Игра воображения на сцене МХТ

Виктор, сразу скажу нашим читателям, что в спектакле невероятно красивая и совершенно фантастическая сценография, и это как раз тот случай, когда лучше один раз увидеть, чем десять раз про это рассказывать. Осуществлению грандиозных творческих идей помог генеральный спонсор постановки — банк ВТБ. Теперь о герое. У всех на слуху Мюнхгаузен из знаменитого фильма Марка Захарова с Олегом Янковским в главной роли, который произносит крылатую фразу: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!». В вашем спектакле Мюнхгаузен другой: тонкий психолог, философски воспринимающий мир и обстоятельства и знающий о людях гораздо больше, чем, может быть, они сами о себе. Кстати, Мюнхгаузен — это ведь реальный человек, во многом связанный с Россией, и в спектакле об этом тоже идёт речь.

Первоначально, конечно, у нас была попытка обратиться к сценарию и пьесе Григория Горина. Во всяком случае мы поняли, что надо на это посмотреть, потому что я люблю брать за основу то, что является общеизвестным. Но мы знаем массу произведений, которые за счет удачной экранизации или постановки на сцене в итоге заканчивали свое существование как таковые, поскольку больше к ним никто не решался обращаться. Мюнхгаузен — удивительный образ, и, когда я перечитал пьесу Григория Горина, то понял, что не стоит ходить этим же путем, а главным импульсом для нас стало изучение реального Мюнхгаузена, его жизни, настоящих материалов, записанных со слов самого барона Мюнхгаузена или уже домысленных. В общем, при всем интеллектуальном, чудесном творческом уровне того, что сделали Горин и Захаров, — эта история несколько шире, там есть, за что зацепиться.

Жизнь реального Мюнхгаузена похожа на фантастический роман.

Конечно. Юноша из маленького немецкого городка пошел служить в русскую армию во время турецкой войны, пошел на место другого человека, которому только что оторвало голову ядром во время осады Очакова. Вот он пошел служить, был награжден, оказался при царском дворе, потом, слава богу, оказался вне двора, иначе его бы отослали, потом оказался в отпуске в Германии, из которого не вернулся. Потом он начал сочинять какие-то байки. Удивительный персонаж. Последнее, что о нем известно, это то, что он, разорившись полностью, пытался судиться с Распе, написавшем о нем книгу. Потому что сам Мюнхгаузен был против того, чтобы его имя знал весь мир. Там он неудачно женился в последний раз в весьма преклонном возрасте, жена забеременела явно не от него. Были судебные разборки, попытка получения какого-то наследства, которого уже и не было в общем-то. Последнее, что известно о нем: когда перед смертью его, уже находившегося в тяжелом состоянии, омывали, то обнаружилось, что нет двух пальцев на ноге. «Их съел белый медведь», — таков был его комментарий… Вообщем, сама фигура Мюнхгаузена для меня и для Кости Хабенского оказалась настолько интересной, манкой, что, конечно, не было особой проблемы отстраниться от замечательного творения Григория Горина и придумывать совершенно свою авторскую историю.

В этой авторской истории на сцене рядом с Мюнхгаузеном постоянно действует его свита. В свите и его бывшая жена, с которой он прожил много лет (ее играет Кристина Бабушкина), и молодая возлюбленная, которая ждет ребенка от него или не от него (ее играют в очередь актрисы Надежда Жарычева и Надежда Калеганова), и сын от первого брака (тоже два исполнителя — актёр Даниил Феофанов и Павел Филиппов, студент Школы-студии МХАТ), — все они связаны в тугой узел. Для них Мюнхгаузен настолько притягателен, пусть и по корыстным причинам, что от него в этой марафонской гонке невозможно отстать и хочется всё время находиться в его пространстве, во власти его энергии, где сновидения, реальность и нереальность настолько перепутаны, что сами персонажи, мне кажется, уже не понимают, в каком измерении они находятся и что с ними происходит. А Мюнхгаузен в вашем спектакле блестяще манипулирует сознанием людей. Это тотальная игра воображения, в которой под влиянием Мюнхгаузена существуют все персонажи. Они начинают играть совершенно несвойственные им роли, не ожидая этого от самих себя.

