Дмитрий Нагиев: «С взрослением Кирилла наша связь усилилась»

Фотосъемку и интервью мы сделали на съемочной площадке проекта Первого канала «Голос. Дети», где Дмитрий выступает в качестве ведущего. А Кирилл специально для встречи с главным редактором ОК! Вадимом Верником приехал на один день из Санкт-Петербурга.

Я с удивлением узнал, Дима, что твой сын, оказывается, живет в Питере. Я был уверен, что Кирилл уже давно закоренелый москвич.

Дмитрий: Не хочет, Вадим, он жить в Москве. Говорит, что у нас тут прихлебатели и искатели золотоносных жил и так в большом количестве.

Кирилл: «Не хочу» — это не совсем верно. Я готов бывать в Москве по делам, а проводить свободное время предпочитаю в Питере.

Чем тебе Москва не угодила? Это же центр вселенной.

К.: Я просто больше люблю природу. Серьезно. Для меня там центр вселенной.

Д.: По большому счету это желание каждого из нас — просыпаться под плеск океана...

К.: ...или моря. Я живу около моря.

Д.: ...и выезжать в Москву на работу, а потом с благодарностью и слезами ее покидать.

В этом смысле сын тебя опередил.

К.: Я живу на берегу Финского залива. А работаю в Москве и Петербурге, и даже в Нью-Йорке.

Д.: Просто у Кирилла папа — петербуржская интеллигенция, а у меня папа — приезжий из Средней Азии. У нас разные папы, в этом всё дело.

То есть разные менталитеты.

Д.: Конечно. Поэтому Кирилл родился уже на берегу Балтийского моря, понимаешь? А я родился в трущобах.

К.: А я родился не в трущобах? То есть юг Купчино — это не трущобы?!

Вопрос ребром, уважаемый Дмитрий.

Д.: Что тебе сказать, Кирилл? Когда ты родился, у меня была стипендия 30 рублей. По нынешним меркам, это, наверное, рублей 900 в месяц.

Дима затронул важную тему. Ему пришлось всего добиваться самому, и не было никаких иллюзий. А тебе, Кирилл, в этом отношении проще, всегда есть плечо успешного отца. Это наверняка развивает определенный инфантилизм. Тебе сколько лет?

К.: Двадцать пять. Вы правы, Вадим, у меня есть такая крепкая стена, на которую я в любой момент могу опереться. Но это мое единственное преимущество. А в остальном я стараюсь каким-то образом пробиваться сам и идти своим путем.

Пожалуйста, конкретнее.

К.: Ну, например, отец никогда не занимался бизнесом, а я в Петербурге открыл уже вторую фирму, организую праздники, и вполне успешно.

Дима, ты одобряешь это занятие сына?

Д.: Одобряю. Вообще я чувствую некую, может быть, даже вину, что когда-то мы с мамой Кирилла решили не заниматься протежированием сына. Есть ли в этом плюс — покажет время. Но на сегодняшний день я, повторяю, чувствую некий груз вины, что, предположим, не топаю ногами на съемочных площадках, чтобы вместе со мной снимали моего сына...

...что делают, кстати, многие твои коллеги. Но вот другой пример. Мы сейчас на съемочной площадке программы «Голос. Дети». А ведь изначально «Голос» вы должны были вести вдвоем, если я не ошибаюсь.

К.: Мы провели вместе первую передачу.

Д.: Да. Но Константин Львович Эрнст, к его чести надо сказать, сам объяснил Кириллу, что есть опасность вдвоем зашутить тему. Наверное, в этом есть какой-то здравый смысл, хотя сам я до сих пор с этим не согласен.

К.: Однажды мы встретились в кулуарах — Дима, я и Константин Львович.

Д.: То есть мы практически его подкараулили.

К.: Да, практически подкараулили, и отец сказал: «Вот, Кира, это тот плохой дядя, который тебя не берет на телевидение». На что Константин Львович протянул мне руку и сказал: «Мы это исправим».

Звучит обнадеживающе.

К.: Даже очень.

Д.: И опять-таки я не настаивал, чтобы Кирилл был в «Голосе» изначально. Он пришел на общих основаниях.

На кастинг?

Д.: Такой легкий кастинг был, хотя руководство, как ты понимаешь, уже многое для себя знает заранее. Кирилл тогда был без бороды, щеки с персиковым отливом...

