Интервью с Ларисой Удовиченко

Не могу не спросить, как вы отметили Новый год?
Я вынуждена была поехать на Новый год в Венецию, хотя я ее не очень люблю.

Вот как? Эффектное получается начало интервью: обреченная Лариса Удовиченко едет на Новый год в Венецию. А почему вынуждена?
Вынуждена, потому что туда приехали моя дочка и мои друзья, которые живут в Италии.

А с дочкой у вас близкие отношения? Она независимая, в отличие от «обреченной» мамы?
Ну, как независимая, она все равно зависимая. Когда живешь рядом с мамой, а не отдельно, все равно ты остаешься ребенком. И хотя мне кажется, что я не давлю на нее, она говорит: ты давишь. Но теперь она уехала в замечательный город Флоренцию, в Школу искусств, учить язык, а потом заниматься все-таки искусством, несмотря на то, что она окончила Плехановскую академию и изучала международную экономику. Все равно творчество вырывается, его не остановить.

Мамины гены.
Ну, наверное. И гены моих родственников, моих дядюшки и тетушки. Тетя моя — искусствовед в Академии художеств, работает уже 50 лет. А дядюшка, Чесноков Вадим Алексеевич, был прекрасным художником.

Дочке двадцать три года, а вы говорите ребенок. Вы в этом возрасте тоже были ребенком?
Нет. Уже не была ребенком. Я уехала из дома в 17 лет. Рано или поздно нужно делать шаг и отрываться от дома. Иначе ты не поймешь себя и ничего не сможешь осуществить.

При этом, я знаю, вы писали маме жалостливые письма из Москвы: хочу обратно в Одессу. Когда это закончилось?
Ну, месяца через полтора после того, как уехала. Я поступила во ВГИК, быстро вошла в учебу, некогда было плакать. Потому что актерское мастерство — это занятия практически с утра до ночи: сначала общеобразовательные предметы, потом репетиции.

Москва вас не пугала? Вы чувствовали прессинг столичной жизни?
Москву я не видела, потому что мы жили на ВДНХ, в общежитии, рядом с институтом, и главное было утром успеть добежать до занятий. А Москва была еще та, прекрасная, которую мы теперь вспоминаем. Когда можно было по Садовому прекрасно ехать на «бэшке»…

Ну, сейчас тоже можно прекрасно ехать — на машине. Вы, кстати, за рулем?
Я за рулем, но прекрасно ли на машине, если ты все время стоишь в пробке и невозможно рассчитать время? Единственный плюс, если в машине есть bluetooth и ты можешь, стоя в пробке, всех обзвонить и со всеми пообщаться. Потому что друзья, знакомые, родные обижаются, что пропала, не понимая, что в наше время рабочий день по двенадцать часов — это так, точка отсчета. Он продолжается дома иногда до трех ночи.

Bluetooth используете! Значит, с техникой на ты?
На самом деле я человек старой формации. Совершенный ретроград и себя на этом ловлю, насильно заставляю втискиваться в современную жизнь. Я, например, до сих пор не владею компьютером. Так как рядом живет моя дочь, которая решает за меня все эти проблемы, я обленилась. Но теперь она уехала, и мне придется самой всё осваивать. Мне уже купили айпад, вот этот страшный, и мой приятель обещал научить меня им пользоваться.

Но айпад совсем не страшный, это очень даже удобная вещь. Я думаю, вы быстро войдете во вкус. А вот почему вы в киноинститут поступали, во ВГИК? Что, в театральные институты не прошли?
Я поступала во все институты, но первый тур был во ВГИКе, я его прошла и не стала рисковать. Сколько себя помню, с пяти лет, я понимала, что буду артисткой и больше никем. И еще потому, что Сергей Герасимов и Тамара Макарова — это были имена! Я очень хотела у них учиться. Сейчас, кстати, я устала быть артисткой.

