Дарья Донцова

Можно назвать этот дом вашей мечтой?

Да. Но чего мне стоила эта мечта! Сначала мы с мужем год искали участок, потом еще год ждали, пока проложат коммуникации. А потом началось строительство, во время которого мы совершенно случайно поймали прораба на махинациях. Мой шофер подошел ко мне и спросил: «Вам не кажется, что кафель для ванны мы покупаем в третий раз?» Я подняла бумаги — и правда в третий раз! В конце концов муж прогнал всех, оставил только бригаду маляров и сам стал руководить процессом… Потом еще было подключение газа и электричества — отдельные эпопеи. А потом настал такой день (мы уже жили в доме), когда я услышала доносящийся из гостиной счастливый визг. Я вошла, а здесь (показывает на пол гостиной. — Прим. OK!) воды — по колено, и в ней плавают три счастливых мопса, на мордах которых написано: «Мама сделала нам бассейн!» На самом деле в вентиляции сорвало какой-то воздушный фильтр, и оттуда потоком полилась вода. В самый пик этого безобразия я приползла в фитнес-центр в Жуковке, скатилась под лестницу и зарыдала. Ко мне подошли два наших олигарха и стали гладить меня по голове со словами: «Ну, что случилось? Муж изменил?» Я говорю: «Мальчики, у меня ремонт…» И все им рассказала. В ответ они рассказали мне, как строили свои дома. Особенно меня поразил рассказ, как человек шел по наборному паркету с перламутровыми вставками, а паркетины отлетали и били ему в лоб. После этого я успокоилась. Поняла, что если вот этот олигарх со своим влиянием и деньгами не справился с паркетом, то у меня вообще все хорошо.

На вашем творчестве такие стрессы не отразились?

(Смеется.) У меня сейчас новая героиня, которая абсолютно на меня не похожа. Всех моих героинь внешне я списала с себя, а эта дама полная, постоянно сидит на диете. Мало того, у нее муж — ожившая дамская мечта: блондин с голубыми глазами, почти два метра ростом, актер. И у нее развивается страх, что он ее бросит, найдет себе более молодую, более красивую. В общем, закоплексованная такая дама. Но у нее есть одно положительное качество: она видит детали. Например, одна героиня покончила с собой, съев сто таблеток снотворного, а эта женщина замечает, что рядом с трупом нет ни чашки, ни бутылки… Не напихала же она в себя такую дозу «на сухую»?! Вот она видит эти маленькие детальки, она гений деталей. Правда, сложить их в целую картину не может...

А вот такие образы: полная женщина, мужчина намного ее младше — они к вам сразу приходят, целиком, или вы их постепенно додумываете?

Нет, целиком ничего не приходит. Можно продумать в голове сюжет, но сядете писать — и к двадцатой странице у вас может все посыпаться. Я вот сейчас пишу новую книгу и сижу пока на 40-й странице. Совершенно еще непонятно, что там будет происходить, когда…

Я брала интервью у Сорокина, он по сравнению с вами — «ленивый» писатель, позволяет себе месяцами не работать, нагуливать вдохновение. Вы же каждый день с утра и до часу дня пишете…

Писатели все разные. Поверьте, когда писатель ходит по магазинам, он все равно работает. Я знаю одного известного литературного деятеля, которому, для того чтобы начать писать, надо пройти ногами по тому месту, где будут разворачиваться события его книги. Другой писательнице, тоже хорошо известной, необходимо сесть в поезд, уехать куда-нибудь… У меня другое: я пишу быстро. Быстро писали Джек Лондон, Бальзак, Ленин, Дюма. Медленно писал Достоевский, но он не стал от этого хуже.

Его ведь запирала жена в комнате, чтобы он писал. А он просовывал ей в дверную щель готовые листы…

Да. Вообще, писательство сложно тем, что над тобой нет начальника. И нужна огромная сила воли, чтобы встать в какое-то время и самостоятельно сесть работать. Кругом ведь столько соблазнов, чтобы этого не делать! И в советские времена существовала такая профессия — «жена писателя». Например, Эстер Катаева, вдова Валентина Петровича Катаева. Она утром будила Валечку, потом постоянно проверяла, как Валечка сидит в кабинете. Она знала, когда принести чай, когда — кофе, когда кого впустить, когда кого выгнать. Она была у него пресс-секретарь, прачка, повар, домработница, психотерапевт, редактор… И у Юлия Трифонова тоже была такая замечательная жена.

А вы, получается, сами себе «жена писателя»? У вас нет такого человека, который бы вас заставлял творить?

Он мне не нужен. У меня другие стимулы. Говорю же — писатели все разные. И то, что Сорокин пишет редко, ничего не значит. Потому что каждая его книжка замечательна.

