Григорий Антипенко и Юлия Такшина

Когда сыну Феде не было еще и месяца, Григорий Антипенко, оставив все свое семейство, ушел с другом в горы (это его давнее увлечение). Вернулся он несколько дней назад, и мы тут же встретились, чтобы поговорить о том, что произошло в жизни Григория и Юли за это время.

Гриша, уход в горы в такой момент — удивительный поступок. Даже не знаю, с чьей стороны тут героизма больше: с твоей или с Юлиной…
Юля: Дело даже не в том, что он ушел в горы сразу после рождения Феди, а в том, что была полнейшая неизвестность, — вот это самое страшное. С Гришей не было абсолютно никакой связи, а когда ты не понимаешь, что с человеком, все ли с ним в порядке, — очень тяжело.
А ты уже была в подобной ситуации за годы ваших отношений?
Ю.: Нет, это ему именно сейчас приспичило. (Смеется.) Если серьезно, то у Гриши просто не было возможности сделать это раньше. А сейчас, в связи с кризисом, работы поубавилось, вот он и решил не откладывать поход.
Гриша, действительно стало меньше работы, или тебе просто в данный момент захотелось уйти в горы?
Григорий: Мне просто этого очень хотелось. И как-то все удачно сложилось, работы стало меньше — не предлагают ничего толкового, к сожалению. А от каких-то проектов я отказался сам, потому что точно знал, что пойду в горы. На самом деле я это решил загодя, еще весной. К тому моменту у меня уже накопилась внутренняя усталость, и еще в марте, уезжая со съемок из Питера, я купил все необходимое снаряжение. Тогда я понял, что всё, назад пути нет, слишком дорогое это удовольствие — класть такое снаряжение на полку. (Улыбается.) Так что это событие было неотвратимо. Юлю я тоже, естественно, сразу предупредил.
Ю.: Он меня предупреждал об этом на протяжении всего нашего совместного проживания. (Улыбается.) Но я уже привыкла, что предупреждает и все равно не идет. А тут сказал и пошел. И я поняла, что к этому все равно нельзя подготовиться. Страшно в любом случае, и в первую очередь из-за неизвестности.
Гриша, а что, в горах не существует никакой связи?
Г.: Я давно не ходил в горы, у меня нет спутникового телефона. Да раньше вопрос о связи как-то и не возникал — не было нужды кого-то держать в курсе.
А родителей?!
Г.: Они более спокойно к этому относились, доверяли мне. И как только появлялась возможность откуда-то позвонить, я звонил. Не было необходимости каждый день докладывать о себе. А Юля привыкла к тому, что мы с ней созваниваемся постоянно, куда бы я ни уезжал. Каждый вечер как минимум.
Ю.: (Удивленно.) Раз в день?! Да мы раз по пятьсот в день созваниваемся. А тут без связи целых семнадцать дней!
Юля, ты могла спокойно заниматься ребенком, волнуясь за Гришу?
Ю.: В общем-то, да. Единственное, уже незадолго до Гришиного возвращения мне позвонил один знакомый и сказал, что якобы как раз в том районе, где был Гриша, сошла лавина. И я чуть с ума не сошла. В этот день ни с кем не могла разговаривать, была страшно раздражительной, не спала всю ночь. А утром он неожиданно позвонил и сказал, что уже спустился. И это было такое счастье! Я могла в этот момент горы свернуть. Я даже подумала, что ради таких минут нужно было, чтобы он пошел в горы.
Гриша, а как у тебя вообще начался роман с горами?
Г.: Ой, это длинная история, началась она лет десять назад. Горы — это философия, и каждый туда за своим ходит. Есть много великих спортсменов, которые покоряют вершины, я ни в коем случае не ставлю себя на одну ступень с ними. Мы-то дилетанты, у нас не хватает ни опыта, ни закалки, ни физических возможностей. А люди совершают сумасшедшие поступки. В этот раз нам посчастливилось оказаться в интересной компании, я познакомился с первыми восходителями на сложнейшие вершины. Когда слышишь их рассказы, то понимаешь, что люди живут совсем в другом мире. Но это профессиональные альпинисты. А для нас с моим напарником альпинизм — это такая форма лечения от цивилизации.
А здесь лечиться невозможно?
