Петр Федоров снялся в стильной «домашней» фотосессии

29 сентября столичная публика познакомится с авторской картиной Алексея Мизгирёва «Дуэлянт», которая была показана на кинофестивале в Торонто. Накануне московской премьеры мы встретились с исполнителем главной роли дуэлянта Петром Федоровым и обсудили с ним вопросы защиты актерской профессии, «обнажение нерва», и другие способы удивить искушенного зрителя. «О чем фильм? — Переспрашивает Петр.— Моя роль совершенно не похожа на все предыдущие. Это, наверное, первая работа, которая научила правильному ощущению профессии».

«Мясо – металл – рваные души»

«Дуэлянт» — пронзительная история, рассказанная посредством разных жанров: мистики, триллера и документального кино. На самом деле мы мало что знаем про дуэли. Что сразу актуализируется в мозгу? Благородство, дворянство... Много ложных стереотипов и представлений родом из советского образования и театральных постановок. Мы делали кино про другое и копали глубже. Не надо нам белого офицерства! По факту оказалось, что это довольно грязный мир, мир подонков, скупщиков дуэлей. И вообще мир представлен как фактория смерти. Хорошо, что мы сейчас живем в другом времени. (Смеется.)

Что важно: режиссер актуализирует историю от первого лица. Такого подхода требует сегодняшнее время, есть тренд — максимально показать изнанку. Из этой же серии картины «Выживший», «Прометей»... Режиссеры тащат свои камеры на Эверест ради одного — показать почти первобытные эмоции. Мы, зрители, приходим в кино и хотим того же первобытного момента, чтобы чуваки на наших глазах себя разорвали. Это должно «под копейку» походить на нашу реальную жизнь. Конечно, могут быть декорации. Мы, например, в XIX веке, историческая обстановка и декорации должны соответствовать, но «мясо – металл – рваные души», пожалуйста, покажите в кадре. Не надо рассказывать про кого-то вдалеке. Рассказывай про себя. Скажу, что, когда требуется живой нерв, это всегда ты. Интересен ты, что ты рассказываешь.

И герой мой без шаблона, он очень неоднозначный. Он, как наши современники, запутался между честью и местью. А все проблемы родом из детства и отношений с мамой. Всё ведь первобытно по сути своей. Это, конечно же, авторское кино. Я пока не видел его целиком, и мне очень интересно, какой эмоциональный след останется после просмотра.

Эксклюзивные услуги

Театра в моей жизни нет. Я киноработник. Я занимаюсь только кино и музыкой. Я очень люблю театр и, наверное, из любви к нему оберегаю его от себя. (Смеется.) Выпуск спектакля и репетиции по полгода — нет, тогда я не смогу сниматься. Хотя у многих получается это совместить. Но, в отличие от других, я двоечник: мне нужно больше времени. Я знаю свой ресурс, и в этом смысле организм свой не обманешь, он тебе не позволит выдать сто процентов, потому что он знает, что ему работать завтра. И это не услуги уже. Ведь ты как актер продаешь свои, можно сказать, эксклюзивные услуги. Честно, я не понимаю, как сейчас разрешают актерам участвовать в этих шоу, танцах на льду, на паркете. Это же сцена, она требует режиссуры, а ты можешь выйти завтра и сломать себе ноги, а у тебя контракт с кинокомпанией... В Америке уже бы всех арестовали и заставили платить неустойки и студийные штрафы.

Кредитование

Узнаваемость — это побочный эффект телика. После сериала «Клуб» меня резко стали узнавать. Я терялся и смущался. И правда, я не совсем правильно реагировал. Поэтому про меня и стали говорить, что «он не очень приветливый парень». До сих пор вспоминаю и переживаю. Весь этот опыт был для опыта: сериал «Клуб» дал мне мою первую сформированную аудиторию. Они, зрители, будут жить и развиваться, но вот вопрос: буду ли развиваться я? Надо понимать, что их внимание — это мощный кредит доверия. Надо его отрабатывать. Это как еда... нельзя отравить людей.