Вы каждую прочли?

Да. И, может быть, вижу в них несколько больше, чем остальные…

Например?

Ну, я понимаю, что Сорокин — очень ранимый человек. Понимаю, что очень честный. Я все это чувствую из текста. Как существо одной с ним крови, я вижу чрезмерную эмоциональность, которая, скорее всего, ему в жизни мешает.

Эмоциональность разве может мешать?

Конечно! Очень! Почему у многих деятелей культуры проблемы с иммунной системой? Потому что она у них все время находится в напряжении. Там, где другой пройдет мимо, художник может заплакать. Это как без кожи жить. Очень трудно.

Вы сказали как-то, что и ваша онкология родилась, когда вы что-то не так сделали и очень по этому поводу переживали…

Естественно. Много людей пришли вам тогда на помощь… Да, просто замучили тогда заботой. Так спать хотелось, а они все топтались в больнице с черной икрой… (Смеется.)

А один психолог вам сказал: «Изменись — и ты вылечишься». Как же вы, взрослый, сложившийся человек, смогли измениться?

Это сложно объяснить. Это как учиться плавать: тебе могут, конечно, рассказывать, как надо ручками шлеп-шлеп, ножками тяп-тяп, но пока сам в воду не сунешься — не поймешь. А там уже либо поплывешь, либо утонешь… Меня обо всем этом часто слушатели спрашивают. Я отвечаю так: Господь — он добр, и для каждого человека приготовил какое-то предназначение. Не может быть такого, чтобы вы появились на свет только для того, чтобы пить чай. И если человек не может найти, для чего он пришел в этот мир, Господь его начинает учить. А как неразумного ребенка учат? Ему же не дают пряник, правильно? Начинаются какие-то препоны: не идет бизнес, рушится семья, не рождаются дети, хотя человек здоров… Если он и при этом ничего не понимает, то приходится дать ему палкой по башке. После этого он либо осознает, что хватит, пора рулить в другом направлении, и тогда выживает; либо продолжает упорно переть туда же, и тогда — game over. Каждому надо обернуться назад и посмотреть на свою жизнь. Вот ты хотела стать балериной — сломала ногу, или пошла учиться на портниху — прошила пальцы… Значит, не упирайся — иди в парикмахеры! Или, к примеру, тебя часто бьет муж. Так чего ты с ним живешь-то?!

Вы очень часто повторяете в эфире метафору про пьяного мужа…

Потому что это очень большая проблема российских женщин, о которой они никогда не рассказывают. Да что там женщины — об этом молчат даже СМИ! У нас ведь в каждой третьей семье происходит домашнее насилие, бьют жен, детей. И многие мужчины считают, что это в порядке вещей. Вот американцы стали говорить на эту тему, и насилия стало меньше, а наши бабы молчат и терпят.

А что это за программа на радио, которую вы ведете?

Я работаю на радио «Попса». Три раза в неделю — во вторник, среду и пятницу — выходит мое шоу под названием «Таблетка от депрессии».

С вашим жизнелюбием и популярностью вы вполне подходите на роль народного психотерапевта…

Я как раз веду себя не как психотерапевт. Я жена психолога, поэтому очень хорошо знаю, что психотерапевт не имеет права давать клиенту советов. Он не может сказать: «Брось мужа и тебе будет хорошо!» — он должен сделать так, чтобы клиент сам до этого додумался. А я могу сказать: «Чего ты живешь с пьяницей, который тебя еще и бьет?! Либо стукни его сама, либо уходи!»

А где сейчас ваш муж, Александр Иванович? Он не любит давать интервью?

Нет, просто он сегодня принимал экзамен на своем факультете, а потом хотел еще к сыну заехать, к среднему, который здесь рядом живет, в Одинцово.

А как вашего мужа можно двумя словами охарактеризовать?

Он у меня очень умный, и с ним очень трудно поругаться. Но иногда так хочется…

То есть вы исправно пытаетесь?

Да! У меня дурной характер, но муж как-то на это не поддается.

Вы его провоцируете?

Нет, я же все-таки не истеричка. Но иногда приходишь домой, настроение плохое или просто очень устала, и сидит совершенно счастливый муж, который полдня писал свой учебник и страшно собой доволен. Вот тут можно подойти и к чему-нибудь придраться. Но вежливо так. Предположим: «Почему ты не вышел меня встречать?» Или: «Почему улыбаешься?» Всегда можно к чему-то придраться. (Смеется.)

А он что?

Он начинает говорить: «Дорогая, я не нарочно». И делается прям противно, потому что как с таким человеком поссориться?! А больше всего бесит, когда подходишь к нему и начинаешь говорить: «Вот это ты плохо сделал, ты был неправ!» А он отвечает: «Конечно, дорогая. Ты права». Вот что здесь делать?

