Максим Матвеев: «Я максималист. И меняться не собираюсь»

Сам талантливый и успешный, Максим находится как бы в тени своей звездной супруги: Лиза на пьедестале, а он рядом. Всегда застенчивый, мягкий, с вкрадчивой улыбкой. Впрочем, сегодняшний разговор открыл для меня иного, во многом неожиданного Матвеева. И честно говоря, этот новый Максим мне понравился гораздо больше, чем тот, которого я знал раньше.

Хочу, Макс, начать наш разговор с яркого воспоминания, которое связано с тобой. Дело было в Токио. Ты, я и мой брат Игорь ехали вместе на метро в аэропорт. Все вышли, как мы думали, на конечной станции, но двери неожиданно закрылись, и мы поехали дальше. В твоих выразительных глазах читался такой ужас, что я запомнил это надолго. Вот скажи: чего ты испугался тогда больше всего?

Мне тогда показалось, что поезд шел в никуда. А еще о токийском метро ходят легенды, что в нем можно запутаться. Там же паутина, не так все просто, как в Москве: этот поезд идет в одну сторону, а этот — в другую.

И что, вся жизнь пробежала перед глазами?

Ну, как сказать... Страшновато было. Я с детства не люблю теряться. Помню, однажды потерялся, еще маленьким, на вокзале, а дядя милиционер меня спас. Наверное, этот страх во мне и ожил тогда. Потому что было непонятно: куда мы едем, кто нас будет ждать, как возвращаться?

Слушай, а может, во всей этой истории еще была какая-то неуверенность в себе?

Может быть. Тем более это не Америка, где ты имеешь возможность хоть как-то объясниться. Это Япония все-таки, там очень плохо говорят на английском, а мы-то по-японски вообще никак не говорим. Иероглифы вокруг непонятные.

Когда все благополучно закончилось, ты почувствовал себя по-настоящему счастливым?

Конечно! (Улыбается.) Вообще для меня настоящим счастьем было получить роль в спектакле «Король Лир», с которым, собственно, мы и приехали в Японию. Знаешь, когда было распределение ролей, я подумал: «О, это та роль, которую я хотел бы сыграть».

И ты отлично сыграл Эдгара, романтика в трагическом обличье. Скажи, а какое самое сильное испытание на прочность у тебя было в жизни? Если говорить серьезно.

На прочность? Да мне кажется, как бы пафосно это ни звучало, что вся жизнь — испытание на прочность, каждый день. Уходят близкие — это испытание на прочность, ребенок появляется в твоей жизни — тоже испытание на прочность, новая работа — испытание на прочность.

Кстати, я знаю, что, когда вы с Лизой ждали ребенка, ты пошел на курсы будущих отцов.

Было дело. На курсы для будущих пап и мам.

Мне интересно, неужели без этих курсов никак нельзя было обойтись? Или у тебя было много свободного времени тогда?

Ну, как-то все вместе сложилось: и время было, и потом, знаешь, я привык к любому событию, которое в моей жизни случается, подходить досконально, изучать его. Нас на курсах учили на куклах, как купать это существо, которое еще ничего не понимает, как двигаться, как с ним обращаться. Это дает большую уверенность потом и ставит тебя в ранг, грубо говоря, участника процесса.

Не то что ты наблюдаешь со стороны: «Ой, не знаю, как подойти», а сам всё делаешь. А я в этом смысле такой перфекционист.

А может, извини, ты просто зануда?

Может быть, ради бога.

Так легко с этим соглашаешься.

А меня это абсолютно не смущает. Ради бога — занудство и занудство. И пусть это прозвучит эгоистично, главное, я себя чувствую уверенно, а если я себя чувствую уверенно, окружающие тоже начинают чувствовать себя уверенно, потому что они понимают, что есть на кого положиться.

Логично. Лиза мне как-то сказала, что ты потрясающий отец. Какие качества ты в себе открыл, когда у тебя сын родился?

Потрясающий отец? Ой, с рождением ребенка ты находишься в каком-то постоянном волнении за этого человека и переживаешь, насколько правильно делаешь всё по отношению к нему. Стараешься правильно расставлять акценты в своем поведении. И это очень напряженная работа.

А что здесь может происходить неправильно?

А бог его знает. Там очень много нюансов. С одной стороны, много чувств по отношению к ребенку, но с другой — я понимаю, что не надо залюбливать, нельзя слишком баловать. Надо развивать в нем самостоятельность. А еще ты хочешь постоянно быть вместе с ним, быть рядом, но понимаешь, что надо давать ему волю для своих поступков и ошибок, и так далее.

Ты сам был залюбленным ребенком или нет?

