Мария Пахарь

Мария родилась в Ижевске в семье инженеров-физиков. Как и многие дети, она ходила в музыкальную школу, но о большой сцене, а тем более о карьере оперной певицы, даже не мечтала. Она успешно окончила Казанскую консерваторию по классу фортепиано и лишь позднее, доверившись мнению подруги, решила попробовать себя в качестве певицы.

Маша, в каком возрасте вы начале петь?

Если честно, петь я начала довольно поздно. Нет, конечно, я ходила в музыкальную школу, детский хор, но из-за того, что у меня не было выдающихся вокальных данных, я даже не была солисткой. Голос развился значительно позже, в процессе учебы.

Неужели такой серьезный профессиональный голос можно так запросто развить?

Да, это абсолютно точно! (Улыбается.) У нас в семье не было профессиональных певцов, единственно, мама всегда любила что-то напевать: что бы она ни делала дома, всегда пела. Когда я была маленькая, мне всё время казалось, что петь в голос — это жутко неприлично. И я все время ворчала: «Ма-а-ам, не пой!» (Смеется.) Мама с папой — инженеры-физики, они окончили Томский государственный университет, и то, что я буду настолько серьезно заниматься музыкой, стало для них настоящим сюрпризом.

То есть родителям не приходилось прибегать к радикальным мерам и насильно заставлять вас заниматься музыкой?

Это было мое желание. Когда мне было пять лет, мама с папой купили мне пианино. Я от него ни на шаг не отходила, так оно мне нравилось. Но потом меня отдали в музыкальную школу, и я поняла, что не всё так просто. Оказывается, там столько всего надо учить! Вообще, первый этап самый сложный, поэтому многие дети не выдерживают и бросают. Конечно, меня контролировали, но не заставляли. Я закончила музыкальную школу, поступила в училище на фортепианное отделение, затем в консерваторию. Но всё это время я была только пианисткой, а петь я не пела! И то, что у меня есть оперный голос, я обнаружила намного позже. (Улыбается.)

Маша, объясните, как можно случайно обнаружить оперный голос?

Получилось очень забавно. Я стояла в очереди за стипендией вместе с девочкой-вокалисткой, это было на пятом курсе консерватории. Мы разговорились, и оказалось, что ей нужен ученик для педпрактики, и я согласилась. Когда мы начали распеваться, она тут же сказала: «Да у тебя же голос есть!» И когда она меня распела по-настоящему, я была потрясена... Но на самом деле, когда обнаружилось, что у меня есть голос, начались настоящие мучения: голос вроде есть, но петь-то ты еще не можешь.

А почему?

Это равносильно тому, что ты стал обладателем какого-то музыкального инструмента, но играть на нем еще не научился. Так и с голосом. Да, он есть, но пока он представляет собой что-то неоформленное и неуправляемое. И тебя многое раздражает, ведь ты знаешь, каким должен быть результат, но ничего сделать не можешь. А дальше - тренировка, дрессировка, учителя, репертуар…

И пианино сразу отошло на второй план?

В общем, пришлось мне окончить вторую консерваторию. Я параллельно работала концертмейстером, аккомпанировала ученикам профессора, у которого училась, и заодно подслушивала, как он с ними занимается пением.

А родители-то как отнеслись к тому, что вы решили стать певицей?

Ужасно. (Смеется.) Когда я поехала учиться в Екатеринбург, мама сказала: «Да ты совсем с ума сошла. Опять собралась ехать в чужой город, в котором у нас никого нет. Зачем тебе это нужно? У тебя ведь уже есть профессия!» Мама долгое время не могла поверить в то, что я певица. И наверное, только когда она меня услышала на сцене Большого театра и когда зрители, которые сидели рядом с ней, стали говорить «Какая Наташа Ростова!», маме стало очень приятно, ведь это она — мама этой самой «Наташи Ростовой». (Улыбается.)

Маша, а как девушка, случайно открывшая в себе голос, получила партию в Большом театре? Как вы вообще оказались в Москве?

В Екатеринбурге, где я заканчивала консерваторию, ежегодно проходит ярмарка певцов: выпускники показывают себя, а директора российских театров смотрят. На такой ярмарке меня услышала оперная певица Галина Вишневская и пригласила в свой Оперный центр.

Согласились не раздумывая?

Конечно! Я даже не мечтала об этом. В Оперном центре я два года стажировалась, сделала там много партий, а потом совершенно случайно попала в Большой театр. Там был кастинг в оперу Прокофьева «Война и мир». Я слышала, что Наташу найти не могут, потом сказали, что партию Наташи будет петь 20-летняя девушка из Хорватии, но одной артистки на эту роль мало, и поиски продолжались. И вот на одном из концертов меня увидел руководитель постановки «Войны и мира» Мстислав Ростропович. Он подошел к Галине Павловне и сказал: «А это кто?» Вишневская меня вызвала и попросила спеть. Я была в ужасе: мне казалось, что это я не смогу спеть никогда! Я взяла себя в руки, репетировала несколько дней, а потом пришла и показала арию Наташи Ростовой. Ростропович послушал и сказал: «У нее может получиться». Так я стала Наташей Ростовой на сцене Большого театра. Но когда шла постановка «Войны и мира» в Большом театре, одновременно шла постановка «Фауста» в Центре оперного пения, и в этом была большая сложность, так как репетиции пересекались. Вот уж когда я сильно похудела, бегая из одного театра в другой. (Смеется.) Причем Галина Павловна знала, что я разрываюсь, но не шла навстречу, не устраивала поблажек, а, наоборот, драла три шкуры и не раз доводила меня до истерики. Может, ревновала немного к Наташе Ростовой, ведь в свое время она была лучшей Наташей Ростовой — и по образу, и по голосу. Так что тот год у меня был очень непростым.

