Светлана Иванова: « Я стала более открытой»

.

Света, я сейчас вспомнила, что впервые, 12 лет назад мы с тобой встречались тоже в «Кофемании». Для меня это всегда показатель, когда человек, видимо, не изменяет привычкам.

Это они просто подкрались ко мне со всех сторон в самых удобных локациях — такое проверенное место. (Смеется.) У меня не очень много свободного времени на эксперименты. Эксперимент может оказаться неудачным.

А что касается работы, я часто слышу, что артистам важно с разными режиссерами поработать, с разными партнерами. При этом я точно знаю, что у вас есть любимые команды, любимые режиссеры.

Конечно, всё так.

Называть будем?

Не, не будем, а то кто-нибудь обидится. (Улыбается.) Я очень привязываюсь к людям, для меня каждое расставание после завершения съемок — очень тяжелый процесс. Кино — это про людей всегда, это же люди, с которыми ты проводишь вместе очень много времени, гораздо больше, чем со своей семьей... История про работу с проверенной командой — это и про попытку предсказать результат, ведь в кино результат зависит от огромного количества факторов, и в 99% случае он непредсказуем. На основе хорошего сценария может получиться плохое кино, у хорошего режиссера может не получиться — или неудачный эксперимент, или что-то, что не будет понято и принято зрителем. Поэтому история, когда ты идешь туда и понимаешь, как будешь с этими людьми разговаривать, как они будут с тобой разговаривать, — это отчасти про предсказуемость результата, а отчасти про какой-то душевный комфорт.

Недавно ты была в составе жюри Московского международного кинофестиваля. Быть судьей на мероприятии такого масштаба — это дополнительная ответственность для тебя? Быстро согласилась?

Согласилась сразу. Я ужасно обрадовалась, потому что обожаю смотреть кино. И вообще, кино — это бóльшая часть моей жизни: я с 17 лет в кино снимаюсь, в 16 лет я поступила во ВГИК, а лет с двенадцати меня мама заставляла кино смотреть. Начали с... «Охотника на оленей». Я ничего, бедная, не поняла, но в будущем сказала маме спасибо за то, что она меня приобщала. Помню, она меня заставляла учить фамилии артистов. Алису Бруновну Фрейндлих я никак не могла запомнить. (Смеется.) В общем, для меня жюри ММКФ было каким-то подтверждением того, что я причастна к миру кино, будто кто-то позвал: «Ты наша, давай к нам». Всю степень ответственности я, честно говоря, осознала уже в процессе. Я никогда в жизни никого не критикую, потому что любое кино — это огромное количество человеко-часов. Ты знаешь, сколько это недолюбленных детей, недолюбленных мужей, сколько проблем со здоровьем, пропущенных каких-то этапов в жизни. Ни один человек, который делает кино, никогда не хочет сделать плохо — это я точно знаю. А тут ты будто должен что-то выбирать. Оказалось, что это не очень сложно: слава богу, я не была единственным человеком, который принимал решения. Всё равно это всё очень субъективно: одному жюри в одном году понравится одно кино, другому жюри в следующем году понравится что-то совсем другое. Так что это такая история не про оценки, а про ощущение того, что происходит здесь и сейчас с нами.

Ну и потом, давай честно, вы же не отбирали это кино.

Мы его не отбирали — это то, что нам было предоставлено, да.

Когда идет обсуждение, голосование, тебе проще уступить или ты будешь до последнего настаивать на своем, если вдруг мнение не совпадает с твоим?

Я с огромным уважением относилась ко всем своим коллегам по жюри, мне очень повезло, что в этом смысле это какие-то невероятно авторитетные люди для меня, поэтому не думаю, что стала бы прямо спорить, тем более спорить мне особо не пришлось, мы как-то все совпали. 

Московскому кинофестивалю — 45 лет. Как тебе кажется, насколько сильно изменилось кино?

Все 45 лет мне сложно проанализировать. (Смеется.)

Это правда, тебе не 100 лет. Давай возьмем последние десять. 

