Максим Виторган: «Уже не та выдержка, терпение не то»

Выход в прокат фильма «День выборов 2» — это не только возможность в очередной раз посмеяться над PR-технологиями, телевидением, дебатами и прочими особенностями российской общественно-политической жизни, но и повод побеседовать с актером Максимом Виторганом.

Начнем с несущественного: на съемке для ОК! вы жонглировали лимонами, которые потом съели. Часто ли вы так обходитесь с продуктами питания?

С каждым годом всё реже, потому что уже не та выдержка, терпение не то: хочется просто добраться до еды и ее съесть.

Дорогими предметами когда-нибудь жонглировали? Фарфором, например?

Разве что жизнями людей, а так ничем ценным.

А вы бережливый человек или беспечный?

Вообще я всегда на стороне беспечности. Хотя беспечность не совсем точное слово. Поскольку мы пользуемся в печати подделками и суррогатами, то лучше сказать — раздолбайство.

Что бы вы сказали о своем раздолбайстве в отношении ролей? Легко отказываетесь?

Есть одно место, где я не раздолбай, — это работа. Здесь во мне проявляется другой человек. Артист, как известно, крайне зависимая профессия. Сегодня ты востребован, а завтра телефон молчит, поэтому непонятно, как лучше себя вести: быть избирательным, отказываться, долбить в одну точку или на всё соглашаться, обрастая новыми связями и находясь постоянно на виду.

Вряд ли можно сказать, что «День выборов 2» для вас — это возможность обрасти новыми связями: та же тема, что и в первой части, те же актеры — ваши друзья. Значит, долбите в одну точку?

Эта вещь стоит для меня особняком, я просто люблю проводить с этими людьми время — неважно, за работой или на отдыхе. Проекты, связанные с «Квартетом И», не являются вершиной моих актерских мечтаний. Когда-то я сыграл в спектакле «День радио», и этот способ существования, такой, если угодно, резонерский, почти эстрадный, был для меня, артиста драматического театра, безусловно новым. С тех пор я его освоил и даже отказывался участвовать в спектакле «День выборов». Мне это казалось повторением пройденного. Но Лёша Барац и Слава Хаит меня пытали, шантажировали, задабривали. В итоге сломили. И должен сказать, я не жалею, а, наоборот, благодарен за это. Хотел бы я, чтобы мое занятие актерством ограничивалось «Квартетом И»? Конечно, нет.

Охарактеризуйте тот профессиональный период, в котором находитесь.

Даже не знал, что у меня есть профессиональные периоды. Охарактеризовать сложно, потому что это такой жанр жизнеописания. А я не жизнеописываю, я еще «жизнеживу».

Вам же не двадцать лет, можно было бы и анализировать происходящее.

Конечно, я по этому поводу размышляю, я вообще принц рефлексии. И один из выводов, к которому пришел, — это то, что мне надо меньше характеризовать периоды и рефлексировать, а больше работать. Я, например, рад, что у меня появились интересные киноработы, которые, правда, никто не видит. Это малобюджетные авторские фильмы. Тем не менее я давно хотел в этом направлении двинуться.

Почему этих работ не было раньше?

Пытаюсь проанализировать, но не уверен, что совершаемые мною движения всегда имеют значение. Прошлым летом я снимался в дебютной полнометражной картине Антона Бильжо с прекрасными Северией Янушаускайте и Володей Мишуковым. Антон мне позвонил и предложил. Спрашиваю: «А почему ты обо мне вспомнил?» Думаю: может, он в театре меня увидел?.. А он: «Нет, смотрел один из фильмов «Квартета И». Я ему говорю: «Где фильмы «Квартета И» и где то, что ты мне предлагаешь?» Это же вообще разные вещи! Но ему так показалось… Получается, я не понимаю, как такое складывается.

Когда вы соглашаетесь сниматься, особенно у дебютантов, пытаетесь убедиться в том, что будет достойный результат?