Конечно. В спектакле и пьесе заложена детективная интрига. Мюнхгаузен — презираемый многими, неуважаемый, очень странной репутации человек, потому что в родном городе к нему относились весьма скептически, считали его болтуном, — сегодня бы это было названо словом «фрик». Вообще, фамилия Мюнхгаузен в Германии очень знаменита: были министры, были знаменитые полководцы, был даже известнейший поэт времен третьего рейха. Но, в памяти народа всего мира остался вот этот фрик, который оказался настолько притягателен… Вот тот вирус, если можно так сказать, фантазерства, ощущения другой реальности, оказался очень мощным. Выясняется вдруг, что Мюнхгаузен популярен и якобы ему (это, конечно, не соответствует документальной истине ни коем образом) будут приходить авторские отчисления от многомиллионных тиражей книг о его приключениях по всему миру. И вот вся эта компашка, которая его окружает, начинает в борьбе за наследство ему подыгрывать в его играх, они начинают сами в его игры играть, но тут же становятся жертвами этих игр, потому что, когда ты подыгрываешь, — ты, Вадим, совершенно прав, — то ты становишься совершенно другим персонажем: эти игры вдруг, хотя ты к ним изначально относился как к глупости и позору города, становятся для тебя самого интереснее твоей реальной жизни. Поэтому, эти персонажи вдруг начинают себя ощущать иными людьми. Да, к сожалению, потом они превратят все это в бизнес и вряд ли, что-то в них глобально изменится. Но то, что мы видим, как пусть на один шаг, на одно движение в их душах что-то произойдет, — они если не вытащат себя полностью, но хоть приподнимут из этого болота свои суетливые и мелкие жизни, — то, я считаю, уже сделан большой поступок. И это оставляет надежду на то, что мы живы.

В этом смысле очень показательна сцена во втором акте спектакля, когда появляется герцог в исполнении Александра Усова.

Да, герцог, но у них считается, что это мелкий король, такой мелкопоместный глава региона — его величество герцог.

Герцог появляется без свиты, что вызывает удивление, поначалу он настроен воинственно по отношению к Мюнхгаузену. И вдруг происходит трогательное преображение этого персонажа, и он, как ребенок, полностью принимает ролевые игры самого барона Мюнхгаузена. На эту удочку герцог поддаётся очень искренне. Он искренен в своем каком-то баловстве, детском легкомыслии, которое в нем неожиданно просыпается. И эта игра приобретает космический характер, когда все персонажи во главе с Мюнхгаузеном улетают на воздушном шаре, улетают в прямом смысле слова. Я не хочу раскрывать все секреты спектакля, только отмечу, что на сцене выстроена совершенно уникальная декорация. И я не представляю, насколько легко или сложно актерам находиться внутри воздушного шара, подвешенного на огромной высоте. Я уже не говорю о Константине Хабенском, который, опять же на огромной высоте, покидает пределы воздушного шара, выходит на орбиту. 

В открытый космос.

Это такая серьезная отвага. А как, Виктор, вы пришли к столь экстремальному решению?

Дело в том, что когда сочинялась пьеса и потом сценография, было понятно, что без этого полета на воздушном шаре нам не обойтись, а сделать его условным, будет неверно. Весь спектакль построен на довольно наивных играх. И конечно, было очень важно, чтобы вдруг оказалось, что этот мир вообще совершенно иной, в нем есть такой секрет и такая загадка, такой визуальный внутренний взрыв, и это становится потрясением и для участников наивных игр, и для зрителя. Это была очень непростая задача, немало сил было потрачено на поиски решения. С тем, что мы соорудили, с этой сложнейшей технической конструкцией артисты смогли начать «жить» только за неделю до премьеры.