Ну, я бы так не сказал. У меня был дед, который меня воспитывал. Мамин папа. Он меня правильно воспитывал, учил быть честным по отношению к себе и людям. Он учил адекватно воспринимать чужие поступки и слабости. Мы жили в маленьком поселке Светлый Калининградской области. Там разные были люди. И он всегда учил не давать однозначных оценок. Говорил: «Пойми сначала, что человек чувствует, чего он хочет и почему так поступает».

А чему отец тебя учил?

У меня не было отца до десяти лет. Мама, дед, бабушка да я.

Зная тебя, Макс, я уверен, что в детстве ты был домашним и никаких волнений родным не доставлял.

Я был тогда очень закрытый, тяжело шел на контакт. У меня было мало друзей с детства. Может, потому что отца не было.

То есть ты чувствовал какую-то ущербность?

Ну, какую-то — да. Но так или иначе, все равно ты же видишь и в детском саду, и в школе, у кого какие семьи. Потом, видимо, за всё это время скрытности что-то накопилось, вот теперь выплескиваю на сцене. (Улыбается.)

Чем же занимался в детстве неконтактный Макс?

Я ходил в художественную школу, рисовал. Недолго, правда. Гулял в компаниях пацанов. Я в Саратове даже на «стрелки» ходил, когда двор против двора отношения выясняет.

Неужели эти «стрелки» тебе были интересны?

Ну, не знаю, хотел себя как-то испытать, что ли. В 10-м классе и вовсе неформалом был: носил длинные волосы, косухи, казаки.

Это был протест?

Конечно. Обычный, как мне кажется, подростковый протест. Ничего серьезного.

Ты школу окончил с серебряной медалью. Тебе все легко давалось или хотелось во всем добиться совершенства?

Мне хотелось отличаться. Наверное, мой знак зодиака — Лев — так влияет, все время хочется быть лидером. Помню, на некоторых переменах все убегали, а я сидел в кабинете математики и решал задачи, которые мы должны были проходить на следующем уроке.

А потом мне доставляло удовольствие сидеть руки в боки и смотреть, как пыжатся все остальные.

Слушай, в такой ситуации одноклассники должны были тебя ненавидеть. Темную устраивали?

Я достаточно дружелюбный был и давал списывать. Ну и потом, у нас была, так сказать, компания отличников.

Это все интуитивно происходило, или мама говорила: «Нужно быть первым, нужно быть лучшим»?

Нет, мама меня в этом смысле не накачивала. Это как-то было само собой.

А когда ты стал общаться с отцом?

Я с ним вообще не общался. У меня появился отчим, когда мне было десять лет, — Матвеев Алексей. Я его называю папой.

Значит, фамилия у тебя по отчиму.

Да. И я считаю его отцом, потому что он мне очень многое дал. Он у меня появился в тот период жизни, когда мальчишке нужен отец. Потому что я уже понимал, что дед — это дед, что должно быть какое-то другое сильное плечо. С кого брать пример? И вот этот человек, несмотря на то, что я у него приемный сын, очень в меня поверил. Поверил, когда я неожиданно поступил на актерский, хотя он сам всю жизнь был моряком.

Ох, как романтично!

Я тоже сначала хотел пойти по его стопам.

Почему же не пошел?

Сейчас скажу. Мы переехали в Саратов, и отец пошел работать на телевидение — начальником рекламного отдела. Морская история ушла, так сказать, в воспоминания, на второй план. Ну и потом, он учил меня быть прагматичным, что ли.

Поясни.

Ну, то есть для него семья — это тыл, и он ради семьи работал, зарабатывал деньги и этим примером как бы меня заражал. И несмотря на то что я пошел в профессию, которая, как он считал, не принесет особого достатка, отец говорил: «Раз уж ты это выбрал, тогда постигай».

Кстати, по поводу достатка. Помню, в свое время я очень удивился, когда узнал, что ты отказался сниматься в суперрейтинговом сериале «Бедная Настя», куда тебя приглашали на главную роль. Ты был студентом, жил в общежитии Школы-студии МХАТ, и я видел твою крохотную комнату, похожую на пенал.

Да. Кровать была вполовину комнаты.

Неужели тебе не хотелось получить тогда все и сразу: деньги, житейское благополучие, славу?

Ты знаешь, Вадим, я в этом смысле умею терпеть. Ну, как-то было у меня ощущение, что, если шагну в ту сторону, это будет неправильно, понимаешь? Слишком легко, а значит, быстро уйдет.

А ты хотел, чтобы обязательно были трудности?