А вам часто хочется себя пожалеть?

Ой, я себя очень жалею — каждый день с утра до ночи! Я вот во вторник полдня по магазинам шлялась. Мне звонила мой пресс-секретарь Ольга, а я ей отвечала, что у меня тяжелый философский момент выбора босоножек. (Смеется.) Я себя в тот день очень жалела.

У вас много друзей. А большинство женщин в вашем возрасте мало дружат и много злятся на окружающих…

Так они дуры! Кто им мешает дружить в их возрасте? К женщинам, которые в 40 лет ходят по улицам сгорбившись, надев на себя ужасные застиранные куртки, у меня нет жалости. Я считаю, что каждый народ достоин своего вождя и каждая жена достойна своего мужа и своей судьбы. Если ты в 40 лет разожралась пельменями до состояния тюленя, то кто, собственно говоря, в этом виноват? Тебе в рот пихали эти пельмени? Нет, ты сама такая стала! Сейчас существуют сети магазинов, где можно недорого, но хорошо одеться, огромное количество парикмахерских, где вас очень хорошо постригут за маленькие деньги. А в чувстве жалости к самой себе можно утонуть… Другое дело, что если у человека много внутренних и психических проблем, то сам он их решить не может — это должен делать специалист.

А говорят, сам себе не поможешь — никто не поможет…

Смотря о чем вести речь. С маниакально-депрессивным психозом сам не справишься никогда. Из этого состояния может вывести только хороший психотерапевт. Но с истерией — справишься, с комплексом гордыни — справишься, с умением понимать, что ты не самая умная и не самая красивая — тоже. Правда, это предполагает критичное отношение к себе. Без него — никуда. Когда поймешь, что ломать другого человека не надо, тогда и сам перестанешь мучиться. «Почему мой Петя каждый день, когда пописает, не опускает пластмассовый круг в унитазе?! Он меня, наверно, хочет оскорбить, он же знает, как мне это неприятно!» Вот эта логическая цепочка совершенно неправильная, потому что Петя имеет право на свое поведение. Один известный советский психолог говорил, что есть люди, которые любят заниматься интеллектуальным пережевыванием мусора. Как только ты перестанешь делать это, жизнь засверкает другими красками.

Почему-то вспомнила, как вы в одном интервью рассказывали, что не умеете опаздывать, и раньше, приходя на свидание вовремя, прятались от молодого человека…

Это ужас и беда! Потому что ни на тусовку, ни на свидание нельзя приходить первым — это негласный закон. А я никогда не могла опоздать: если сказано в шесть — я тупо приду в шесть. При этом я знаю, что народ придет в восемь, и всегда страдаю. В молодости я действительно просто пряталась от кавалеров — за углом каким-нибудь стояла, выжидала, когда человек придет, и через пять минут выползала из-за этого угла: «Прости, дорогой, я опоздала…» А особенно тяжело на ТВ, потому что редактура любит позвать тебя пораньше с тем расчетом, что ты придешь попозже. Но я-то прихожу вовремя! И у всех такие лица сразу — мол, зачем она пришла так рано!?

Хочу вернуться к разговору о писательстве. Сорокин говорил, что когда к нему все-таки приходит вдохновение, он начинает тянуть на своих плечах все повествование, как атлант, и это тяжело. А вам не тяжело?

Нет. У меня, опять же, наоборот: я получаю от процесса письма удовольствие, мне это очень нравится. Но я устаю физически. Для меня было огромным изумлением узнать, что, когда пишешь, устаешь намного больше, чем когда занимаешься в фитнес-зале. Правда! Но вы не забывайте все-таки, что у нас с Сорокиным разные тексты — мы с ним работаем на разных полях. Я охотно верю, что бывает такой текст, написать который очень тяжело не только физически, но и морально. У меня другие тексты — более веселые и легкие. Какой текст вам было бы морально трудно написать?

Я бы не смогла на 25 страницах описывать убийство. Не смогла бы детально описывать вскрытие трупа, хотя очень хорошо знаю, в какую мисочку какие органы кладет эксперт. Еще у меня в книгах никогда не умирают собаки — я сладострастно убиваю только людей! Хотя, один раз собака умерла, но она была нехорошей… Мне вообще было бы трудно писать о чем-то со злобой. Трудно было бы доносить такую мысль, что зло побеждает добро — у меня в книжках всегда наоборот! Я пишу сказки, а Сорокин пишет философские притчи, я сажаю жасмин, а он — розы. Разные мы с ним садовники! Но как человек, который занимается литературой, я его очень хорошо понимаю. Думаю, что если бы мы с ним сели разговаривать, то очень бы скоро поняли, что мы — близкие люди.