Ну да, в репетиционном зале было, конечно, невозможно построить такой почти космический корабль.

В репетиционном зале мы предполагали, как всё будет выглядеть, потом столкнулись с громадным количеством технических сложностей. Могу сказать только добрые слова в сторону постановочной части МХТ, поскольку там прыгнули выше своей головы, потому что для них это было очень сложно, — при том что театр мощный, имеет сложные декорации, но всё равно наша конструкция — ближе к аттракциону, и они смогли это реализовать, — низкий им поклон. И, конечно, артисты, которые оказались внутри этой конструкции, — отважные люди, их реальные эмоции помогли тому, что и зритель воспринимает происходящее как реальность. Зрители понимают, что это не поддавки, что реальные люди летят, что они преодолевают себя и получают какой-то совершенно иной адреналин, иную энергию, иное ощущение мироздания.

В названии спектакля, в слове «враки» уже есть определенный настрой на игру, на какую-то детскость мироощущения. При этом Константин Хабенский играет Мюнхгаузена без каких-либо поддавков, он играет человека, который абсолютно искренен в том, что говорит и делает, во что верит. По сути-то, он и оказывается самым прозорливым и, может быть, единственным человеком, который умеет чувствовать, рефлексировать и воспринимать эту преображенную реальность, что важно для человека мыслящего — воспринимать и сопереживать. В Хабенском помимо сильного драматического начала живет клоун, клоун-философ, что очень близко и твоей природе. Ты же как режиссёр сделал спектакль «Снежное шоу» со Славой Полунина, за который получил приз Лоренса Оливье, такой театральный «Оскар». И вот теперь история про Мюнхгаузена.

Да, я считаю, что это абсолютно персонаж Хабенского, его роль. Если бы это был выдуманный человек, выдуманный герой, то это дало бы возможность показать силу Кости как артиста только с одной стороны, но здесь есть очень жестокий замес реального человека со своей болью, со своей сломанной нелепой судьбой, боевой судьбой, — некоторые сцены специально придумывались для того, чтобы мы видели, что в прошлом Мюнхгаузен — боевой офицер. Не просто чудаковатый старичок, как его часто изображают, а боевой офицер, потому что, если вы посмотрите на реальные изображения, как выглядел Мюнхгаузен, то это такой бравый гвардеец, совершенно мощный человек. И очень интересно, как в нем сочетались черты фрика и совсем другие вещи. Я понимаю, что это такой странный, нелепый человечек со своим мирком, но нет, это совершенно мощный человек, который руководил ротой и приветствовал будущую императрицу Екатерину II — в общем, вполне реальный, крепко стоящий боевой человек. И Костя Хабенский, в котором, действительно, сочетается острота почти клоунская и мощный психологизм, в этой роли может показать всю палитру своего таланта и мастерства.

Свою последнюю премьеру на сцене Московского Художественного театра Константин Хабенский сыграл лет семь назад, когда вышел спектакль «Контрабас». Потом возникла ваша с ним совместная история, которая идет в театре «Современник» по мотивам «Маленького принца».

Да, спектакль «Не покидай свою планету».

Очень романтичный спектакль. В общем, вы с Хабенским нашли друг друга. А когда вы начали вот так дружить-творить?

Мы учились практически параллельно в театральном институте. Позже у меня был спектакль «Гамлет» в театре «Фарсы». Я придумал очень хитрый ход: Костя играл одновременно и Горацио, и Призрака.

Интересно. Хабенский тогда еще в Театре Ленсовета работал?