К.: ...наверное, зря еще не было бороды...

Д.: ...и он пришелся по душе руководству. Надо заметить, время от времени мы работаем вместе под эгидой Первого канала. Вот недавно провели «Пять звезд» в Крыму. Вдвоем. И Кира хорошо отработал. Ведь есть опасность: одно дело сын там, на кухне, а как только выходишь на площадку, ты ждешь партнерства. Могу сказать, что на сцене мне было комфортно с ним.

Это важно. Скажи, Кирилл, почему только что ты назвал папу Димой?

К.: Я так называю его с детства.

А почему?

К.: Так повелось. Отец, когда женился на моей маме, переехал жить в ее семью, к моим бабушке и дедушке. Он был совсем молодым студентом, и когда я заговорил, мой язык не поворачивался называть его папой, потому что папой по возрасту выглядел дедушка. Отца все в семье называли Димой, и у меня это прижилось.

Д.: Это версия Кирилла.

А твоя версия какая?

Д.: У меня есть стопроцентная версия.

Расскажи.

Д.: Мы шли втроем на пляж: я, Алиса и маленький Кирюша, с соплями, в памперсе.

К.: Это было как будто позавчера.

Д.: Практически позавчера. Мимо проходила семья, где дочка называла папу по имени. И мы с Алисой, будучи 20-летними молодыми андеграундными студентами, можно сказать подростками, решили: пусть сын будет называть папу Димой. Мы ему это прямо-таки прививали, так и осталось.

Ты об этом не знал, Кирилл?

К.: Нет, не знал.

А маму ты тоже называешь по имени?

К.: Маму называю мамой, иногда просто нежно могу сказать «Аллочка», как папа когда-то.

Кирилл, какие у тебя самые приятные воспоминания детства, связанные с отцом?

К.: Детские воспоминания — это наши довольно частые прогулки по лесу. А из юности, наверное, первые совместные поездки на съемки. С тринадцати лет я был личным ассистентом Димы, работал грузчиком на «Осторожно, модерн!», потом администратором «Больших гонок» во Франции и на Мадагаскаре.

Д.: У Кирилла еще кличка была Золотой Муравей. Золотой — потому что сын главного исполнителя, а Муравей — потому что пахал.

С тех пор мальчик, что называется, вырос и даже отрастил такую роскошную бороду и усы. Как, Дима, ты относишься к новому облику своего сына?

Д.: Я в ужасе. В ужасе не потому, что ему это не идет. Ему это, как ни странно, чертовски идет. Но я считаю, что актер должен быть абсолютно открыт внешне и готов к любому гриму. И Кирилл, играя в спектакле немецкого полицейского, вызывает бурю негодования у режиссера Рахлина, который орет, что к его придумке...

...это ты о спектакле «Кыся», где вы играете вместе?..

Д.: ...да. Так вот к придумке режиссера этот образ не имеет никакого отношения.

А для чего ты это сделал, Кирилл? Может быть, борода для тебя некая психологическая защита? Это же действительно очень активный образ.

К.: Не знаю, почему-то с детства всегда мечтал о бороде. Начал с 13 лет уже пытаться скрести себя бритвой по лицу, чтобы побыстрее выросла борода. Я всегда был уверен, что мне пойдет огромная борода, к тому же сейчас это вроде как актуально.

Да, актуально. И ты так лихо крутишь усы! В этом есть что-то барственное.

Д.: Еще у него в кармане специальный гель и специальная расчесочка. То есть целая субкультура.

А ты, кстати, знаешь, Кирилл, что сейчас даже игрушки новогодние появились для бороды?

К.: Конечно, знаю. У меня дома комплект лежит подарочный.

Д.: Обалдеть!

К.: Да, и еще на прищепочках такие шарики.

Видишь, Кирилл, вот папа и узнает о тебе всё новые подробности. А вообще насколько вы близки, если говорить всерьез? Насколько сильна ваша энергетическая связь?

К.: Мне кажется, эта связь очень большая.

