Артём Быстров: «Я благодарен жене, что она живет со мной в одном русле, занимается одним делом»

Артём, я правильно понимаю, что вы впервые играете спектакль не на мхатовской сцене?

Да. Всё верно.

И как ощущения? 

Очень позитивные, хорошие. Театр Наций — замечательное место, исторически оно имеет немалое значение. То, как здесь сейчас всё сделано, — это очень круто. Команда людей, которая выпускала с нами этот спектакль, вызывает уважение.

Вы с Мариной Станиславовной работали ранее…

Да, восемь лет назад в МХТ мы делали «Деревню дураков». Кроме того, Марина Станиславовна — мой педагог, она преподавала у меня на курсе, мы с ней делали спектакли и во время студенчества. «Гамлета» ставили, например, где Гамлета играл Один Ланд Байрон. А сейчас она просто подошла ко мне и спросила, готов ли я, было бы мне интересно сыграть в спектакле по сценарию Шпаликова в Театре Наций. Я согласился. 

Вы знали что-то о творчестве Геннадия Шпаликова? Ну помимо «Я шагаю по Москве»?

Вы знаете, я ничего не знал, я открыл для себя этого писателя, драматурга, художника, творческую единицу. Я бы назвал его даже творческим явлением. Всё это узнавал параллельно с чтением сценария. 

И как вам эта эстетика 70-х?

Мне кажется, в этом и прелесть Шпаликова, что он не про время. Да, есть отсылки ко времени, какие-то бытовые временные подробности. Но мне кажется, самое главное — это то, что он затрагивает человеческие взаимоотношения, суть которых не меняется, могут названия меняться, но не сама суть. Конечно, поэтому меня этот сценарий сразу зацепил, там есть над чем подумать. Вообще «Прыг-скок...» — история про семью, про то, как она разрушается благодаря членам этой же семьи, про то, как мы сами по глупости совершаем какие-то вещи, не отдавая себе в этом отчета. В этом спектакле у каждого героя своя логика и каждый по-своему прав. Абсурд семейной жизни, отношений мужчины и женщины (я могу, конечно, ошибаться) состоит в том, что все хотят лучшего, все хотят хорошего, никто не хочет зла, ни у кого в помыслах нет желания причинить другому вреда. Но по итогу происходит так, как происходит. Поступок Ани, супруги моего героя Юры, объясним и понятен. Поступок самого Юры объясним и понятен. Вопрос в другом — как сделать так, чтобы не возникало таких ситуаций. Вот это главный вопрос: как слышать друг друга, как видеть друг друга, чувствовать и понимать, как идти на компромисс с человеком, с которым ты живешь.

Вам часто приходится оправдывать своих персонажей? 

Важно логику персонажа понимать, конечно. Ты на время существуешь в этой парадигме, ты должен очень точно понимать, что, зачем, отчего и почему твой персонаж именно так поступает, а не иначе. Как бы ты поступил в этой ситуации — это другой вопрос, но герой твой поступил вот так, и, если ты этого не понимаешь, это пробелы, которые в репетиционном процессе должны заполняться, когда ты сокращаешь дистанцию между собой и персонажем.

Артём, вы родились в Нижнем Новгороде. Детство пришлось на лихие 90-е. Но чтобы вы не пошли по наклонной, родители вас очень грамотно нагрузили: вы играли на фортепиано, на ложках, занимались карате. Что из этих активностей выбрали вы, а что — родители?  

Да меня особо никто не спрашивал. Всё это было исключительно прерогативой родителей, они решали, чем я буду заниматься. Мне кажется, это нормально. Папа считал, что мужчина должен уметь постоять за себя, мама — что музыкальная школа лишней не будет. И она не оказалась лишней: это и развитие музыкального слуха, да и в целом, любовь к музыке.

Ваши родители с творчеством не связаны?

Нет, но всегда пели, играли на гитарах, веселились на праздниках.

Ваш папа — дальнобойщик. Есть хоть какая-то романтика в этой профессии? 

Сложно сказать. Люди, которые ездят на дальние расстояния, должны очень любить дорогу, мне так кажется. Это очень трудная и сложная профессия, не каждый сможет выдержать, не каждому она подвластна. А насчет романтизации — не знаю. Но у нас даже разговора такого не было, чтобы я пошел по его стопам.

Отца, наверное, подолгу не бывало дома? 

Был случай, когда они уехали в Сибирь, там начались какие-то проблемы, его не было два месяца — но это самый большой срок.

А связь с ним была? 

Какая-то была. Ну мы были в курсе, что все живы-здоровы, просто в связи с определенными обстоятельствами он не мог вернуться в срок. А так обычно надолго он не уезжал. 

Артём, у вас же и школа была непростая — с театральным уклоном?  

С углубленным изучением предметов художественно-эстетического цикла.

Как вы лихо это произнесли!

Ну да, там был музыкальный класс, театральный класс, изобразительный класс. Но я туда пошел только с 5-го класса, когда мы переехали. По району я не принадлежал к этой школе, и это тоже действия родителей, они ходили договаривались, потому что по прописке я там учиться не должен был.

