Ян Цапник: «Выходить из кадра не мог — выпрыгивал»

Ян, на страницах ОК! вы впервые появились почти три года назад. Какие изменения произошли в вашей жизни за это время?

Я познакомился с рядом выдающихся режиссеров, таких как Жора Крыжовников, Юра Быков, Максим Свешников. Снялся в нескольких картинах. Этот год как-то даже чересчур урожайный: пять или шесть премьер, и все — полные метры. Дочь Лиза заканчивает восьмой класс, жена Галя со своей мамой пишут книгу про казачество. Мы купили квартиру, правда до конца пока еще не расплатились… В общем, сдвиги есть. И динамика положительная. Я стал значительно старше, хороших мыслей прибавилось, я поумнел.

«Поумнел» — какое конкретное определение. И в чем же это выражается?

Когда тебе больше 46 лет, ты понимаешь, что какие-то вещи можно сделать с меньшими затратами, проще. Только этим я и определяю, если можно так сказать, степень своей «поумнелости».

А своим хорошим мыслям вы намерены придать какой-то формат?

У меня проблема: в голове столько всего, а когда в руках появляется ручка — всё это куда-то пропадает… Могу только диктовать. Правда, пока еще не нашелся такой человек, который бы ходил за мной и записывал. Но, как известно, никогда не бывает рано или поздно — когда-нибудь всë случится.

Как происходит обустройство новой квартиры — в каком стиле, с какими эстетическими установками?

Установки простые: у каждого будет своя комната. И большая кухня. Всё остальное несущественно. Никаких споров — у нас очень демократичная семья, нет домостроя. Каждый относится к себе и другому с юмором. Нельзя сказать, что у нас образцовая семья, — есть свои тараканы, но тем не менее…

Ян, один из самых крутых трамплинов в вашей творческой жизни — это фильм «Горько!»...

Да, в магазине стали давать больше сыра или мяса, и денег иногда даже не просят. Стараюсь этим не пользоваться. Успех — когда тебя любят, узнают. Это хорошо, приятно. «Горько!» — редкое исключение в нашем производстве, на кинорынке и везде. Получилось так, что все бомбы упали в одну воронку, чего в принципе не бывает. Это хорошие продюсеры, которые не зарабатывают на производстве, а вкладывают в него. Замечательный режиссер, прекрасный сценарий и потрясающие партнеры по площадке. Всё как-то сложилось и вылилось на экраны в вариантах «Горько!» и «Горько!-2». Как всегда, кому-то нравится, кому-то нет. Но отзывы тех людей, к которым я прислушиваюсь, вполне благосклонные.

А как в вашу жизнь пришли «Ёлки лохматые»?

Режиссер Максим Свешников, который раньше снимал мультфильмы, взялся за нелегкое дело снять с артистами-собаками полнометражный художественный фильм. Естественно, по своему сценарию, потому что он человек не только гениальный, но еще и пишущий. Кроме удовольствия, хохота, от которого у всех болели животы, и каких-то смешных историй даже и вспомнить нечего. Работой это было назвать тяжело. Работа — это когда около станка, когда человек что-то строгает и точит. А здесь мы получали от всего удовольствие! Мы, как дети, возились с этими собаками, которых было не одна, не две, не десять, а гораздо больше. Там также присутствовал хорек, который укусил звуковика, потому что тот оказался единственным человеком, умудрившимся не услышать общее объявление про «пальцы к хорьку в клетку не засовывать». И никакие иные части тела тоже, потому что хорек — безмозглое существо, может и укусить. И вдруг звукооператор решил поправить клетку, чтобы записать шуршащего хорька…

Сколько длились съемки фильма?

Как и принято в команде Тимура Бекмамбетова, съемки не были долгими. Потому что хороший продукт скоро портится. Мы все навалились и с криком «ура!» отбарабанили съемочный период дней за двадцать. Всё происходило в Питере и под Питером. Там есть фантастическое место — бывший дом кинематографистов, санаторий. Во время съемок он являл собой гостиницу для собак, которая называлась «Четвероногий друг». Там и снимали.

Как складывались отношения с собаками?

Замечательно! Бывает иногда, что партнеры на площадке зажимаются. К счастью, мне такие редко попадались. Не хочу употреблять идиоматических слов, но встречаются очень зажатые актеры! А собаки — они свободны, они раскованны. И, как режиссеры, либо тебе верят, либо нет. В общем, с собаками работалось очень хорошо.

В фильме огромное количество трюков. Съемки требовали от вас большого физического напряжения?

Всё было настолько легко и воздушно, интересно и естественно! Когда спрашивали Андрюшу Мерзликина «Может, погоришь?», я говорил: «А что, соглашайся, погорим!» Когда нам нужно было падать в кучу коробок и требовалось продолжение движения от каскадеров, мы решали: давайте посоревнуемся, кто круче! Если собака перед нами сама заворачивается в покрывало и укрывает другую собаку, чем мы хуже? В общем, осталось такое чувство, что мы там ничего не делали, просто наслаждались каждой минутой этих съемок.

При вашем графике постоянно требуется быть в хорошей физической форме, как ее поддерживаете?

Тяжело с этим. Например, на «Горько!» меня заставляли потолстеть на 15 килограммов. Другой продюсер вдруг звонит и говорит: «Ян, вы не могли бы похудеть и накачаться?» — «Когда съемки?» — «Послезавтра». Отвечаю: «Разве что с помощью хирурга». Ну а как? Я служил в специальных войсках, прыгал с парашютом…

Несмотря на экстрим, особо травматичных историй в вашей жизни не было?