Я хочу трудностей. До сих пор люблю преодолевать какие-то сложности в работе. Например, находить в себе что-то новое, создавать образ, который мне несвойственен или в котором люди меня не видят. Для меня это сложно, но я люблю такие вещи. А в тот сериал меня брали не за талант, а за лицо. «Ой, какое лицо, давайте-ка возьмем его. Где учишься?» — «В Школе-студии МХАТ». — «Ну, наверное, он может что-нибудь сыграть».

Вот как?

Кроме того, многосерийное кино — это больше производство, чем творческий процесс, в отличие от полнометражного кино, где есть возможность самовыразиться.

Кстати, потом у тебя была другая общага — Театра Табакова, где ты жил со своей первой женой. Неужели вопросы бытового благополучия тебя совсем не волновали? Только высокие материи, только искусство? Просто идеальный образ возникает.

Да перестань ты. Нет тут ничего идеального. Ты знаешь, на тот момент мне казалось, что после этого сериала меня не взяли бы в большое кино. И потом я бы не получил тот инструментарий, который в итоге получил, работая с таким большим мастером, как Валерий Тодоровский.

Ты имеешь в виду фильм «Тиски»?

«Тиски» и «Стиляги». Там такая была гипершкола! Это тебе не «Бедная Настя».

На самом деле, Макс, далеко не каждому свойственно то, о чем мы сейчас с тобой говорим. Хорошо об этом рассуждать, когда у тебя есть и главные роли, и известность, и деньги. А тогда-то всё было на ощупь и непонятно, куда тропинка приведет. Ведь могло и так случиться: один раз отказался, другой, а потом: «Да зачем его приглашать? Сложный человек, можно и без него обойтись вообще». Ну по большому счету.

Но я старался не допускать этого. Все равно продолжал ходить на любые кастинги. А еще мне помогали советами. Золотовицкий Игорь Яковлевич, мой руководитель курса, и Женя Миронов. Они тоже подсказали: «Подожди, не торопись».

С Золотовицким понятно, а Миронов почему принимал участие в твоей судьбе?

У нас с ним общие корни, так сказать. В Саратове. Он был учеником Валентины Александровны Ермаковой, народной артистки СССР, моего мастера саратовского. Он был на первом ее курсе, в первом ее наборе. А я был последний — так получилось. И Валентина Александровна Ермакова, царствие ей небесное, очень любила и Женю, и меня. Женя, приезжая к ней, смотрел наши показы. Наш педагог хотела, чтобы ее ученики поддерживали друг друга.

Сейчас с Мироновым продолжаешь советоваться?

Скорее нет.

Мальчик вырос?

Да нет, не скажу, что вырос. Но когда нас сводит жизнь, тогда советуюсь.

У тебя два высших образования, причем оба актерские. Ты в Саратове окончил институт, потом Школу-студию МХАТ. Каково это было — вновь садиться на студенческую скамью с дипломом в кармане?

Легко. Ты знаешь, мне так интересно было. Я понимал, что здесь абсолютно другая школа, здесь абсолютно другие впечатления, здесь мне дадут нечто другое, чего я не получил в Саратове по разным причинам. И потом, только здесь мы начали этюды делать, появилась возможность себя показать, расшатать. Ну и потом, Олег Павлович Табаков обратил на меня внимание на первом курсе, после первого семестра. У нас экзамен был, где я показывал пуделя. У меня тогда были длинные волосы, я сделал себе два хвоста, набил водолазку каким-то кругом и показал пуделя, как на собачьей выставке. Вот Олег Павлович меня после этого показа и позвал играть в мхатовский спектакль «Пьемонтский зверь».

Вскоре после этого ты и вовсе стал партнером Табакова в «Последней жертве» Островского… На днях у тебя премьера спектакля «Пьяные». Название соответствует состоянию героев на сцене?

Абсолютно. Пьяные вдрызг.

Серьезно говоришь?

Да. Весь спектакль на сцене двенадцать пьяных человек. Ну, это здорово.

А что здорово-то?

Замечательная пьеса Ивана Вырыпаева, во-первых. Но это пьеса не про пьянчуг, не про алкоголиков. Это пьеса о состоявшихся в жизни людях, которые просто напились. Вот так случилось, бывает такой момент, когда надо что-то выплеснуть, и алкоголь как раз способствует тому, чтобы люди начали говорить о том, что у них наболело за большой период жизни. Они впервые не врут сами себе. Здесь очень откровенный текст. Речь идет о тех вещах, о которых люди, как правило, не говорят в трезвом состоянии. Герои очень устали от вранья самим себе, от того, что они тем самым делают больно своим близким. Надо быть честными перед самими собой, перед своими желаниями. Знаешь, это произведение мне напомнило «Ночь на Земле» Джармуша, когда в разных местах происходят какие-то невероятные истории. Вот здесь то же самое.