Я читаю сценарий, разговариваю с режиссерами. Тут многое зависит от целеполагания. Где бы ты ни работал — в авторском кино или в ромкоме для канала «Россия», везде стараешься всё делать наилучшим образом. Но есть законы жанра, обстоятельства. У меня был опыт: я снимался в сериале, где выработка была шестнадцать минут в день. Когда я подписывался на этот проект, говорили про восемь-десять минут. А дальше возникла производственная необходимость и всё превратилось в такой конвейер, что некогда задуматься. Артист не может нести ответственность за проект в целом, хотя по факту получается именно так. Никто не думает о продюсере, режиссере, сразу спрашивают: «А как вы снялись в таком дерьме?» Так я читал сценарий, говорил с режиссером — всё нормально было. У нас есть прекрасные режиссеры, хорошие продюсеры (хотя не всегда понятно, как именно оценить их «хорошесть»), замечательные операторы. Похуже дело со сценаристами. Но цех, в котором у нас точно всё в порядке, — это актерский. Более того, сейчас режиссеры, даже театральные, зачастую не очень владеют мастерством работы с артистом. Эта школа потеряна. Сейчас артист себе значительно больше предоставлен, чем раньше, и даже берет на себя часть режиссерских функций. Пока режиссер выстраивает спектакль темпоритмически, визуально, актер работает над внутренней драматургией. Так что у нас хороших артистов много, причем есть люди, играющие в театре, но у которых не сложилась кинокарьера, и широкая публика не подозревает об их существовании, а они тем временем абсолютно выдающиеся артисты. Эта профессия очень зависит от случая.

Один из ваших ранних фильмов — «Светик» Олега Бондарёва.

Да, это, по-моему, моя первая кинороль.

Вы там читаете стихи Тютчева.

Честно говоря, детали мало помню.

А помните, какие у вас были тогда ожидания от профессии? Думали ли вы, как всё будет?

Никак не думал. Несмотря на то что я вырос в актерской семье, мне удалось сохранить розовые очки при взгляде на профессию. Что потом аукнулось мне, когда я попал в театр. У меня даже был момент, когда я собирался завязывать с актерством, — такой силы был удар реальности по моим представлениям. Наша семья никогда не была богатой. Да, мы жили нормально, в центре Москвы, но до мажора я недотягивал. Никогда не представлял себе успеха — широкого, зрительского, с красной дорожкой, автографами. Первую машину — «копейку» — родители купили в 80-х, когда им было уже под пятьдесят. Так что особой материальной притягательности в профессии я не видел. Успех? Слава? Красные дорожки, интервью, автографы? Наверное, вам покажется кокетством, но это и тогда и сейчас не сильно меня интересует. И не является мерилом моей работы. Крик «Браво!» в конце спектакля не сможет заставить меня поменять мнение о том, как прошел сегодня спектакль.

Правда же, что у вас с театром отношения складываются лучше, чем с кино?

У меня с театром всегда хорошо было. Я работал с очень разнообразными режиссерами, высокого уровня. В кино — победнее, это правда.

Вы работали в «Ленкоме», МХТ им. Чехова, других театрах. Почему вы их меняли?

Начинал я в МТЮЗе, работал там лет шесть и ушел из-за одной неприятной ситуации, не связанной с творчеством. Пришел в «Ленком», и Захаров меня взял. Я провел там полтора сезона, с «Ленкомом» у меня связаны теплые воспоминания, и ушел оттуда потому, что меня позвал Олег Павлович Табаков, возглавивший МХТ им. Чехова. Я и до этого играл у него в «Табакерке» в спектакле «Секс, ложь и видео». В МХТ я тоже провел около шести лет и сыграл, я бы сказал, недурственные роли. Первая роль у меня была в «Преступлении и наказании» Лены Невежиной. Там же, кажется, первую свою роль в профессиональном театре исполнил Цыганов. Он играл Раскольникова, я — Разумихина, Андрей Ильин — Порфирия Петровича. Всегда причины ухода были разными. Театр — организация непростая, там много странностей. Я иногда тоскую по репертуарному театру, даже думаю: может, пойти в какую-нибудь труппу? А потом встречаю артистов, которые работают в таких театрах.

И они рассказывают вам всякие ужасы?

Или говорят между собой, а я слушаю и думаю: как хорошо, что я от всего этого свободен!

Вам же наверняка часто присылают тексты на двоих с супругой?

Постоянно.

Вы согласились участвовать в спектакле «Женитьба» Филиппа Григорьяна, но не спешите расширять совместный с Ксенией репертуар. Жесткая селекция?

