Леа Сейду
«Мне казалось, что Венсан Кассель — демон»
Леа Сейду было восемнадцать, когда она увлеклась одним парижским актером и стала ходить на все постановки и фильмы с его участием. Девушка думала: «Боже, что за актер! Что за профессия! Ты свободен — путешествуй, делай что хочешь, ты сам себе босс!» Однажды подруга, заядлая театралка, познакомила ее с этим актером. Но всякий раз, когда Сейду подходила к нему после спектакля, чтобы выразить свое восхищение, в ответ слышала одно и то же: «О, привет! Напомни еще раз, как твое имя?» И тогда девушка сказала себе: «Я стану знаменитой актрисой, тогда он не сможет не влюбиться в меня». Сейчас, в свои двадцать восемь, она вспоминает об этом со смехом. Но тогда это был первый в ее жизни серьезный самостоятельный выбор.
Родители Сейду не были в восторге от такого ее решения, но и не препятствовали его осуществлению. Они согласились бы с любым выбором дочери, потому что в большей степени занимались своей собственной жизнью. «Я была одиноким ребенком и порой даже чувствовала себя сиротой, — говорит Леа. — Люди думают, что у меня богатая и привилегированная семья, и в какой-то мере это справедливо, но… Наша семья не была богатой в классическом понимании. Внутрисемейные взаимоотношения оставляли желать лучшего». Родители Леа развелись, когда девочке было три года, потому что вдруг обнаружили, что они слишком разные. Генри, ее отец, — сын знаменитого французского актера, главы кинокомпании Pathé Жерома Сейду и родственник президента киностудии Gaumont Film Николя Сейду и кинопродюсера Мишеля Сейду (работал над фильмом «Сирано де Бержерак» с Жераром Депардье в главной роли). Отец занимался бизнесом и был в постоянных разъездах. Однажды он привез двенадцатилетней Леа туфли Christian Louboutin, и мама девочки, Валери, которая отрицательно относилась к вещизму, устроила настоящий скандал… Сама она чаще всего жила в Африке, так как поставляла туда одежду и товары для дома. Позже Валери пробовала свои силы в качестве продюсера — и снова была вдали от дома. «Можно сказать, что меня поставила на ноги моя старшая сестра Камиль, — говорит Леа. — Она клала мне подарки под подушку, шила костюмы, она же подарила мне и первую тушь. Мы всегда были с ней как единое целое. Мы очень похожи и внешне, и голосом, даже наши родители иногда нас путали». Интересно, что в детстве именно Камиль хотела стать актрисой, а Леа — оперной певицей или пекарем, чтобы делать пирожные. Сейчас старшая сестра работает ее личным стилистом. В частности, Камиль создала образы Леа для выходов на Каннском кинофестивале в прошлом году.
Леа, какими были твои первые шаги в мире кино?
Моей первой работой стала роль в одном телесериале — такая крошечная, что заняла всего один съемочный день. Помню то утро, когда я приехала в студию, страшно стесняясь всего на свете. Мне пришлось ждать десять часов, прежде чем подошла моя очередь что-то делать. Я играла свою маленькую сценку перед камерой, которую оператор практически ткнул мне в лицо, и тряслась от страха. (Смеется.)
И у тебя не возникло желания все это бросить?
Я хотела продолжать играть. Правда, тогда я еще не знала, насколько тяжело это бывает. Я постоянно ходила на прослушивания, но меня звали только на маленькие роли. Однажды позвонил мой агент и сказал, что Ридли Скотт ищет француженку, которая могла бы сыграть королеву в его ленте «Робин Гуд». Это было очень неожиданно, но я сразу сказала «о’кей».
Какие роли тебе интересны?
Когда мне что-то предлагают, я в первую очередь интересуюсь тем, кто снимает фильм. Ведь очень многое зависит от режиссера.
То есть характер твоего персонажа для тебя не важен?
Нет, конечно, персонаж тоже важен. Я обращаю внимание на глубину роли. Мне нравится, скажем так, осознанность, интеллектуальность. Мне нравится играть бедных и несчастных людей — они вызывают больше эмоций. Когда я была подростком, думала, что стану бродягой, потому что чувствовала себя не такой, как все. (Смеется.) Предполагала, что, может быть, я создана не для этого мира. У меня часто возникал вопрос: «Как мне выжить?»
Как думаешь, почему возникали такие мысли?
В детстве у меня было много комплексов и фобий. Бывали даже панические атаки. Из-за этого учеба давалась мне с большим трудом, но приходилось как-то со всем этим справляться. На пороге двадцатилетия я твердо сказала себе, что ничего подобного в моей жизни больше не будет.
О тебе как об актрисе мир узнал в большей степени благодаря боевику «Миссия невыполнима: Протокол Фантом»…
У меня есть агент в Америке, и как-то он спросил, не хочу ли я попробоваться на роль в этом фильме. Там срочно требовалась иностранная актриса. Это был мой шанс, а я как раз была свободна и использовала его. Я даже ничего не знала ни о сюжете, ни о персонаже, которого придется играть. Мне сказали: «Роль маленькая, но будет одна большая сцена с Томом Крузом». Физический контакт. (Смеется.)