У героя есть такой текст: «Это Господь Бог разговаривает с вами через меня, потому что я пьяный и никак не могу протрезветь! И вот что он говорит через меня: не врите, живите настолько честно, насколько можно. Никому не врите, станьте такими крутыми, как Господь».

Ты меня прямо заинтриговал, обязательно приду на спектакль! У тебя премьера в Москве, у Лизы в это же время «Вишневый сад» в Питере, в ее родном Малом драматическом театре. Такая бесконечная раздвоенная жизнь: Москва — Питер, Питер — Москва. От этого же можно сойти с ума, на самом деле.

Мама моя тоже часто переживает по этому поводу. Я ей говорю: «Мама, пойми, это наш путь, мы это выбрали. Мы выбрали себе такую жизнь». И мы в этом смысле честны друг перед другом. У Лизы очень большой багаж, который ей сложно сбросить и переехать в Москву. А я мужчина, и для меня работа еще важнее, чем для женщины. Поэтому мы дали себе обещание ничего не бросать. Ну и потом, мы понимаем, что у каждого из нас есть амбиции, которые сложно отбросить, да и не нужно этого делать.

Макс, а может, в этом даже есть какая-то своя прелесть? Нет глобального погружения в быт, только короткие встречи, как искры.

Да, абсолютно верно. И от этого, ты прав, наши встречи даже теплее. Ничего лишнего, ты настолько соскучился, что уже не думаешь о том, помыта ли сковородка и приготовлен ли суп.

А ваш сын тоже живет на чемоданах или он сейчас в Питере?

Нет, он сейчас в Москве, со мной. У нас есть няня, к тому же сейчас к нам приехала моя мама. У нас вся семья живет на чемоданах, не только мы втроем.

Вам с Лизой удается вырываться куда-то вместе хоть на несколько дней — может, в Европу или на море?

В прошлом году ездили на гастроли с театром Льва Додина, где работает Лиза, во Францию. У меня получилось выкроить время, и мы были в Париже две недели с сыном Андрюхой, пока Лиза гастролировала по стране, а потом она к нам присоединилась. И мама моя была с нами. Прекрасно провели время. И знаешь, если мы планируем куда-то поехать, то делаем это за полгода где-то. Чтобы потом на эти даты ничего не назначать.

Я так понимаю, мама для тебя очень близкий человек?

Да. Ну, она сейчас живет в Петербурге и начала работать, скажем так, в околотеатральной среде, даже почти что в театральной (она работает в кассах Театра им. Ленсовета). Работа посменная, так что у нее получается иногда и в Москву вырваться.

Ясно. Лиза — женщина эмоциональная, темпераментная, она явный лидер. У тебя, мне кажется, все-таки другой характер: ты такой мягкий, приглушенный.

Это так кажется. Лиза меня гасит, на самом деле.

Ни за что не поверю!

Ну, она для меня как подушка безопасности. Я очень вспыльчивый. Колоссально. Часто не сдерживаюсь в отношениях с людьми. А она, наоборот, дипломат. Иногда Лиза так мягко и правильно общается по телефону, что я учусь у нее. Бывает, я говорю: «Лиза, я закипаю, сейчас взорвусь к едрёне матери!» Она успокаивает: «Пойми, не надо так делать».

Когда ты в гневе, ты можешь стукнуть кулаком по столу, хлопнуть дверью, накричать?

Очень редко. Но это чаще касается дел, а не семьи. Дома я не веду себя как тиран, я достаточно мягкий, потому что ребенок не должен чувствовать никакой агрессии.

Иногда, когда надо выплеснуть какие-то эмоции, делаю это наедине с самим собой, могу прокричаться за рулем в машине. А потом прихожу домой спокойненький такой.

А ты, кстати, не требовал, чтобы Елизавета Михайловна Боярская стала Елизаветой Михайловной Матвеевой? «Лиза Матвеева» тоже красиво звучит.

Красиво… Но нет, не требовал. Это даже не обсуждалось. Это и так понятно было, поэтому даже и претендовать не буду. Мы каждый сам по себе, отдельная творческая личность. И пусть Матвеев будет Матвеевым, а Боярская — Боярской.

Но сын-то Андрей Матвеев?

Конечно. Продолжатель фамилии.

Скажи, Макс, бывает, что ты удивляешь сам себя?

Бывает — в работе. Когда начинаешь что-то делать несвойственное тебе, то, чего не ожидал. Хочется какой-то исключительности в плане работы. И ты выбираешь для себя роль более тщательно, более внимательно. Если надо, готов ждать. Вот недавно снялся у Владимира Ивановича Хотиненко в «Бесах» — сыграл Николая Ставрогина.

В общем, ты как был максималистом, так им и остался.

Да, абсолютно. И в этом смысле меняться не собираюсь.