у меня сложилось впечатление, что вы на людей сильно обижены, причем с самого детства...

Нет, это не так. Может, я просто слегка перебарщиваю со своим образом? Для меня важно не быть смешным. Я не боюсь быть смешным как персонаж, но я не хочу быть смешным как Дима Нагиев. И в этом желании я, наверное, переигрываю, поэтому и кажусь таким мрачным.

А вы сами этот холодный образ придумали?

Да, конечно.

Когда? Помните этот момент?

Не могу сказать. Это вопрос из разряда «Какой у вас жизненный девиз?» Я над такой чушью даже не задумываюсь, я просто делаю что-то, и все. Никогда не стоял у зеркала и не оттачивал мимику и жесты.

Но вы, как актер, учились у кого-то из своих коллег, подсматривали за кем-нибудь?

Безусловно. И до сих пор подсматриваю. Но за кем именно, я тебе не скажу, это моя лаборатория. Я считаю, что хорошо украденное не является украденным. Вот если ты меня поймаешь и скажешь: «Дружище, я тут понял, у кого ты все спер!», тогда... я буду шлифовать мастерство дальше.

Я на досуге прочел в Интернете некоторые факты из вашей биографии. Это правда, что в армии вас били, ломали вам ребра, нос?

Да, служба была отвратительная. Я застал ту дедовщину, о которой еще писал Веллер. Пускай это уже был не самый ее расцвет, но все равно жуть. Сейчас, оглядываясь назад, я иногда сам себя начинаю уговаривать: мол, это были хорошие годы, прекрасная школа жизни... Но если по-честному, вранье это. Никакая это не школа жизни, а пустая трата времени и здоровья.

А вы, когда сами стали «дедом», били «духов»?

Сейчас мне кажется, что нет. Но кто-то, может быть, и вспоминает меня как зверя…

Не понимаю. Били или нет?

Кажется, нет.

Что значит кажется?! Разве такие вещи можно не помнить?

А я вот не помню! По-моему, не бил. А может, что-то и было... Нет, кажется, нет. Вот меня били, помню. Знаешь, это все из-за моего дурацкого духа противоречия — никому не нужного на самом деле. Скажем, в армии, где все говорят только матом, я дал себе слово: как бы мне ни было тяжело, я не буду ругаться вообще. А еще я никогда не бежал к столу с маслом. Шел спокойно, с достоинством, и мне всегда доставались какие-то ошмет ки. Сейчас думаю, что такая самость там была абсолютно не к месту. А тогда мне казалось, что вести себя надо именно так и никак иначе.

По-моему, вы вели себя как настоящий мужчина.

Да ни к чему это там... Я, когда еще маленьким был и только начинал заниматься самбо (сейчас Нагиев мастер спорта. — Прим. OK!), решил воспитывать в себе смелость и специально ходил через дворовые банды. Шел по улице, видел толпу гопоты — и не сворачивал, пер напрямик. И меня били. Мне казалось, что таким образом я воспитываю в себе смелость.

А разве не так? В драке важно не бояться того, что тебя могут побить.

Ерунда это. В драке самое важное — уметь избежать ее.

Кстати, а сейчас вы занимаетесь самбо?

Крайне редко. Хотя недавно моя школа снимала рекламный ролик — для того, чтобы молодые ребята приходили заниматься, и я с удовольствием принял в нем участие. Потом мастер построил всех в ряд и сказал: «Сейчас посмотрим, как Нагиев будет бросать, в свое время он делал это филигранно». И знаешь, я ничего не забыл. Я вполне в форме.

Правда, что вы лежали в психушке?

Ну ты вспомнил… Это когда было-то! Мне тогда 18 лет только исполнилось. И лежал я всего пару дней. Быстро понял, что это не мое. (Смеется.)

А как вы туда попали?

Вены себе резал. Из-за несчастной любви. Родители вызвали «скорую», и меня отправили в психушку.

Но вы, как большинство подростков, для показухи их резали? Или на полном серьезе?

Надеюсь, что нет. По крайней мере, тряпочку я подстелил, чтобы пол кровью не запачкать. (Смеется.) А на вопрос психолога «Будешь еще так делать?» я четко ответил: «Нет».
Когда-то вы сказали: «Вспомнить-то есть что, жалко, что детям ничего не расскажешь». До сих пор так дело обстоит?
Это не так важно. Вопрос не в том, что я расскажу, а в том, что я детям оставлю. Помнишь финальный диалог в фильме «Курьер»? «У тебя есть мечта?» — «Да. Новый плащ. Зима на носу...» — «Возьми мой и мечтай о чем-нибудь великом». Я, бл*дь, столько времени потратил на то, чтобы ехать не так (показывает, как держится за поручень в метро), а вот так (показывает, как ведет машину)! Полжизни на это дерьмо угрохал! Пускай хоть мои дети будут мечтать о чем-нибудь другом.

А сколько у вас детей?

Пока один.

Еще хотите?

Я — нет. (Смеется.)

А правда, что вы развелись с женой Алисой из-за книги, которую она о вас написала?

Нет, книга вышла позже. Причем книгу эту я до сих пор встречаю в магазинах. Продается в разделе «Жизнь замечательных людей». (Смеется.)

Вы читали ее?

Да.

И что можете сказать?

Там много правды.

А неправды?

Скажем, там есть некоторый художественный вымысел. У Алисы хороший слог, и не случайно сейчас она выпустила уже другую книгу, никак не связанную со мной.

Как вы считаете, она хорошо о вас написала? Если в целом?

Она написала с болью. При этом у нас до сих пор очень хорошие отношения. Мы развелись как интеллигентные люди.

Разве интеллигентная женщина может выставить на показ личную жизнь любимого, пусть и бывшего?

К ее чести, она дала мне прочесть черновики. Сейчас уже можно об этом сказать, а тогда она делала пиар, поэтому нужно было сохранить завесу таинственности. Я прочел все заранее и то, что мне категорически не понравилось, вычеркнул.

Что именно?

Алиса сильно преувеличила количество моих сексуальных похождений.

То есть ваша репутация ловеласа, о которой шушукаются в останкинских коридорах, это вранье?

Нет, это про меня. (Смеется.) Но моя жена, обладая свойственной всем женщинам подозрительностью, приписала мне моменты, которых не было. Поскольку в книге много конкретных фамилий, я объяснял ей: «Дорогая, здесь ты ошиблась в расчетах. У меня там ничего не было».

Вы боитесь ада?

Да. Но я готовлю себя к жизни в раю. По крайней мере, оправдание всем моим грехам у меня в голове есть.

Согласитесь, оправдание и раскаяние — разные вещи.

Я каюсь! Я много неверных поступков совершаю, но, как Табаков в фильме «Двенадцать стульев», жутко краснея.

Евгений Левкович