Д.: А мне кажется, если убрать просто слова, то связь большая, когда ребенок еще маленький, когда у него связь с родителями через пуповину. Потом начинается шатание, брожение в несформированных душах и мозгах. Проходит время, и связь эта либо восстанавливается и укрепляется, либо нет. Мне кажется, с взрослением Кирилла — хотя, может быть, не только с его взрослением, но и с моим тоже — эта связь усиливается. Я, как ни странно, только к сорока годам полностью понял и простил своего отца. У меня родители в разводе, и какие-то вещи я впитал со словами матери. И только с возрастом я стал оценивать ситуацию более объективно.

У Кирилла ведь та же ситуация: родители в разводе. У тебя, Кирилл, была обида на отца, когда он ушел из семьи?

К.: Вы знаете, любой ребенок в двенадцать лет будет обижаться и на маму, и на папу, потому что он не понимает основных причин их расставания, сути самой проблемы. Но к счастью, мои родители сумели… Мама никогда не запрещала мне продолжать любить отца, что было бы самой большой ошибкой. Потому что в дальнейшем человек выстраивает свои личные отношения, отталкиваясь от того, как это было в его семье. И я благодарен отцу за то, что он переехал от нас не в Нью-Йорк или в Москву, а просто в соседний дом. Поэтому мы виделись практически каждый день — я приходил к нему ужинать.

Д.: Потом я стал ограничивать эти посещения. А когда Кирилл переехал в Москву и поступил в Школу-студию МХАТ, я стал еще больше увеличивать дистанцию, и вполне сознательно. Чтобы не воспитывать, как ты сказал, Вадим, инфантильность в сыне. Мужчине нужно пройти какой-то самостоятельный этап, который я прошел на своем уровне. Поэтому он жил в общаге.

К.: Не только в общаге. Месяц на вокзале даже получилось пожить.

Д.: Мы иногда встречались, вместе ели, и потом Кирилл, угрюмый…

К.: ...возвращался обратно...

Д.: ...смахивая слезу, брел к себе в общагу или на вокзал.

К.: Честно говоря, когда я собирался переезжать в Москву, то был уверен, что стану жить с отцом. Но буквально через несколько дней после приезда сюда я, как сказал Дима, мрачно побрел в сторону общежития.

Главное, ты внутренне не был к этому готов?

К.: Совершенно. До восемнадцати лет я жил как сыр в масле, а потом резко попал в такие жесткие условия. И вот уже седьмой год пытаюсь каким-то образом вернуться в то спокойное «школьное» состояние. (Улыбается.)

Сейчас, с позиции времени, как ты считаешь — отец был прав?

К.: Думаю, да. Возможно, я и сам так поступлю, когда у меня будут свои дети.

Ты, Кирилл, проучился два года в Школе-студии МХАТ. Потом — то ли тебя отчислили, то ли сам ушел.

К.: Да, два года я учился у ныне покойного великого педагога Романа Козака. А потом перевелся в Санкт-Петербургскую театральную академию к одному из лучших друзей Романа Ефимовича — Григорию Дитятковскому.

А что случилось?

К.: У меня не сложились отношения со вторым руководителем нашего курса в Школе-студии МХАТ — Дмитрием Брусникиным. Плюс, признаюсь, были проблемы с дисциплиной.

Скажи, Дима, а у тебя не было соблазна позвонить тому же Брусникину или Козаку, чтобы твоего сына не отчисляли из института?

Д.: Я был во Франции, на съемках, и вдруг мне звонит Кирилл и говорит, что его попросили уйти из Школы-студии МХАТ. Как сейчас помню: я в ужасе доедал своего лобстера, запивая молодым божоле. «Кирилл, — сказал я, — сам думай, что делать дальше. Я ничем не могу тебе помочь. Вернее, могу, но не буду. Значит, таков твой путь».

К.: В тот день, когда меня отчислили из института, я вернулся домой в очень расстроенном состоянии. Кстати, после того как вышел из аудитории, где мне это сказали, я упал в обморок. Единственный раз в жизни! А как только я пришел домой, раздался телефонный звонок. Это был Сундстрем Лев Геннадьевич, ректор Петербургской театральной академии. Он сказал: «Кирилл, я всё знаю, приходите учиться к нам». Так я вновь оказался в Питере, и всё встало на свои места.

В общем, твои московские страдания закончились благополучно.