Он служил в Театре Ленсовета, но уже был достаточно популярен, потому что у него были фильмы, сериалы. Я предложил Косте сыграть в моем «Гамлете», он согласился, и это была очень сильная работа. С тех пор мы начали творчески дружить. У нас было несколько подходов к другим каким-то идеям, и вот так сложилось замечательно, что появился спектакль «Не покидай свою планету», потом мы начали работать еще над одним материалом, потом его отложили, и вот случилась эта история с Мюнхгаузеном, которая, я думаю, для нас обоих очень важна не только даже профессионально, но и по-человечески, потому что это совершенно искреннее и глубинное наше высказывание…Ты знаешь, Вадим, что книги о Мюнхгаузене — одни из самых издаваемых в мире до сих пор? Почему нас так сильно тянет к миру иллюзорному? Почему мы пытаемся уйти от реальности, которая нас, к сожалению, как бы мы ее не пытались реформировать и изменять, все равно не устраивает, а мир придуманный, в котором мы можем быть такими, какими хотим, нам ближе и интереснее?

Ты сам на эти вопросы и отвечаешь в спектакле. Все-таки бытовая жизнь большинства людей идет по определённым проторенным дорожкам, по определённым стереотипам сознания. И порой очень хочется вырваться из этого круговорота и прокатиться на воздушном шаре, сооружённом на сцене Московского Художественного театра. Этот огромный шар, на котором летят герои и радуются как маленькие дети. Но детская энергия восхищения исчезает, как только персонажи возвращаются на землю и снова превращаются в корыстных, в чем-то злобных, расчетливых людей. И возникает такой страшненький финал в спектакле. Действие переносится в наши дни, герои превращаются в персонажей из медийного пространства, которые уже совсем по-другому, очень трезво оценивают ситуацию. И уже свита Мюнхгаузена кажется детьми по сравнению с этими циничными и прагматичными людьми. В этом мире Мюнхгаузену точно не выжить.

Это очень важный финал. У нас с Костей недавно на этот счет был диалог. Он предложил остановиться на финале, когда Мюнхгаузен становится чайкой. А я сказал: «Ты знаешь, к сожалению, нужен финал, когда все превращается в бизнес».  Сколько духовных, религиозных и человеческих ценностей мы превратили в бизнес, в рекламу, в сувенирку — во все, что полностью вымыло смысл. Мне кажется, к сожалению, финал должен быть таким. Но у нас еще будет другой финал, который мы пока не досняли, скажем так. Это финал очень важный - с внуками Мюнхгаузена. Мы надеемся, что на следующих спектаклях он уже появится. Этот финал дает позитивный настрой, что несмотря на умение из любой духовной материи сделать бизнес, коммерцию, все-таки у нас есть еще надежда. Но, без этого финала, о котором ты говоришь, в принципе невозможно, — когда персонажи превращаются в расчетливых, спокойных, холодных людей в белоснежных одеждах с прекрасными аппликациями. И болевые, раненые, сложные элементы, из которых состояла жизнь Мюнхгаузена и сам спектакль, — всё вдруг становится элементами торговли.

Кстати, обязательно хочу упомянуть Евгению Панфилову, художника по костюмам. У вас сложился очень гармоничный союз.

Женя замечательная — это тот художник, который мне всегда был нужен. Она была с нами на протяжении всех репетиций, и она продолжает жить вместе со спектаклем. Бывают очень хорошие, качественные и стильные профессиональные художники, которые прочитали пьесу и после разговора с тобой представляют свое собственное видение и просят потом одеть актеров в свои умозрительные костюмы, а Женя понимает каждый нюанс происходящего, она слышит и меня, и артистов. Все равно, конечно, есть масса притирок, но в этом случае процесс рождения спектакля органичный. Я же сам давно оказался вынужден быть сценографом…

А почему вынужден?