Г.: Здесь есть свои прелести. (Смеется.) Но тут тебя затягивает в бесконечную суету, и ты немножко теряешь представление о настоящих ценностях. Много чего сбивает с толку. А в горах все встает на свои места. Поэтому для нас это некая амбулатория.
И страха за свою жизнь нет вообще? Особенно сейчас, когда у тебя есть Юля и двое маленьких детей…
Г.: В какой-то момент страх там проходит вообще. Появляется желание просто выжить, включаются совсем другие механизмы. Да и вообще, я считаю, что не меньший риск, например, водить машину.
Ю.: Мне кажется, что если в горах все делать с умом, то риск сводится фактически к нулю. В противном случае там будет опасно всё. Я очень внимательно прочитала одну статью в журнале «Риск» — Гриша принес мне его еще до того, как отправился в горы. Ее написал человек, который поднимался именно на эту вершину и шел по этому же пути. Мне было безумно интересно читать этот журнал, я как будто сама побывала в горах! А когда Гриша вернулся, я даже задавала ему умные вопросы. Так вот, в той статье говорилось, что, прежде чем идти в горы, нужно все проанализировать, продумать, знать, как действовать в случае схода лавины, что можно за тридцать секунд уйти в сторону и она пройдет мимо. Важно быть очень собранным человеком.
Г.: Но это все равно рулетка. Рулетка!
Гриша, Юля сказала, что с удовольствием читает журнал об альпинизме, теоретически приобщается к твоим увлечениям. А есть у вас какие-то общие интересы, хобби?
Г.: Нет, и слава богу. У Юли своих увлечений хватает. У меня же мужские увлечения, которые ей совершенно не подходят. Так что даже и не буду пытаться вводить ее в свой круг.
Ты сказал, что к моменту ухода в горы пребывал в депрессии. Неужели рождение сына не улучшило твое состояние?
Г.: Нет, это другое. У меня есть достаточно мощная энергетическая необходимость выражать себя в творчестве, что-то созидать, делать. И когда это не получается, когда ты упираешься в какую-то стену или когда все эти бесконечные творческие и физические страдания, сумасшедшие затраты уходят в никуда, то, собственно говоря, и возникает депрессия.
Ю.: Ты называешь это депрессией, а я бы не сказала, что она у тебя была. В моем понимании депрессия — это когда человек ничего не хочет. Просто Грише нужно было соскучиться по работе. Он приехал и сказал: «Я хочу работать». А до этого говорил: «Я не хочу работать, потому что все плохо, не умеют снимать...» Горы его в этом плане подлечили, он стал более спокойным, хотя и так человек нераздражительный. В семье у нас, слава богу, и до гор все было хорошо. Тем более у нас родился ребенок — тут не до апатии в принципе. Но опять же сказать, что Гришу рождение Феди как-то изменило, не могу. Он и так хороший. (Смеется.)
Г.: Нет, на самом деле ощущение от работы не изменилось. Вот сейчас меня должны утвердить в один проект, и вроде бы я понимаю, что это необходимо, что нужно как-то жить, на что-то жить, в конце концов, но внутренней потребности участвовать в этом нет. Хотя это не лучше и не хуже, чем все остальное. Просто я понимаю, что получится в результате, нет никакой загадки…
А были ли за последнее время такие работы, в которых бы эта загадка присутствовала?
Г.: Да. Например, только что вышедший фильм «М + Ж». Может быть, это не абсолютная победа, потому что нет ни «Оскара», ни «Кинотавра», но тем не менее есть о чем говорить. По крайней мере, мне за эту работу не стыдно. А в новом проекте нет никакой интриги. Ни в материале, ни с режиссером, ни в чем. Так что пока мне не везет. Сейчас придется соглашаться на предложения подобного уровня, но внутри сидит ощущение: а может, не надо? Взять тот же «М + Ж»… Все было туманно, но я очень уважаю режиссера. В итоге было много дублей, обсуждений, и, наверное, поэтому что-то получилось. Значит, мы не зря мучились, мерзли, валились с ног от усталости...

Марина Зельцер

ЧИТАЙТЕ ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ В ПЕЧАТНОЙ ВЕРСИИ ЖУРНАЛА ОК!