К.: Могу микроисторию рассказать. В течение двух лет учебы в Школе-студии МХАТ каждую пятницу я ездил на выходные — если, конечно, не было репетиций — в Петербург, непременно на Невском экспрессе и непременно в шестом вагоне. И как только меня отчислили, произошла трагедия со взорванным поездом, причем это случилось с Невским экспрессом и именно в шестом вагоне. А если бы я продолжал учиться, то стопроцентно ехал бы там. Видите, что ни делается — всё к лучшему.

Мистика какая-то... Но вернемся к вашему семейному дуэту. Вы по характеру похожи или совсем разные? Как ты считаешь, Кирилл?

К.: Я считаю, мы похожи во всем, просто у меня еще нет прав вести себя так, как это делает Дима.

А как он себя ведет?

К.: Ну, в плане вседозволенности какой-то.

Д.: Сейчас Вадим напишет, что я просто хамло.

К.: Нет, нет, нет.

Тогда что, Кирилл, ты имеешь в виду?

Д.: Давай отвечу я. У каждого, кто только пробивается в жизни, случается момент, когда он наступает на горло своему самолюбию и может что-то пропустить мимо ушей. Всё равно блуждает какое-то подобострастие. Сейчас же в силу возраста…

...и положения...

Д.: ...не великого, но статуса, я могу себе позволить не разговаривать с тем, с кем мне претит разговаривать. Кирилл пока находится в том состоянии, когда он не может себе этого позволить, и это правильно. Всё должно быть step by step.

А в чем, Кирилл, отец для тебя является примером?

К.: У Димы колоссальная сила воли. Я не знаю больше ни одного человека, который ежедневно пробегал бы по десять километров, причем в любую погоду. Я себя заставил это сделать пока только один раз. Это было три года назад.

Дима, это действительно так или сын тебя идеализирует?

Д.: Конечно, идеализирует. Чтобы у тебя, Вадим, не сложилось неправильное обо мне впечатление, я лучше покажу программу, которая фиксирует мои дистанции. (Находит схему в айфоне.) Пять, пять, два, два...

Это километры?

Д.: Да. То есть про десять километров Кирилл лажанулся.

Хорошо, дело не в количестве километров. Любопытен сам факт, что ты занимаешься пробежкой каждый день, в любую погоду, в любом состоянии.

Д.: Я считаю, что есть вещи, которые я обязан делать. Ведь я могу позволить себе какое-то время не работать, могу позволить разговеться и отъесть пузо. И вот этот бег в рваном костюме позволяет мне ощущать себя в каком-то тонусе. А Кириллу скучно. Он сказал: «Как ты можешь бежать в течение часа? Я через семь минут понимаю, что засну сейчас от скуки». А я бегу и созерцаю, думаю о жизни. Я все-таки артист возрастной...

...не кокетничай!

Д.: Ну, по крайней мере, пока — тьфу, тьфу — скорее всего, это кокетство, потому что скорость еще не уменьшилась. Но всё равно я вынужден себя во многом строить и лепить. Мне не так повезло, как Кириллу. Я невысокого роста, у меня не косая сажень в плечах, разве что в глазах. Поэтому мне приходится доказывать, что я вот такой крупный деятель культуры, кинематографа, шоу-бизнеса и бодибилдинга. А Кирилл многое не ценит, ему это свалилось на голову.

Ты имеешь в виду внешность сына?

Д.: Да, да. Но у меня, в отличие от Кирилла с его нависшими бровями, вполне миловидное лицо.

Зато Кирилла одно питерское издание недавно назвало самым завидным женихом. Он, кстати, знакомит тебя со своими девушками, как-то подключает к своей личной жизни?

Д.: Знакомит, знакомит. Когда Кирилл был помоложе, девушки были помоложе, и мне они нравились больше, конечно.

А как обстоят дела сегодня?

К.: Ну, я не одинок, могу так сказать. Но я не женат при этом. Не хочу становиться ячейкой. Мне кажется, все эти штампы в паспорте, ритуалы — это не мое.

А если появится ребенок?

Я еще не думал об этом, не загадываю вперед.

Понял тебя. Теперь о другом. Ты помимо съемок в кино активно выступаешь как диджей.

К.: Всегда мечтал заниматься музыкой. В детстве я очень плохо учился, и педагоги всё искали мне применение. У нас в школе появился детский хор «Голос юности», я увлекся и постепенно стал выступать там как солист. Прошло много времени. Как-то так срослось, что мой одноклассник открыл школу диджеев.