Вот это признание! Почему так?
Наверное, потому, что я так много всего переиграла — и хорошего, и плохого. Но современная — я даже не могу сказать слово «драматургия» — писанина, которая предлагается, она такого уровня, что хочется кричать и бежать прочь. За редким исключением. Вот сценарист Наташа Виолина изумительно пишет тексты, каждое слово вкусно складывается в предложение, и не хочется ничего менять. Я прошу, чтобы она мне присылала тексты заранее, и учу добуквенно, скажем так. А вообще быть актрисой очень легко, ничего не надо специально играть. Ну как можно играть Вампилова? Он так всё правильно выписал, что вот говори, проживай, и всё сложится как надо.

Удовиченко для многих ассоциируется прежде всего с картиной «Место встречи изменить нельзя», где вы сыграли Маньку Облигацию. Вот не обидно, что столько ролей было в кино, а запомнилась эта малюсенькая роль?
Абсолютно не обидно. Потому что я обожаю эту картину и обожаю эту роль. Я сразу увидела, что это характерная роль. Я не понимала, как это делать, как сыграть, я чувствовала, что это может быть очень смачно, как говорят в Одессе. Но Станислав Сергеевич Говорухин мне сказал: посмотри на себя, ты же абсолютная инженю, лирическая героиня, и отправил домой. А через несколько месяцев вызвал телеграммой. Я его спрашивала, почему он меня вот так вот бесстрашно взял, без проб. А он сказал: я договорился с Высоцким, что мы с тобой порепетируем, на репетиции будет понятно, получится или нет. И если не получится, то и уедешь так же благополучно. Ну, видимо, получилось, раз меня оставили.

Я слышал, что Марк Захаров приглашал вас на пробы «Обыкновенного чуда», на роль принцессы, и не утвердил?
Да, было такое, но это были только фотопробы.

Не было грустно, что до кинопроб дело не дошло?
Ну, тогда так много было кино- и фотопроб, мы воспринимали это совершенно естественно. Меня потом пригласили туда на роль фрейлины, но я, конечно, отказалась.

Обиделись?
Нет. Во-первых, нечего играть, а во-вторых, у меня был такой поток хороших картин и предложений, что я сразу же окунулась в работу, в интересную, и такие предложения не рассматривала.

То есть вы были с самого начала избалованы ролями?
Да, была. Но скоро избалованность куда-то делась. Снимались в основном картины так называемой советской тематики. А я в советскую тематику не вписывалась, и мне доставались роли каких-нибудь там фифочек и фуфочек, которых я уже наигралась, от которых устала. А так как я была в штате киностудии «Мосфильм», то нас обязывали… И если объявлялась какая-нибудь очаровательная фуфочка или фифочка…

…то утверждали Удовиченко.
Почему-то да, приглашали меня.

Вы из Одессы. Одесса что-то значит для вас сегодня? Или это уже такой красивый далекий миф?
Я приезжаю в Одессу каждый год. Там похоронены мои родители, там живет вся моя родня, я скучаю, тоскую. Мне нравится в Одессе, потому что там всё так же говорят, всё так же шутят.

А когда вы приехали в Москву, у вас был одесский говор?
У меня был, конечно же, одесский говор, и меня за него очень ругали и муштровали, я работала над этим, ходила на дополнительные занятия по речи.

И все-таки до сих пор какая-то одесская мелодика у вас осталась.
Мелодика осталась, никуда от нее не денешься. У Людмилы Марковны Гурченко тоже была эта мелодика. Последние четыре года я играла спектакль вместе с ней. Я получила столько радости от общения с ней и столько всего узнала от этой великой женщины! Я счастлива, что она мне доверяла и многое рассказывала. Ведь гастроли — это дорога, а в дороге молчать нельзя.

Вы вообще любите гастроли?
Я люблю гастроли. На гастролях можно не отвечать на телефонные звонки — роуминг или разница во времени. Я отключаю звонок и потом смотрю, кто звонил, перезваниваю сама, если это важно. В поездках можно спать. Спать, читать… Я таскаю с собой книги. Я «Шантарам» Грегори Робертса, допустим, с собой волокла, 900 страниц. На меня все смотрели и говорили: боже мой! А я отвечала, что читаю и не могу оторваться.