Нет, как раз в таких жестких ситуациях никаких травм не бывает. Обычно травмы случаются на пустом месте. Как у меня в Белоруссии было: разорвал себе сухожилие на 70 процентов. Сам был виноват — не проверил площадку. В результате с артисткой на руках нанизал себя ногой на гамак, который стоял на стальных опорах. Но никого не подвел! Привезли в больницу, в час ночи сделали операцию… Замечательный хирург, белорус Сергей, прооперировал, и в 9 утра я уже был на съемках на костылях. В полдень привезли ножницы, я срезал двадцатикилограммовый гипс. Выдали «испанский сапог» на липучках, я в него влез и, с употреблением разных нехороших выражений, пытался ковылять. Когда входил в кадр, стоял на правой ноге, потому что левая не работала — держать ее было нечем. Так и снимался. Но выходить из кадра не мог — выпрыгивал. Кстати, с такой ногой я снимался подряд в четырех или пяти фильмах. Так что пусть зрители не удивляются, что в энном количестве картин я почему-то хромаю.

То есть хромота — ваша актерская находка.

Да, из-за которой переписывались сценарии. Вот в фильме «Призрак» замечательного режиссера Саши Войтинского (где снимались прекрасные актеры Федя Бондарчук, Игорь Угольников и многие другие) придумали, что я выпал из окна. Часть пути падал я, часть — каскадер, потому что у меня тогда еще были костыли и гипс (то есть гипсозаменитель, тот самый «испанский сапог»). Поползал, поорал — и дальше всё было оправданно: бегал на костылях до конца картины. В общем, что ни делается — всё к лучшему. Или, как еще любят говорить у нас в стране: значит, от чего-то другого бог уберег. Будем надеяться, что это так.

А у вас, как у вашего героя из «Призрака», случалась когда-нибудь переоценка ценностей?

Переоценка как раз случилась, когда с ногой такое вышло. Раньше я всегда думал, что у нас более или менее нормальные тротуары, а оказалось — ужасные, катастрофически неровные, на четвертую букву родного алфавита. Ну а если серьезно, то о какой переоценке может идти речь? Ценность только одна — это семья. Всё остальное — некий способ существования. Работа — это твое увлечение или хобби, твоя жизнь, вторая после семьи. Слава богу, работы хватает! Надо надеяться, что все эти «времена перемен» пройдут, и будет всё у всех хорошо.

О «времени перемен». Скажите, у вас есть ощущение кризиса?

Конечно! Но утешая свою тещу Августу — она святой человек! — я говорю: «Мама, думаю, кризис переживем, а вам будет легче всех. Вы же любите завтракать овсяной кашей «Солнышко № 3» среднего помола? Клянусь, во время кризиса будете так же вкусно есть!» На самом деле кризис у нас у всех в головах. Помните фразу, которую у Булгакова произносит профессор Преображенский: «Если мы все начнем мочиться мимо унитаза, вот тогда будет разруха»? Разруха у нас в головах. Жизнь идет!

Вы сказали, что в жизни ценность одна — семья. Часто ли вам удается побыть с родными?

Не так часто, как хотелось бы. С 19 апреля — начала съемок «Ёлок лохматых» — у меня было выходных пятнадцать дней. Еще половину лета жил на одной ноге. Семью практически не видел. Понимаете, когда ты уезжаешь от семьи надолго, то так скучаешь… первые два дня! Потом привыкаешь. Вернулся со съемок часа в три ночи, плавочки-носочки постирал, повесил на батарею. Часов в семь утра встал — на другую картину побежал. Думаешь: «Вот она, любовь-то, в разлуке!» Хочется домой — Лизочку, Галочку увидеть. И тещу Августу мою любимую… А потом приезжаешь к семье и думаешь: «Мать честная, что за дурдом?!» Никак не можешь привыкнуть, что столько людей вокруг. Через два дня привыкаешь — а тут опять надо уезжать! И вот это привыкание — и в семье, и без семьи — идет всё время. Это нескучно, интересно и даже забавно.

Когда мы с вами общались в прошлый раз, вы сказали, что у вас есть особая традиция: каждого 16-го числа, когда вашей дочери Лизе становится на месяц больше, вы отправляете ей цветы. В этом смысле ничего не изменилось?

Всё по-прежнему. В последний раз это было так: мы прилетели из Китая, я три часа поспал, прыгнул в «Сапсан» и в полдень уже снимался в столице, но из поезда позвонил в одну прекрасную цветочную компанию, и они привезли дочери букет цветов с запиской. Лизочке в январе исполнилось 13 лет и 8 месяцев.

Ваша жена — филолог. Накладывает ли это отпечаток на вашу речь?

Очень накладывает! Когда дочь была маленькой, я старался дома не употреблять всякие расхожие фразы. Ребенок вырос, стал взрослым человеком, и моя несдержанность проявляется всё больше. То есть я, к своему сожалению и стыду, часто употребляю дома идиоматические выражения.

Говорят, делаете это искусно и витиевато?

Меня как-то даже похвалила одна пожилая актриса: «Господи, первый раз вижу человека, который не ругается, а разговаривает!» Должен заметить, изящнее разговаривать на этом «иностранном» языке, чем Валентина Павловна Ковель, никто не мог. Я имел честь играть с ней на одной сцене, когда служил в Большом драматическом театре. Она очень хорошо ко мне относилась, и я безумно ее любил. Никогда в жизни не слышал, чтобы кто-то так разговаривал! В театре считали, что частичка этого умения передалась и мне. Этот язык настолько лаконичен и объемен! Чтобы не произносить длинных фраз по телефону из другого города, проще сказать два слова — и сразу все всё понимают! Как в армии: пока не пнешь, информация от копчика до мозжечка не пойдет…