Если я говорю про свои ощущения и свою систему координат, безусловно, сейчас меняются ритмы, появление стримингов в нашей жизни изменяет способ раскатывания историй, но я не думаю, что это влияет на актерскую игру. То, что сейчас принято называть какой-то «трушностью» в кино, наши предшественники тоже уже это проходили, и была новая искренность и шептальный реализм в «Современнике», и был неореализм в кино — всё это периодически возвращается, сменяется чем-то другим, потом возвращается снова. А уж способ актерского существования рассказан Станиславским, потом много раз переложен его последователями и учениками, но всё равно суть остается прежней: «Жизнь человеческого духа», это то, чем мы все занимаемся и в кино, и в театре. В кино скорее это вопрос к режиссерам и операторам, к тем, кто отвечает за монтаж, а значит, за ритм. Помню, как Виталий Вячеславович Мельников, у которого я имела счастье сниматься в кино, рассказывал, как они с оператором придумывали, как снимать фильм «Старший сын» — это был первый фильм, который снимали только для телевидения, его не показывали в кинотеатрах, было две серии для телевидения. Они представляли, что люди будут смотреть это дома, на очень близком расстоянии, на небольшом экране — соответственно, способ изображения должен быть немножко иной. Это история про картинку, про жизнь камеры и монтаж в том числе. Артисты всё равно продолжают жить жизнь человеческого духа.

Сейчас клиповое мышление, нужна постоянная смена картинки. Смонтировать 30-секундный ролик для Reels…

Короткометражку снять гораздо сложнее, чем полный метр. Чехов извинялся за длинное письмо, потому что у него нет времени написать короткое.

Почему-то все артисты больше любят театр. Скажи мне, почему это так и так ли это, по-твоему?

Я не могу себя представить ни без кино, ни без театра, но при этом будто бы существует водораздел между ними. Я не могу играть в театре так, как играю в кино, — меня не будет ни видно, ни слышно. При этом я не могу играть в кино так, как я работаю в театре, потому что это будет неправдой и каким-то совсем другим жанром. Мне кажется, театр для артиста, если жизнь в театре складывается счастливо и удачно, — это место роста, то место, где ты себя развиваешь, наполняешь, чтобы потом в кино это потратить отчасти. В кино, даже если это Reels 30-секундный, ты всё равно должен в кратчайшие сроки давать максимальный результат. И я знаю блестящих артистов, у которых нет актерского образования, которые не работают в театре. Они как-то так организованы и по-человечески, и профессионально, что это компенсируется какими-то другими вещами: чтением книг, просмотром мастер-классов. Каждому человеку отмерено какое-то количество таланта. Если тебе повезло найти дело своей жизни, которое соответствует тому, что тебе отмерено, то это счастье.

У тебя сейчас с детьми есть уже разговоры о будущем или вы об этом не думаете — будет как будет?

Старшая уже спрашивает, как же найти дело своей жизни, как это можно выбрать, как это происходит... Она очень волнуется.

Что ты ей говоришь?

Говорю, что нужно прислушиваться к себе и не форсировать себя в этом смысле. Никто сейчас не обязан выбрать профессию в 11 лет и уже начать в этом направлении двигаться. Надо пробовать разное, тогда что-то в тебе обязательно откликнется.

У нее наверняка есть какие-то склонности и желания? Ты уже точно знаешь, что у нее хорошо получается.

Пока не очень понятно. Она просто ребенок, который очень любит свое детство. Я даю ей возможность любить свое детство. Правда, я насилую ее музыкальной школой и изучением языков (Улыбается.), но мне кажется, это пригодится ей, чем бы она ни захотела заниматься. Это такой универсальный способ общения с пространством.

То есть как тебя насиловали с изучением актерских фамилий, так и ты.

Да-да, так и я. (Смеется.) Но меня, кстати, музыкальной школой не насиловали, о чем я всю жизнь жалею. Так что тут я че - рез ребенка реализую какие-то свои нереализованные амбиции. Я просто находка для модного психолога. При этом мне не нравятся модные психологи, а нравится делать так, как я чувствую, потому что у меня есть ощущение, что я все-таки своего ребенка чувствую лучше, чем какой-то посторонний психолог. И это важная часть работы над собой, самообразования, религии — чего угодно.

Ты собой бываешь довольна?

Нечасто, но радуюсь, когда такие моменты происходят. Иногда довольна.