Вы сейчас читаете книги современные или классику?
Я читаю то, что мне советуют, сама спрашиваю. Конечно же, я читаю Улицкую. Потому что она классик, она Чехов, у нее изумительный язык. Когда появилась Дина Рубина, я накупила ее книг, но начала читать не сразу. Чтобы начать книгу, должен быть какой-то импульс, порыв. Я читаю всё, о чем слышу от умных, знающих людей. И даже если это мне не нравится, я себя пересиливаю и стараюсь ну хоть сколько-то прочесть, чтобы понять, почему мне это рекомендовали. Ведь что такое духовность? Духовность — это бесконечная работа души и бесконечное желание новых знаний. Мне хочется чтобы моя душа летела. Я знаю, что Никита Сергеевич Михалков, перед тем как снимать фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино», работая с актерами, включал классическую музыку. Ведь когда классическая музыка звучит, она открывает душу для полета. И тогда ты и творить начинаешь чуть поближе к Моцарту.

Насколько я знаю, вы обожаете антиквариат, у вас даже есть кровать 1840 года. Меня это поразило. Ведь за такой долгий срок сколько энергии в ней скопилось, чужой энергии, и необязательно позитивной?
Ну, не знаю. Всё зависит от твоего восприятия. Моя мама была вывезена из Петербурга после войны, но мы приезжали туда в гости к родственникам, у которых стояла ее антикварная мебель. В какой-то момент что-то отозвалось в моем подсознании, и после современного ремонта одну комнату я сделала антикварной. А эта кровать — изумительной красоты, удивительной формы. Конечно, я заказала к ней новый матрас, из всяких там современных наполнителей. Или вот стулья. Если бы вы пришли ко мне домой и сели на этот антикварный стул, вы бы так не сгорбились, потому что под вашу спинку из настоящего большого куска дерева вырубалась дуга, которая давала поддержку. И тебе так удобно сидеть, что хочешь ты или не хочешь, ты будешь сидеть ровно, у тебя будет правильная осанка… Недаром я люблю Флоренцию, потому что это Возрождение, старина. В Италии есть та красота, которая тебя держит.

Вы часто бываете во Флоренции?
Мне очень повезло: в Италии давно живет моя подруга, и поэтому я всегда могу съездить туда на несколько дней, чтобы душу напитать. Я воспитывалась и росла на изобразительном искусстве больше, чем на художественной литературе. Ну, может быть, в равной степени, но преобладало все-таки изобразительное искусство.

В наше время в Италию многие едут на шопинг.
Как ни странно, у меня в Италии шопинг не получается. Все, что я на ходу покупаю там, оказывается совершенно мне не нужным. По приезде в Москву я это понимаю и кому-нибудь дарю эти вещи.

Вы себя настолько не знаете? Не знаете, что вам нужно?
Нет, я знаю, но теряюсь. В Италии совершенно своя мода, там по-особенному одеваются. Но для меня там главное, что я увижу своего Давида, ну как же я на него не посмотрю! А успеть в галерею Уффици и обязательно посмотреть Боттичелли и Рафаэля? И я сразу бегу к тем картинам, которые люблю. И могу подходить, стоять, уходить, возвращаться и опять прощаться и плакать.

Вы романтическая натура, Лариса. 

Да, я романтичная. Хотя жизнь прагматичная вокруг — мешает. Меня ранит быт, меня ранит безнравственность, меня ранят грубость и необразованность. Но я все равно остаюсь романтичной. И поэтому, кстати, часто отказываюсь от денег.

В каком смысле?
Ну, например, мне предлагают съемки в фильме за очень хороший гонорар, но если мне не нравится роль и не нравится сценарий, я ни за что не буду сниматься. Многие крутят у виска пальцем и говорят: да хватит, да что ты. Я и сама думаю: ох, а могла бы построить дачу в Подмосковье — участок стоит уже лет шесть, а я ничего не строю. А потом думаю: да нет, не смогла бы. И спрашиваю: а кто же вместо меня туда пошел сниматься? Имя-то нужно было известное. Мне называют имя, и мне очень жалко, что вот эта прекрасная актриса согласилась. Значит, у нее были обстоятельства… Я вот и выгодными кавалерами разбрасываюсь, если мне с ними неинтересно.

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ЖУРНАЛЕ ок! ОТ 19 ЯНВАРЯ 2012 ГОДА