А писать в другом жанре вам не хочется?

Я пишу детективные романы. Есть условие жанра: он не предполагает «размышлизмов» автора на 150 страницах из 200! Не надо путать жанры — иначе получается плохая книга. И вообще ваш вопрос — обидный для писателя, его нельзя задавать. Никогда не надо спрашивать у певца Киркорова, почему он не поет в опере и не танцует в балете. Смысл? Вот у меня совокупный тираж — 106 миллионов. Твердая книга выходит каждый месяц тиражом в 300 тысяч экземпляров, «покет» — в 400. Итого, 700 тысяч человек каждый месяц покупают мою книгу! Как я могу их обмануть? Это странно. Причем вопрос, не надоело ли вам писать дерьмовые детективы, задают только наши журналисты…

А как вы брали интервью, когда работали журналистом?

Меня учили этому делу зубры советской журналистики — Сева Шевцов, например. Он объяснял: если ты хочешь, чтобы человек рассказал тебе всю правду, которую он никогда не рассказывал, человека надо полюбить. Это первое. Второе — никогда не надо ставить себя выше него. Третье — надо узнать о человеке побольше, если идешь брать интервью. А четвертое — элементарная вежливость. Не опаздывай, снимай ботинки, если пришел в гости. Разные люди мне попадались. Были те, которые говорили: «Деточка, цигель-цигель-айлюлю, у тебя две с половиной минуты, встань в прихожей на коврик, быстро задай свои вопросы — и пошла вон!» Был один известный наш актер, не буду называть фамилию, который дал мне интервью, а когда оно вышло, поднял дикий скандал и сказал, что ничего не говорил... Но приятных людей было больше. Очень интересно было разговаривать со Светланой Конеген. С Оксаной Федоровой, которую я считала простой красивой девочкой, а она не такая простая оказалась.

А потом ваш муж, Александр Иванович, сказал, что от журналистики портится характер, и попросил вас завязать с профессией?

Нет, не характер — он у меня по жизни мало менялся. Просто у меня тогда не было компьютера, и надо мной было пять этажей цензуры, поэтому собрать полосу материала, при том, что газета была ежедневная, — это был титанический труд. А еще корреспонденты-сволочи затягивали со сдачей… В общем, днем меня не было, потому что я бегала по городу, вечером — потому что собирала газету. Муж меня не видел совсем, и мне пришлось уйти.

У вас есть какая-нибудь фобия или бзик? Говорят, вы любите выстраивать обувь в прихожей четко в один ряд…

Это не бзик, это хорошее воспитание. Расшвыривать обувь по углам, когда приходишь домой, — это безобразие, на мой взгляд. Я вообще очень аккуратная.

На вас сейчас очень красивое платье, и все платья из вашего гардероба, которые использовались для фотосессии, вам очень идут….

Странно покупать то, что не идет!

А футболок с кошками и собаками у вас много?

Ой, это моя беда! У меня был день рождения в одном клубе, вел его Андрюша Малахов. В принципе, он не ведет такие мероприятия, но мы с ним близкие друзья, и это был его мне подарок. Так вот, перед началом вечера на экранах стали давать нарезку из его программ, в которых я участвовала. И почти в каждом кадре я сидела в разных футболках с кошками и собаками! Молодежная мода — это мое. Не знаю, правильно ли это…

Это шикарно!

Не знаю. По факту я уже давно бабушка — у меня двое внуков, третий на подходе.

Ваша дочка Маша никогда не снималась для журналов, но сейчас по вашей просьбе сделала это…

Она не снималась, потому что у нас произошел неприятный случай — на нее напала женщина. Знаете, по свету ходит много неадекватных людей. На меня один раз пытался напасть дядечка с перцовым баллончиком в руке…

Чем Маша занимается?

Заканчивает психфак. При этом, когда она поступала, папа был деканом. И он сказал ей: «Будет у тебя хоть по одному экзамену тройка — считай, что ты простилась с учебой». Поэтому все пятерки она добывала исключительно собственным умом.

Последний вопрос. У детективного писателя есть понятие «идеального убийства»?

Настоящее убийство должно быть совершено быстро и хладнокровно. Представьте себе текстуху: «Взяв револьвер, я нацелил его на преступника и начал думать: «Боже мой! Он сейчас умрет, и куда потом пойдет его маленькая подлая душонка? А может, он не настолько мерзок? Может, где-то там, в глубоком детстве, было в нем нечто приятное, что затронуло бы струны моей души? Имею ли я сейчас право убить его? Могу ли я взять на себя функции Господа?» Ё-мое, да шлепни ты его скорей!

Ирина Виноградова