Модный тренд в среде психологов — выстраивание личных границ. Тебе приходилось?

Я знаю, что есть какая-то черта, которую никому нельзя переходить, какие-то свои внутренние ориентиры, свои представления о добре и зле, честности и нечестности, справедливости и несправедливости. Я горжусь собой, когда умею договариваться, потому что я вообще драчун по жизни. (Улыбается.) Если мне удается совладать с собой, со своей гордыней и вообще, просто попытаться услышать человека, который находится со мной в дискуссии, я собой горжусь. А еще я научилась не расстраиваться и не корить себя и пространство вокруг, когда что-то идет не по плану. Это не так давно со мной произошло. Просто такое умение существовать.

Это, кажется, называется «принятие».

Принятие, да. Но это требует усилия. С моим характером, с моими природны - ми установками это непросто. Но когда ты понимаешь, что ты это умеешь, это классное ощущение.

Я часто слышу, что за эти несколько непростых лет у многих заметно очистился круг общения. Наблюдаешь ли ты это или в твоем окружении всегда было не так много лишних людей?

Токсичные люди не приживались рядом со мной, это факт. Я довольно чутко чувствую, когда токсично. Нам в пандемию показали, что жизнь конечна и скоротечна, поэтому все сфокусировались на важном, главном. Ну а раз конечна и скоротечна, значит, надо не бояться познакомиться с новыми людьми, успеть попробовать в жизни всё, что не успел попробовать. Мне кажется, я как раз наоборот — стала более открытой. И новые друзья у меня появились, хотя мне казалось, что я уже в том возрасте, когда новых близких друзей не заводят. Это круто. Трудные времена высвечивают тех людей, за которых хочется держаться. Иногда это может быть кто-то, кто уже в твоем близком кругу, и ты можешь просто по-другому на этого человека посмотреть, а иногда это может быть кто-то, кто на более дальнем расстоянии от тебя был, у тебя не было шанса рассмотреть этого человека, его заслоняли другие, мелькающие рядом. Так, у меня появилось несколько очень близких друзей в театре, в котором я 11 лет работаю. За эти годы не было каких-то точек соприкосновения, а сейчас мы как-то прибились друг к другу все и очень друг за друга держимся.

А ты можешь быть до такой степени несогласна с режиссером, чтобы уйти из проекта?

Как правило, это определяется каким-то одним ощущением. Я очень остро реагирую на несправедливость, на нечестность. Например, я очень люблю ходить на пробы в кино. Их обычно все ненавидят, а я очень люблю, потому что я уже на пробах понимаю, получится у нас с этим человеком просидеть в одном окопе полгода или ничего из этого не выйдет. У меня были ситуации в кино, когда я была уверена, что с этим человеком я не смогу работать никогда, до такой степени не сложилось. Прошло несколько лет — мы работали, прекрасно общаемся, и это один из моих ближайших друзей на нынешний день. И такое бывает.

Изменилась ты или изменился он?

Думаю, что оба. Это какой-то взаимный процесс всегда. Становишься терпимее ты, но и другой человек становится более способным на компромисс. Если так случилось с двух сторон, то есть шанс на что-то классное вместе. А вообще, в театре и в кино, с режиссерами и с проектами, как и с людьми, — проще расстаться, чем портить друг другу жизнь. Всё как в жизни.

Раз уж мы про это заговорили. Есть у тебя секрет счастливой семейной жизни?

Главный секрет долгого совместного проживания — желание быть вместе, очень острое, почти животное, почти инстинктивное. Безусловно, оно основа - но на каких-то вибрациях сексуальных очень конкретных, связанных с каки - ми-то привычками, совпадением уровней интеллекта. У всех это всё очень по-разному, но вот это желание быть вместе — это то, без чего даже любовь бессильна.

Скажи, насколько тебе важно, чтобы в конце кино была надежда?

Я в этом смысле открытый финал люблю больше, чем фальшиво-светлый. Мне больше нравится самой что-то додумывать. Иногда бывают фильмы, которые заканчиваются очень плохо, а у тебя внутри такое светлое чувство. 

Ну вот фильм открытия ММКФ «Снегирь» Хлебникова — такое кино.