Сейчас вас можно услышать в Театре им. Станиславского и Немировича–Данченко?

Да, я исполняю там партию Аиды в одноименной опере, пою в «Травиате», «Сказках Гофмана», в спектакле «Так поступают все женщины» В. А. Моцарта. Но я также сотрудничаю и с музыкальным театром «Новая опера», и Академическим театром им. Е. Вахтангова.

Руководство театра не возражает, что вы подрабатываете еще где-то?

Просто я умею договариваться. (Улыбается.) Все-таки основная моя работа — Театр Станиславского и Немировича-Данченко, а всё остальное – в свободное время.

А коллеги как относятся к тому, что у вас и здесь главные партии, и там?

Слава богу, с коллегами у меня хорошие отношения. Совсем недавно я спела в «Трубадуре» в «Новой опере», и коллеги меня очень искренне поздравили.

По-моему, ваша творческая биография складывается более чем успешно. Вы счастливы?

Да, но за этими успехами стоит немало слез и несбывшихся надежд… Всегда хочется чего-то большего: больше ролей, больше партий, больше театров… Я еще не спела в Нью-Йоркском «Метрополитен-опера», так что мне пока есть к чему стремиться.

Маша, вам никогда не хотелось поменять оперную сцену на шоу-бизнес? Все-таки там и слава, и деньги…

Бывает, меня просят исполнить и эстрадные песни, и у меня это неплохо получается, но я не хочу заниматься этим профессионально, у меня еще столько дел в опере. Наверное, мне это просто неинтересно. А слава и деньги — это ведь просто вопрос выбора.

То есть для вас это не главное?

Конечно, это тоже дело существенное, но у меня никогда не стояло такого выбора. Я не публичный человек и никогда не стремилась быть в центре внимания. Мне кажется, это очень сомнительное удовольствие: сегодня тебя показывают по телевизору и ты на обложках всех журналов, тебя узнают на улицах, а потом ты исчез и о тебе все забыли. Наверное, я фаталист. Меня ведет судьба, и я стараюсь от этого пути не отклоняться.

В приметы, наверное, тоже верите?

Конечно, ноты упали — надо на них тут же сесть, чтобы не забыть.

А если все-таки забыли, то что делать?

Это мой ночной кошмар! (Смеется.) У меня с детства синдром отличницы, поэтому со мной такого не случалось. Но иногда бывает, что партнер забывает текст и начинает петь не то, что надо. Это очень сбивает. Конечно, если поешь на французском языке, то половина зала может и не заметить этого, а вот если на русском, то тут сложнее. Обычно в таких случаях артисты импровизируют или начинают петь один и тот же куплет по несколько раз. Кто-то из артистов пятак под пятку подкладывает. Но я в это не верю. Представляете, потом два часа на нем простоять! К концу спектакля и ноги чувствовать не будешь.

Маша, а дома вы поете?

Конечно, бывает, и дома пою.

И как соседи относятся к таким концертам?

Ну, я не так часто их балую! (Смеется.) Чаще всего это бывает, когда я приезжаю к родителям в Ижевск. Мама с папой тут же начинают просить: «Ну спой!» Когда я начинаю петь, под окнами тут же собираются соседи. И получается такой импровизированный концерт! (Смеется.)

Но вы можете устроить себе отдых — уехать куда-нибудь и, например, две недели вообще не петь? Или у вас, как у спортсменов, ни дня без тренировки?

Я могу себе это позволить. Кто-то, может, и не может, а я могу. Если был тяжелый сезон, то голосу обязательно нужно давать отдых. Есть певцы, которые накануне серьезного спектакля сутки просто молчат. Я так не могу! Ну как же я не поговорю с подружкой? (Смеется.) Кстати, от усталости голос может даже и пропасть. Но есть рычаги, с помощью которых можно его разбудить.

Поделитесь секретом?

Для начала голос нужно согреть чаем с имбирем или лимоном, а затем распеть. Например, можно помычать. И тогда он точно проснется.

Как вы восстанавливаетесь после спектаклей?

На самом деле это очень приятная работа, которая приносит даже физическое удовлетворение. Вообще говорят, что пение – очень полезный для здоровья процесс. После такого спектакля, как «Аида», можно похудеть на несколько килограммов. Эта партия требует хорошего дыхания и мощного звука. Она очень сильная для моего голоса, поэтому мне нужно подключить все внутренние резервы, чтобы не кричать и не форсировать. После спектакля мы выходим за кулисы мокрые с головы до пят.

А нужно специально заниматься спортом или, может быть, специально разрабатывать легкие?

Я немножко ленюсь в этом плане. У нас есть ребята, которые регулярно занимаются. Знаете, как и все нормальные люди, кто-то занимается фитнесом, а кто-то ленится. Вот я скорее из тех, кто ленится.

Маша, а когда после спектакля вам дарят цветы, вы оставляете их в театре или уносите домой?

Конечно, уношу домой. Это же настоящий ритуал: целую неделю потом носишься с розами по квартире — то обрезать, то замочить, то воду поменять. Особенно приятно получать цветы, когда думаешь: ну, сегодня рядовой спектакль, а всё равно зрители дарят букеты. Кстати, в некоторых театрах принято кидать цветы на сцену из зрительного зала. Такая традиция была и в Оперном центре Галины Вишневской. Однажды после спектакля «Иоланта» мы выходили на аплодисменты, зрители кидали нам цветы, и белая роза прилетела мне прямо в глаз! (Смеется.)