В Питере?

К.: Да. Два года назад. Я думаю: а чего бы мне не походить туда? Походил. И вот я уже езжу на гастроли. Только что из Алма-Аты прилетел, через два дня лечу в Ставрополь, потом Самара и так далее. Начинал с хип-хопа, потом перешел на фанк, теперь могу играть и техно, и минимал, и хаус — всё что угодно. Самое прикольное — это, естественно, всё комбинировать. Сам, можно сказать, отдыхаю и ребят развлекаю. Я всю жизнь пытался собрать музыкальную команду, петь в ней, но в итоге мои пристрастия вылились в такое дело.

Здорово. А как ты, Дима, относишься к этому увлечению сына?

Д.: Я отношусь хорошо ко всему, что приносит Кириллу удовлетворение. Помнишь крылатую фразу: «Выбери работу по душе, и тебе не придется работать ни одного дня в своей жизни»?

А ведь ты сам, Дима, довольно долго шел к тому, чтобы всё делать по душе.

Д.: Это правда. Меня очень долго не снимали и мало куда приглашали. Я всегда себе говорил одну фразу: «Десять лет мы работаем на имя, потом имя работает на нас». После института прошло десять лет, но имя не заработало на меня. Прошла еще пятерочка — ничего не случилось. И вот сейчас немножко начинает имя работать. Потом так случилось, что кое-что из того, что я делаю, вдруг выстрелило. А на сегодняшний день, если бы я соглашался на всё, наверное, я бы погиб. Поэтому от многого уже отказываюсь.

Таков твой путь, и тебя сама жизнь заставила рано повзрослеть. А вот Кирилл перед нашей беседой сказал мне, что только совсем недавно почувствовал себя взрослым, самостоятельным человеком. Ты, Дима, это ощутил?

Д.: Да, я вдруг с радостью и удивлением заметил, что давно не подбрасывал Кириллу денег, а он, к моему удивлению, не умер. Значит, что-то кушает. А раз кушает, значит, где-то работает.

Логика железная. Я заметил, господа Нагиевы, что у вас есть общее увлечение — татуировки.

Д.: Вряд ли татуировки имеют отношение к сближению, хотя, может быть, действительно, это наша семейная «дурь».

К.: Первую татуировку сделала в сорок лет моя мама.

Ах вот как. А вы с папой последовали ее примеру.

Д.: Просто так совпало. Я тоже в районе сорока лет сделал себе маленькую изящную татуировку, и потом понеслось. Нас объединяет то, что каждый вкладывает в рисунки свой смысл, у нас нет просто черепов или драконов.

Татуировки, рисунки... В этом, безусловно, есть доля романтики. А ты, Дима, способен мечтать, или всё в прошлом?

Д.: Как только у меня закончатся мечты, я перестану вызывать интерес, в том числе и у тебя, Вадим. У меня есть как материальные мечты...

...какие?

Д.: Позволь, я не скажу тебе. То, о чем я мечтаю, было дано тебе уже при рождении. Перед нашим интервью я прочитал твою биографию, узнал про твои корни. Так вот моя бабушка, в отличие от твоей, работала на табачной фабрике...

...моя бабушка была гинекологом.

Д.: Видишь, а моя только перед смертью узнала, что есть гинекологи.

Мне нравится, Дима, твой здоровый цинизм! Мы сейчас душевно общаемся. А что бы вы, отец и сын, хотели пожелать друг другу?

Д.: Я плохой желатель, и все-таки для Кирилла я не сторонний наблюдатель. Как папа могу пожелать тебе, сын, простых вещей — быть сытым, одетым и чтобы рядом всегда была любимая женщина. (Дмитрия срочно вызывают на съемочную площадку.) Извините, работа.

К.: А я бы пожелал Диме... Есть такой мультфильм «Кунг-фу панда», и там сэнсэй обретает душевный покой, когда его ученик становится настоящим мастером — Воином Дракона. Так вот, пусть отец обретет душевное спокойствие, а обрести его он сможет, только когда я стану Воином Дракона. Я об этом давно думал.

Отлично, Кирилл, тебе есть куда стремиться. Здесь поставим точку и пойдем каждый по своим делам.