В вашей жизни было много неслучайных случайностей. Одна из таких — участие в массовке на съемках «Утомлённых солнцем – 2» Никиты Михалкова.

Это была абсолютная случайность. Съемки проходили в Нижегородской области, там есть такая площадь Ленина с памятником соответственно Ленину, там знаменитая Нижегородская ярмарка проходит, и вот возле памятника Ленину собиралась какая-то толпа. Было лето, мы были там в гостях, отдыхали, бездельничали, в какой-то момент выглянули в окно. Стояла толпа, кто-то размахивал руками, что-то кричали, а нам просто стало интересно, что происходит. Мы вышли и позже поняли, что идет набор в массовку к Никите Сергеевичу в «Утомлённые солнцем». Мы подошли, сразу сказали, что студенты Нижегородского театрального училища, — это было лето между первым и вторым курсами, кажется. Нас сразу отвели в сторонку, мы встали так, особняком.

Как избранные.

Ну конечно, мы же вроде как уже в профессии... начинающие. Поэтому нам с еще одним нижегородским студентом досталась такая роль — мы держали героя Алексея Верткова, когда его закалывал Маковецкий.

В общем, начало кинематографического пути было положено.

Получается, что так.

Кого вы считаете своим учителем в профессии? 

А нет такого. Я вообще везунчик, тьфу-тьфу, чтобы всё так дальше и было. Очень много людей, с которыми я соприкасался, у которых было что взять, которые могли многому меня научить. Можно перечислить всех педагогов Нижегородского театрального: Рива Яковлевна Левите, Лев Серапионович Белов, Александр Васильевич Мюрисеп. Всю Школу-студию МХАТ: это и Марина Станиславовна Брусникина, и Виктор Анатольевич Рыжаков, и Константин Аркадьевич Райкин, Елена Ивановна Бутенко... все-все-все. И потом уже... Адольф Яковлевич Шапиро, который начал ставить спектакль «Обрыв», это была моя первая работа в театре. Дальше Юрий Николаевич Бутусов...

Какие у вас были планы, когда вы поступали в Нижегородское театральное училище? Вы сразу думали продолжать обучение в Москве?  

Ну дело в том, что мы учились в переходный момент, когда все училища по стране становились институтами. Ярославское училище стало институтом, воронежское... Нижегородскому театральному тоже предложили стать институтом, но Татьяна Васильевна Цыганкова, которая в то время была нашим директором, отказалась, мотивируя это тем, что студенты потом едут либо в Москву, либо в Питер поступать, таким образом, идут на повышение, то есть после среднего специального идут получать высшее. Нас готовили к этому. Нижегородское театральное училище — это начало начал, альма-матер, которое прививало человеческие качества, профессиональные качества, но прежде всего именно человеческие. Нам сразу говорили, что если вы хотите дальше идти, то надо ехать поступать либо в Москву, либо в Питер.

Вы выбрали Москву.

Я не выбирал. Так сложилось. Сергей Иванович Земцов, декан актерского факультета Школы-студии МХАТ, — сам нижегородец. Он сам выпускник этого училища. Когда они с Игорем Яковлевичем Золотовицким набирали курс, они всегда приезжали и смотрели ребят у нас и кого-то сразу брали и пропускали на конкурс. Конкретно в нашем случае нас отправили на допнабор, потому что Константин Аркадьевич Райкин сказал, что в конце курса будет отчислять много парней. У нас в училище был плодовитый курс, было восемь спектаклей, все — в двух составах: они целую неделю нас смотрели, мы показывали им все спектакли в двух составах, естественно. Бедные. (Улыбается.) Они посмотрели, каких-то ребят отобрали себе на курс, а мне и Сергею Пименову предложили поехать на допнабор к Райкину. Причем Сергей Иванович так выразился достаточно двояко. Он сказал: «У меня есть два билета, я могу вас отвезти в Москву». Мы не поняли, замешкались, а он говорит: «Нет-нет, в Москве реагируют быстрее. Сегодня поезд, у меня есть два билета, я могу вас взять с собой». Тогда это было еще не так сложно, чтобы по другим фамилиям пустили на поезд. И мы в этот же день мы поехали в Москву и на следующий день уже читали перед Райкиным.

Вещи успели собрать? Как-то с родителями объясниться? 

Мы как-то в панике прибежали, сказали «так и так», родители что-то запихнули в рюкзаки, но был бы материал, а непонятно было, что читать. Мы всё, что знали-умели, показали, Константин Аркадьевич сказал: подготовьте программу и приезжайте весной. А это был февраль, наверное. И всё... мы стали готовить программу и по весне приехали. Я ходил во все вузы театральные, но в Школу-студию шел нацеленно, адресно. Я читал сначала Константину Аркадьевичу, он сказал, что не может такие решения принимать один, ему нужны мнения других педагогов курса. И через какое-то время он собрал всех педагогов — и меня взяли.

В Москве тяжело было сначала? 

Да.

Общага? 

Да. Но Анатолий Миронович Смелянский на то время сделал такое общежитие для Школы-студии... действительно уникальное. Это была настоящая забота, человеческая помощь, ты приходил как домой. Это трудно было назвать общагой, это был наш дом.