Вот в ноябре выходит «Ледокол» Николая Хомерики. Помимо этого, параллельно будут появляться и мои другие работы. Предполагаю, что будет «энтертейнмент-удар». И кто-то наверняка скажет: «Когда ты успел столько насниматься?!» Я снимаюсь в двух картинах в год. Важнейший аспект профессии актера — это перерыв. Ты ведь сам и есть инструмент.

Меня, например, от самого себя начинает очень быстро тошнить. Ведь получается, что картины не сразу попадают на экран, лежат какое-то время. Мне бы хотелось, чтобы они выходили в соответствии с хронологией их создания. Я бы точно распределил их в порядке своего взросления.

Гений в генах

Папа, мама, дедушка и бабушка — все из актерской семьи. А я, честно, не собирался становиться актером. Рисовал себе что-то там. (Смеется.) Детство мое прошло на Алтае. Родители оказались там с культурно-просветительской миссией. Несколько лет прожили и затем вернулись в Москву. Я уже с позиции тридцатичетырехлетнего человека считаю, что актерская профессия — это гены, и против них не попрешь. После девятого класса я пошел в художественное училище памяти 1905 года. До навыка колоть тату друг у друга на лице я, конечно, не дорос. А там бы точно научился. (Смеется.) Странная молодежь. Поэзия уныния и развала. У меня не было мотивации. Может быть, поэтому и легко было отказаться и пойти пробовать себя в актерстве.

Выучил всё, что требовалось для поступления: басню и стих. И поступил в Щукинское. Учеба тяжело давалась: многое не понимал, как и что устроено. И тут на втором курсе предложение сняться в «101-м километре» Леонида Марягина. Только сейчас понимаю, как важно таким зеленым попасть в правильные руки. В семнадцать лет я вообще ничего не понимал и отмахивался из-за неуверенности в себе. Кино вовсе не наркотик, для меня это был дичайший стресс. Первая роль — от страха мутнеет разум. Вот тогда и нужен режиссер, который направит. Только к третьему курсу мне стало интересно.

Фотография 9 Х 12

Камеры современных телефонов предлагают нам быть кем угодно: ты сам себе режиссер и актер. Сейчас мы наиграемся и появится что-то еще. Я минимально развлекаюсь. Меня нет в соцсетях, но исключение я сделал для Instagram и его пользу ощутил реально. «Плюешь» в этот космос одной фоткой в неделю, и где-то это хранится. Реальная экономия места на телефоне! Я перестал фотографировать, дома тоннами лежат и ноутбуки, и диски съемные — куда складировать? Страшно расстаться, ведь там твоя жизнь. Я призываю всех вернуться к пленочным фотоаппаратам и за год создавать не более пяти кадров. Своей жизни. Фото — это атмосфера жизни, только в этом ее ценность. Это почти как машина времени. То, что выходит в глянце про меня, всё очень важно. Не хочу, чтобы это было случайно. Фотосессия для меня как микрофильм. И мне важно, как это будет сделано, я не хочу транслировать шлак, поэтому не надену галстук с розовым фламинго.

Вещизму — бой!

В моде я ничего не понимаю. Мода для богатых, стиль — для бедных. Что нужно: чтобы было удобно, немножко красиво и невычурно. У меня нет «подсадки» на шмотки. Я независим. Одежды должно быть мало, но она должна быть твоей. Если ты в течение года не надеваешь что-то, нужно выкидывать.

Ну ладно, грешен! Храню майки музыкальные, с группами. Самая ценная — с The Cure, заношенная в хлам. Со школы остались Mötley Crüe и, конечно, Metallica. Ничто лучше не говорит о человеке, чем его вещи. Меня лично вдохновляет, как одет человек. Не его вещи, а сам человек: как он подобрал шмотки, как их сочетает. Вот приходишь часто в киношные костюмерные, а там ботинки такие и такие — много-много пар на полках, и каждая пара стоптана по-своему. Кто как ходил и носил. И сразу видишь душу! Все вещи — они про людей. Но люди не должны быть про вещи! Мне нравятся девушки, одетые в таком «неряшливом» стиле. Но эту неряшливость еще нужно уметь сыграть. Если это органично, то ты можешь «впарить» любую ерунду и под любым соусом.