Я вам расскажу. За год до того, как мы получили предложение от Жени Миронова и Филиппа Григорьяна сыграть в «Женитьбе», нам предлагали другой спектакль «Женитьба». Мы встретились с режиссером, даже пару раз. Поговорили, послушали и отказались. Ксюша в этом плане мне доверилась, а я сказал, что участвовать в этом не будем. Я понял, что спектакль делается исключительно на нашем дуэте. Если угодно, даже спекулирует этим, а с художественная составляющая не очень интересна. А потом поступило приглашение от Театра Наций. Я встретился с Григорьяном, послушал его и предложил Ксюше присоединиться. При первом же общении стало понятно, что это другой уровень, другой мир. Получилось цельное произведение. Оно может нравиться или не нравиться, но оно художественное. И кстати, показательная вещь: чем дальше мы отходим от премьеры, тем больший отклик мы находим в зале. На первый спектакль шли те, кто хотел посмотреть на Виторгана и Собчак, люди определенного круга, они удивлялись: «Это что?!» Здесь же специфический театр, не привычные кринолины и интонации типа «Ах, маменька, оставьте!..». А дальше заработало сарафанное радио, к нам стало стекаться больше публики, которой интересно не наше с Ксенией появление на сцене, а сам спектакль.

В кино сделать такое невозможно, здесь больше опоры на имена?

На самом деле нет. У нас не Голливуд в этом смысле, фильм на имени артиста не всегда собирает.

Это плохо, когда у актера нет ролей, по которым его узнают?

Это нормально. Мне в этом смысле важнее самоидентификация, чем идентификация с персонажем. Вот смотрите: есть точка — это я. Вокруг меня расходятся круги. Чем круг шире, тем больше людей он охватывает. Как вы думаете, с чем связан самый широкий круг около меня? Люди знают обо мне что?.. Да, видимо, что я муж Собчак. Чуть более узкий круг знает, что я сын Виторгана. Еще уже — что я актер «Квартета И» и разных телепроектов. Люди, которые знают меня как театрального артиста, — это самый узкий круг. И самый дорогой.

Выйти за пределы этих кругов невозможно?

Это как сложится. Я хочу произвести впечатление не на большое количество людей, а на себя. А это непросто.

Может ли отсутствие ролей быть связано с вашей позицией по политическим вопросам?

Я не знаю этого наверняка. Но после того как женился на Ксении, я года полтора не снимался в телепроектах, хотя пара-тройка была к тому моменту в запуске — все они от меня отказались

Максим, есть ли в оппозиционном движении романтика? Та, которую ощущаешь при просмотре фильмов «Срок» и «Зима, уходи!»?

Я смотрел «Срок», прекрасно знаю его авторов, но фильм не передает духа и тех чувств, которые мы тогда испытывали. Он про что-то другое. Но романтика в этом есть. Послушайте, в 1991 году во время августовского путча я был все дни у Белого дома. Я учился на втором курсе ГИТИСа и у Белого дома встретил однокурсника Сашу Горшкова. У него уже был маленький ребенок, он жил с семьей и родителями в хрущевке на окраине Москвы. Я был удивлен увидеть его на баррикадах, мне казалось, что это совсем не его повестка дня. Спрашиваю: «Саш, а как ты тут оказался-то?» Он, не задумываясь, ответил: «Понимаешь, чего-то утром встал, посмотрел на всё это по телевизору и подумал: а чего они со мной так?» В этом и есть формулировка понятия «человеческое достоинство». Человек думает: «Почему меня держат за идиота?» А так, конечно, всё подернуто романтическим флером.

В «Дне выборов 2» вы продолжаете играть телеведущего. А сами телик смотрите?

За одно я благодарен нынешней госпропаганде: я стал телевизор смотреть значительно меньше. Раньше он у меня был обязательным атрибутом, работал фоном. Сейчас смотрю редко, точечно, в основном художественные фильмы.

Телеканал «Дождь», наверное, смотрите?

Не особо. Я всегда буду заступаться за «Дождь», потому что это частный канал, а я считаю, что независимость СМИ как раз и заключается в их разнозависимости. Но к «Дождю» у меня есть и претензии. Например, мне не нравится тональность канала — снобистская и высокомерная.