У тебя очень разные образы. В картине «Жизнь Адель» ты сыграла девушку, влюбленную в другую девушку. Тяжело далась эта роль?
Да, я чувствовала дискомфорт. В течение шести месяцев у меня практически не было жизни. Но мне это нравилось. Нельзя ведь всегда играть только девочку на побегушках, оставаться на второстепенных ролях. «Здравствуйте, хотите чашечку кофе? Хорошо, сейчас принесу». (Улыбается.) Правда, работать с режиссером Абделатифом Кешишем было тяжело, я бы не хотела испытать это вновь. Он слишком придирчив, ему постоянно что-то не нравится, и от этого вовсе не прибавляется уверенности в себе как в актрисе. Мы могли снимать одну сцену целую неделю! Для примера: недавно для одного фильма мы сняли две большие сцены за один день.
Леа, скажи, а ты сама была когда-нибудь по-настоящему влюблена?
Да, мне было десять лет, и я была влюблена в своего кузена. (Смеется.) Каждый раз, когда он к нам приходил, я чувствовала, что мое сердце начинает биться быстрее. Как-то он сказал, что ненавидит девчонок, которые играют с куклами Барби, и мне пришлось скрывать от него свое пристрастие к ним. Потом я сказала ему, что мой любимый цвет — голубой, хотя это был розовый. Однажды кузен неожиданно вошел в комнату и увидел, что я играю со своей Барби, одетой в розовое платье… Я смутилась, залилась краской и впредь стала избегать его общества. (Смеется.)
А сказки ты любила?
Я ими вдохновлялась. В сказках мне всегда нравилось, что у героинь есть возможность кардинально изменить свою жизнь, как это было у Золушки и Спящей Красавицы. Еще я часто пересматривала фильм Жана Кокто «Красавица и чудовище» и по сей день изумляюсь его красоте. Сегодня я пересказываю сказки своим племянникам. Сказки нужны детям и актуальны для взрослых, ведь они полны метафор и архетипов, которые могут помочь человеку понять собственную жизнь.
Поэтому ты согласилась сыграть Белль в фильме Кристофа Ганса «Красавица и чудовище»?
Вообще-то мысль о том, что было бы здорово сыграть в каком-нибудь сказочном фильме, настигла меня еще во время работы над картиной Урсулы Мейер «Сестра» два года назад. Например, я четко представляла себе, какой может получиться экранизация «Спящей красавицы». Наверное, это было что-то вроде предзнаменования, потому что, еще не начав сниматься у Кешиша, я вдруг получила новое предложение — роль в фильме «Красавица и чудовище». Я прочитала сценарий и сразу дала согласие. Отчасти потому, что знала наверняка: Венсан Кассель тоже будет там сниматься. (Улыбается.)
И как тебе с ним работалось?
Признаюсь, поначалу я немного его побаивалась, мне казалось, что он настоящий демон. Но потом я так расслабилась, что пришлось даже сдерживаться, чтобы не рассмеяться во время съемок. У меня буквально начиналась истерика! Только представь: на нем был внушительного вида костюм, звериная грива, лапы, полуметровые когти, а над всем этим громоздилась его голова в зеленой шляпе, из-под которой он сверлил всех своим нечеловеческим взглядом… Мне нужно было воображать, что это не Венсан, а Чудовище, делать серьезное лицо и играть. Но он выглядел так трогательно! С него градом лил пот, и еще эта его грива… (Смеется.) Венсан потом мне признался, что во время съемок похудел на 10 кг.
Актеры принимали участие в разработке костюмов?
Да, я даже кое-что привнесла в дизайн своего платья. Мы работали над этим вместе с режиссером. Нельзя сказать, что мы понимали друг друга с полуслова… Он считал, что наряды должны быть такими, какие носили во времена Французской империи. С этим я согласилась, но добавила, что раз уж мы снимаем сказку про принца и принцессу, то нужны какие-то пышные детали. Так появились платья с шарообразной юбкой и тоненькой талией. Я благодарна Кристофу за то, что он прислушался к моим пожеланиям. Ведь костюмы крайне важны для любого фильма, они помогают и актерам, и зрителям лучше понять то время, когда происходит действие.
Что больше всего поразило тебя на съемках и что показалось самым непростым?
Я была поражена тем, сколько возможностей дают современные технологии. Ты можешь нарисовать на компьютере что угодно! Правда, актеру нелегко смириться с диктатурой технологий и спецификой современной цифровой видеосъемки, потому что эти вещи весьма ограничивают свободу самовыражения. Однако самым тяжким испытанием для меня стали почти четыре месяца безвылазной работы в студии. Мы снимали в Бабельсберге, под Берлином, зимой. Солнце выползало лишь на несколько часов. Я просто света белого не видела! Тем не менее я была полна энтузиазма. Было очень интересно работать, ведь помимо самой современной техники меня окружали потрясающие костюмы и прочий реквизит. И это ни с чем не сравнимое чувство, когда режиссер говорит «мотор!» и начинает идти дым, а свет — мерцать... (Улыбается.) А главное, у нас в команде сложились потрясающе теплые отношения. Все вместе мы сотворили настоящее волшебство. И если бы понадобилось, я прошла бы весь этот путь заново.