Я работал со многими очень хорошими художниками. Но, может быть, таков мой способ восприятия — я сразу придумываю картинку. Я не мыслю словом. Когда я придумываю картинку, то дальше художники просто вынуждены ее обслуживать. Поэтому в определённый момент, когда меня подставил один очень хороший художник, согласившись, а потом отказавшись участвовать, я взял и сделал спектакль сам — и это получилось. Как говорил Николай Акимов, который был, как мы знаем прекрасным художником, а потом стал режиссёром: «Знаете, ну я же сам себе не подгажу». Здесь так произошло и это, конечно, дополнительная громадная нагрузка, но я сразу представляю, все будет.  Поэтому, работая с Женей, я понимаю, как эти костюмы будут жить. И я хочу еще сказать два слова о том, что у нас недавно возникло Общество рыбаков и охотников, которое объединяет самых разных людей: от Валерия Гергиева до бизнесменов и президентов корпораций. По большому счету, это и есть общество Мюнхгаузенов, оно объединяет людей по радостному и во многом фантазийному восприятию мира. Тут вопрос не в том, что они сидят с удочками, эти люди ходят на спектакли, вместе общаются, смотрят, путешествуют. В том числе и Константин Юрьевич Хабенский тоже один из нас, - по большому счету, это компания Мюнхгаузенов. Президент этого общества Владимир Резников. Приятно, что члены общества не просто наши друзья, но они еще и помогли спектаклю, в том числе финансово, помогли реализовать некоторые наши идеи. Так что дело Мюнхгаузена живет. (Смеется.)

Вот ты говоришь про Валерия Гергиева, а я хочу напомнить, что у вас была совместная с ним работа над оперой «Борис Годунов», премьера состоялась в Ла Скала, потом этот спектакль шел в Мариинском театре.

И вторая версия была в Театре «Шатле» в Париже.

Сейчас ты впервые работал с труппой Московского Художественного театра, и получилась абсолютно ансамблевая история. Я видел, как у актеров во время репетиционного процесса горели глаза, как им была интересна возможность помечтать, превратиться в этих рыболовов и охотников, образно говоря, здесь и сейчас, — это тоже такая спайка, которая чувствуется на сцене. Хочу упомянуть еще актеров вашего великолепного ансамбля — Михаила Трухина, Артёма Волобуева, Ростислава Лаврентьева, Сергея Сосновского… Этот спектакль дает многим исполнителям шанс раскрыться в другом ключе, что тоже важно. Ну а ты, Витя, бесспорно, всеяден — всё почувствовать, попробовать своими руками. Откуда эта энергия?

Ой, знаешь, у меня когда-то в подростковом возрасте был страх скуки будущей жизни, потому что я видел, как живут многие люди вокруг, взрослые. Я понимал, что их жизнь весьма регламентирована и понятна: они знают, что будет завтра, во сколько начнется их рабочий день, во сколько закончится, куда они придут потом — всё так предопределено. Для меня было мучительно смотреть на это. Я понимал, что может быть их это устраивает, но для меня изначально это было тяжело. Поэтому то, чем я сейчас занимаюсь, когда я всё время пытаюсь открывать для себя какие-то новые миры, — пусть и весьма рискованно, — но для меня этот способ существования естественен. Когда ты идешь по проторенной дорожке — это проще, но в этом нет радости, нет адреналина, который дает вот такой способ, — когда ты не знаешь ключа, когда ты не понимаешь, что будет дальше. Скорее всего, это борьба с опасностью скуки.

По большому счету, это и есть путь Мюнхгаузена.

Конечно!

P.S. Несколько дней назад Константин Хабенский возглавил Московский Художественный театр им. А.П. Чехова. Это случилось уже после нашей беседы с Виктором Крамером. Перед публикацией интервью я попросил его дать свой комментарий. «Я очень рад за Костю. Мне кажется, это тот редкий случай, когда в артисте сочетаются творческая непредсказуемость, а с другой стороны, структурная работа над ролью, над собой и сейчас, я уверен, над судьбой театра. Хабенский чувствует время, его любит публика, он понимает сегодняшние ритмы. И мне кажется, он сделает так, что Художественный театр станет лидером на арене театральной жизни».