Недавно смотрел Станислава Белковского на «Дожде», и его спросили: может ли однажды Ксения Собчак стать президентом РФ? Белковский такую вероятность допустил. А вы?

Нет. Более того, я думаю, что Ксения Собчак никогда не будет занимать избираемых должностей. Во всяком случае я буду этому всячески способствовать — чтобы не занимала.

Почему это?

Такие посты должны занимать люди с другой жизненной установкой — ни Ксения, ни я не годимся. Мы хотим прожить спокойную и счастливую жизнь. У нас нет ни того азарта, ни той степени самопожертвования и убежденности, которые есть у некоторых других известных политиков — у Навального, например.

Я-то думал, вы мне сейчас раскроете целый план изменений, которые ждут нашу страну, когда вы станете первым джентльменом…

Нет-нет, совсем нет.

В фильме Эрика Рошана «Мёбиус» вы играли фээсбэшника по фамилии Собчак. Это такая самоирония?

Это придумал не я. Когда снимался в «Мёбиусе», мы с Ксенией просто дружили и иногда встречались в общих компаниях, не более того. Так назвал персонаж режиссер. На съемках я рассказывал режиссеру про Ксению, называл ее фамилию. Полгода спустя прилетел в Париж на озвучание и говорю ему: «Помнишь, я рассказывал про Ксению Собчак? Она теперь моя гёрлфренд». Он удивился, а потом говорит: «Надо было тебя в фильме назвать Путиным».

Вы много общаетесь в соцсетях. Что это дает?

Там есть несколько видов общения. Если вы видите у меня в Facebook или в Instagram большой текст, то для меня это еще один способ самовыражения. И даже некий литературный опыт. Если я вступаю в диалог с комментаторами (а меня часто спрашивают, почему я реагирую на негативные комментарии), то это означает, что в этот день у меня нет спектакля, что я вообще, скорее всего, ничем не занят или стою в пробке.

Вы так время убиваете?

Я так цинично использую людей. Раззадориваю себя. Я специально выбираю тех, кому и дальше можно вбрасывать провокации, а они будут на это вестись. Я это просто «ем». Недавно подумал, что меня больше всего раздражает в комментариях. И понял: скудоумие. Это очень точное слово. Меня раздражает отсутствие изобретательности в попытке оскорбить. Я сейчас приведу какой-нибудь пример. Ксюша относится к этому иначе, а вот я не люблю шутки про нее, касающиеся лошади. Может быть, когда-то это было грубо, но остроумно, сейчас это убого впихивать в комментарии к любой моей мысли… Или еще, например, пишут: «у жены понабрался» или «муж и жена — одна сатана»… Это и есть скудоумие. Таким людям я не отвечаю — скучно. Но если человек высказывает какое-нибудь мало-мальское суждение, мысль, пусть даже в оскорбительной форме, то тут могу завестись. Сами по себе оскорбления меня не очень задевают. Тут всё понятно: человек решает таким образом свои проблемы, поднимает свою самооценку. Если ему так надо, если от этого легче, то и пусть — меня от этого не убудет.

Какие у вас еще таланты, помимо лицедейства?

Не знаю. И проверять-то не рискую.

Стихи пишете?

Нет.

Читаете? Тютчева?

(Смеется.) Я не большой спец по поэзии.

Вы легко демонстрируете слабость? Чувства? Что вам больно? Обидно?

С этим связана моя работа: у меня должно быть довольно подвижное нутро. Если говорить о моей личной жизни, то стараюсь жить в соответствии со своими чаяниями, чувствами… Стараюсь меньше себя обманывать, хотя бы сознательно. Ведь все же себя обманывают.

Некоторые мужчины с трудом произносят фразу «Я тебя люблю» — они отшучиваются, подбирают выражения. Вы легко это говорите?

Если уж до этого дошло, то легко. Но с этим словом надо быть осторожным. Любимый вопрос человечества — «Что такое любовь?». Я считаю, что любовь — это Бог. Мы, может, и стремимся к нему, тянемся, но достичь его получается у единиц. Это тяжелый и неблизкий путь. Дорога к счастью, то есть к гармонии внутри себя, значительно короче: надо быть беспринципным и обязательно глупым. Без настоящей добротной глупости этот рецепт не действует!

Стиль: Екатерина Трошко.

Макияж и прическа: Paul Lagunov