Согласна, оно тяжелое, но в нем есть свет, очень много света. Мой любимый фильм — «Гладиатор». Ну всё там плохо, все умерли, всё плохо кончилось, а такой свет в каждом кадре, в каждой сцене. Когда мне плохо, я его пересматриваю периодически. И когда хорошо — тоже. (Смеется.)

А свои фильмы ты пересматриваешь?

Очень часто я пересматриваю что-то из того, что уже сделано, для того чтобы сделать что-то дальше. Когда мы работали над продолжением «Триггера», я пересмотрела первую часть, чтобы эту историю снова в себе поселить, чтобы вторая часть была продолжением той истории, которую мы уже делали. Чтобы мой персонаж не был какой-то новой женщиной, мною сыгранной, а чтобы это была та же самая героиня. Иногда я могу что-то из своего пересмотреть в качестве вдохновения, когда есть какие-то сцены в каких-то фильмах, которыми я довольна или почувствовала, что я там делаю что-то, чего раньше не делала, сделала что-то на себя не похожее. В позапрошлом году я пересмотрела фильм Franz + Polina, я его не смотрела много лет, собственно, с тех пор, как он вышел. Мне захотелось его показать дочке.

У вас там, по-моему, очень много призов было, номинаций точно.

Да, он очень неплохо поездил по фестивалям. Я посмотрела его с дочкой, это было очень необычное ощущение: он вышел, когда я заканчивала институт, мне было 20 лет. 

И как ты смотрела на себя 20-летнюю?

Вроде я, а вроде уже совсем не я. Интересно, чего там эта девочка делает и как она это делает. Такое теплое ощущение, странное и теплое. Какая-то ностальгия, потому что я помню, как это снималось, будто это было позавчера. Помню, как пахло, помню, как мне было холодно и как было жарко. Я помню на уровне каких-то ощущений, при этом понимаю, что это какой-то другой человек. Если бы сейчас эту роль играла, я бы многое сделала по-другому — да и меня бы не взяли, потому что я уже взрослая. (Смеется.)

Ты достаточно давно в индустрии. Довольна ли тем, что предлагалось, с кем работала, или тебе кажется, что ты еще должна что-то «такое» сделать? А может, ты относишься к этому как к спорту: достигла одной высоты, берешься за следующую?

Интересный вопрос. С одной стороны, это тоже качество, которое я в себе развивала, — я стараюсь быть очень благодарной времени, судьбе, Богу, людям, которые мне встречаются, себе самой за то, что у меня уже есть, уже было, уже получилось, а с другой стороны, мне очень хочется еще. Мне кажется, это для артиста очень важное качество, потому что иначе можно начать успокаиваться, начать тиражировать себя, делать только то, что удобно и получается. Артист может развиваться, только если он ходит куда-то, куда еще не ходил. Это необязательно ступенька вверх, это может быть поворот за угол, но надо сделать что-то другое. Я стараюсь этот запрос отправлять не столько во Вселенную и в индустрию, а в первую очередь к себе, чтобы иногда на материал, который даже не предполагал такого взгляда, посмотреть с другой стороны, что-то в нем для себя найти такое, чего я не делала раньше. Иногда эти мои походы очень радостно для меня заканчиваются, когда я понимаю: «Да, действительно, я не делала этого, было страшно, но сделала — и рада».

Мы же на самом деле можем всё, просто блокируем себя страхами. Очень много себе придумываем и этого боимся.