А вообще к жизни в Москве долго адаптировались? 

Первые два месяца было прям совсем тяжело. Потом учеба, нагрузки, то гигантское время, которые мы проводили в Школе-студии, — оно как-то затмило это всё, всю эту рефлексию. То, что надо было периодически уезжать из Москвы, это было так же необходимо, как и сейчас.

Домой? 

Домой или куда-нибудь. Неважно. 

Вы ведь Питер любите какой-то особой любовью.

Да. У меня с этим городом свои взаимоотношения, своя история. Суть Питера в том, что там, на мой взгляд, люди друг к другу внимательнее. Если у тебя есть просьба, если ты заблудился, спрашиваешь, как пройти к памятнику... Я езжу в метро в Москве, смотрю на людей...

Все в наушниках, в коконе. 

Печально. Люди сами по себе. Кто-то читает книги, кто-то в телефоне листает ленты соцсетей, кто-то в игры играет.

Вы сейчас живете в бешеном ритме: съемки, спектакли. Вам по органике вообще такой темп подходит? 

(Делает паузу.) Всё хорошо. (Смеется.) Спроси меня, нужен ли мне отдых, — да, нужен. Спроси меня, нужна ли мне работа, — да, нужна. Как раз благодаря Шпаликову начинаешь понимать какие-то вещи, формулировать главное. Всё не так просто, не так однозначно, не так, как можно выразить словами.

У вас не так давно родилась младшая дочь. Ваша супруга Ксения меньше чем через месяц после родов вышла на сцену МХТ. Вы оба трудоголики. Но у вас есть какие-то дни, которые вы точно проводите вместе, есть какие-то договоренности с Ксенией по этому поводу? Как вы вообще справляетесь с двумя детьми?

Ну это весело, забавно, очень энергозатратно. Мы, конечно, понимали, что будет весело, но что до такой степени — мы к этому, если честно, не очень были готовы. Но то, что ради этого чуда стоит жить, — это факт. Эта энергозатратность — малая цена, которую ты платишь за то, что приобретаешь, видя своих детей. Наша младшая сейчас еще совсем червячок, ей пока не до меня, поэтому на мне сейчас старшая, Маруся. С ней, даже не с Ксенией (супруга Артёма — актриса МХТ имени Чехова Ксения Теплова. — Прим. OK!), у меня есть определенные договоренности. Буквально вчера я забрал ее из садика раньше, в то время, когда ее никто обычно не забирает. Это был сюрприз. Я понимал, что у меня есть три часа, которые мы можем провести вместе, а дальше начнется кутерьма и она не увидит меня еще какое-то время.

Ей сейчас 6. Она уже понимает, что родители — артисты…

Понимает-то понимает, но эмоций никто не отменял. Она ребенок, ей нужно внимание, любовь, забота. Ей важно поговорить, обсудить вопросы, которые ее интересуют. Мы как-то встретились, она мне говорит: «Так, папа, у меня 1000 вопросов к тебе». Я говорю: давай начинай. Начали беседовать.

Вы с Ксенией поженились, когда у вас было гораздо меньше работы, чем сейчас. Она мудро принимает ваш новый график жизни? 

Конечно. Мы вообще поддерживаем друг друга, мы понимаем, что это и радость большая, и удача. Но, с другой стороны, понимаем, что это и силы, и здоровье, которые ты оставляешь на съемочной площадке или на сцене.
А как без поддержки? Если бы мы не поддерживали друг друга, было бы совсем худо. Именно поэтому я благодарен Ксении, что она живет со мной в одном русле, занимается одним делом. Мы понимаем друг друга без слов.

Для современного молодого артиста у вас потрясающие отношения с инстаграмом. 14 публикаций, последняя — в июне 2020-го. Не зашло?

Вы знаете, я завел инстаграм во время первого и, надеюсь, последнего локдауна в моей жизни. Надеюсь, что и инстаграм я больше не буду вести. А завел его потому, что надо было что-то делать самому: театра нет, кино нет, мы все сидим по домам. Надо что-то делать, чтобы не сидеть без дела, даже какие-то прямые эфиры были. А потом, когда появилась нормальная занятость, я вернулся к своей прежней позиции по поводу соцсетей. Ничего против не имею, просто это не мое. Сейчас модно это —
вести инстаграм, модно быть в ресурсе, в потоке, быть осознанным.

И не выгорать…

И не выгорать. Я понимаю, что всё это значит. Но если я буду думать про выгорание, осознанность и адекватность, когда же я буду жить, если всё время буду себя анализировать. Это, конечно, ирония, но всякие периоды бывают. Иногда ты, конечно, устаешь, но это нормально. Устал — надо чуть выдохнуть, набраться сил.

Где вы их набираетесь? 

На природе. Для меня источник сил — природа и семья. Природа меня наполняет. Она гораздо древнее, мудрее... она была задолго до нас и будет после нас. Поэтому природа — источник первозданной силы лично для меня. И конечно, близкие мои, мои девочки.