У меня есть любимая писательница, она была когда-то блогером еще в ЖЖ, потом она написала потрясающую книгу, сейчас пишет вторую книгу, ведет совершенно потрясающий Telegram-канал — зовут ее Алеся Петровна Казанцева. Это мой личный антидепрессант, потому что она много лет трудилась вторым режиссером в кино и рекламе, и книгу она написала из историй, которые когда-то публиковала в ЖЖ, — прекрасные потрясающие анекдоты из жизни, а также с киноплощадки, рассказ о людях, которые ее населяют. Такие точные, такие узнаваемые, такие теплые вещи, что это очень откликается, по крайней мере у тех людей, которые к этому миру имеют отношение. Она рассказывала историю про себя и какую-то тяжелую жизненную ситуацию, когда она находилась в ужасной панике и ощущении надвигающейся катастрофы из серии «всё плохо». Она пришла к какому-то чудесному психологу, который научил ее приемам «стоп-ситуации»: в самый острый момент того, как тебя накрыла паника, страх неизвестности, нестабильности, ужаса надвигающегося, ты говоришь себе «стоп-ситуация», фиксируешь себя в настоящем моменте в нынешнем времени и спрашиваешь себя: «Сейчас всё хорошо?» — «Да, сейчас всё хорошо. Еще ничего не случилось. И может быть, не случится». Поэтому очень важно себя отфиксировать в нынешнем моменте. Мне кажется, это такое классное упражнение. Не могу сказать, что мне часто приходится этот прием применять, но, если вдруг я чувствую какую-то надвигающуюся волну паники, страха, неуверенности, я этим в том числе пользуюсь. А вообще, я тоже из тех, кто считает, что всё возможно, если ты этого по-настоящему хочешь. Только надо хотеть очень искренне и очень конкретно, а не абстрактно. Это очень сложно — захотеть что-то конкретно, потому что все мы хотим быть счастливыми, здоровыми. Когда ты начинаешь любое свое желание препарировать и спрашивать себя: «А как я этого хочу, чтобы это как случилось?», — тоже очень важное упражнение, потому что чем конкретнее ты представляешь, куда хочешь попасть, тем быстрее найдешь туда дорогу.

Чего ты сегодня хочешь?

О большом и важном вслух не буду, а про роли я не мечтаю никогда. Я считаю, что это моя суперспособность — не мечтать о ролях.

А поработать с каким-то человеком?

Это желание, не мечта. Если это желание, скорее всего, ты можешь к нему выстроить какой-то путь. Мечта — это что-то далекое, абстрактное. Слово «желание» гораздо более действенное. Когда ты мечтаешь, ты сидишь и мечтаешь, а когда ты желаешь, ты, для того чтобы желаемого достичь, что-то делаешь. Действие — это самое главное, что есть в кино, в театре, да и в жизни тоже.

Скажи мне, о чем мы еще не поговорили, что бы хотелось затронуть.

Не знаю, мне очень понравилось всё, о чем ты меня спрашивала. Могу посоветовать посмотреть фильмы, которые оказались в числе победителей Московского кинофестиваля.

Давай.

Вот все картины, которые получили награды, пять призов.

Мексиканцы, я слышала много отзывов про них, с «Чёрной луной» здорово зашли. Я пока не успела посмотреть, к сожалению.

Да, они здорово зашли. Я так понимаю, они и у критиков, и у зрителей имели успех, и у жюри. Моим личным потрясением стал фильм «Три брата», который получил Гран-при, — это что-то про настоящее искусство, потому что это кино, которое я искренне не хотела смотреть в течение первых 10 минут. Надеялась выйти из зала, хоть это и запрещено регламентом. Настолько это не совпадало с тем, что я в кино приемлю. Просто бывает, что кино сразу берет тебя за ноздри приемами, к которым ты: а) не готов; б) не приемлешь их. Но через 15 минут я вообще не могла оторвать глаз, это кино меня до сих пор не отпускает, оно просто расцарапало меня изнутри. Это к вопросу о жюри, я думала: а что мне сказать? Да ничего я не могу сказать, я была так любопытна и открыта, мне показали несколько отличных фильмов, которые повлияли на мою систему ценностей. Это было круто. Очень обидно, что сейчас ругают кинофестиваль, мол, раздали всем, кто приехал. А латиноамериканское кино — очень крутое.

И я подумала, что сейчас такое время интересное. Вот когда бы мы еще увидели латиноамериканское кино?

Это же классика: про стакан, который наполовину пуст или полон. Даже когда всё плохо, что-то будет хорошо, но это надо уметь увидеть. Мне кажется, это очень важно — уметь быть благодарным, даже когда всё идет совсем не так, как ты хотел, как ты мечтал. Найти что-то, за что ты будешь искренне благодарным.

Фото: Иван Пономаренко

Стиль: Александра Шуляк

Макияж: Валентина Крутоголовова

Прически: Наталья Коваленкова

Продюсер: Дария Вавакина