Алена Бабенко: «Нервную систему тоже надо воспитывать»

Алена Бабенко, мне кажется, живет сейчас в гармонии с собой. В театре «Современник» у нее премьера за премьерой, а это огромное счастье для актрисы. Есть новые роли и интересные предложения в кино. А главное, она любит и любима, что наверняка дает ей ощущение легкого радостного полета.

Алена, сразу хочу поздравить тебя с премьерой спектакля «Осенняя соната» в «Современнике». Я очень рад, что ты становишься сильной театральной актрисой. Мы сейчас в театре. У тебя через два часа спектакль, в каком настроении ты пришла?

Сегодня был немножечко сумасшедший день, потому что я только утром приехала со съемок и нужно было наконец заняться водительскими правами, которые у меня уже давно просрочены. Знаешь, ты же не только играешь в спектакле, ты еще живешь. У меня квартира в состоянии ремонта, сегодня я одновременно встречалась сразу с несколькими мастерами. Вот после нашего с тобой разговора я буду собираться с мыслями, готовиться…

А ты сама ремонтом занимаешься, не муж?

Сейчас как раз женская стадия, когда нужно всё украшать, придумывать, искать, фантазировать. Всё это доставляет мне громадное удовольствие.

У тебя в каком стиле квартира?

Я не выбираю стиль по картинкам. Я просто покупаю те вещи, которые, я чувствую, должны быть у меня. Люблю смешение стилей, люблю сочетание кирпича, стекла, деревяшек. Это создает у меня какое-то ощущение театра, потому что в театре же есть всё. Но с другой стороны, я очень люблю пустое пространство. У меня есть комната, которую я не хочу ничем заполнять, где нет никакого стиля.

Алена, а что именно дома напоминает тебе о профессии?

Ну, наверное, столик, похожий на мой гримерный. И место, где у меня лежат мои папочки, где рисуночки всякие, записи по работе над ролями. Это мое любимое место в доме. У меня здесь всё в определенном порядке сложено.

Поразительно, как бережно ты относишься к своим рабочим записям.

Я не могу даже вот такого клочка выбросить, связанного с ролью. Особенно долго я хранила коробку из-под обуви, где было всё, связанное с фильмом «Водитель для Веры»: какие-то записи, истории про Веру. А потом коробка потерялась. И вот в спектакле, который я буду сегодня играть, «Время женщин», я в финале говорю: «У нас была коробка с моими картинками, жаль, что она потерялась, я бы тогда все вспомнила. А так не помню ничего». Когда я это произношу, я имею ввиду именно ту коробку, которая потерялась. Я об этом страшно жалею, поскольку моя любовь к первым спектаклям, к первым фильмам — это как к родителям, как к Родине, как к корням.

Послушай, но фильм «Водитель для Веры», коль ты об этом заговорила, это же не просто первая твоя серьезная работа, ты и до этого снималась. Эта роль открыла для тебя совершенно другую перспективу. Мы с тобой познакомились как раз после этого фильма, я помню, в какой ты находилась тогда эйфории.

Ну да, да, конечно, эта роль изменила мою актерскую жизнь.

Расскажи, а хромую походку Веры ты придумала или Павел Чухрай, режиссер?

Мы вместе придумали. Мы ходили по комнате на «Мосфильме» — я, Павел Григорьевич и Игорь Петренко, — примерно прикидывая, как моя героиня может ходить. Я даже придумала какую-то историю ее болезни, всякие истории из ее жизни… Все-таки жалко, что я потеряла коробку с этими историями!

Слушай, грандиозно! Может, у тебя есть литературный дар, может, тебе начать сценарии писать или прозу?

А я пишу какие-то отрывки, но не считаю, что это серьезно. И потом, я неуверенный в себе человек. Это абсолютно точно. У меня миллион историй возникает в голове, миллион идей, которые налетают на меня. Но я как-то привыкла сначала учиться, а потом что-то делать. У меня не хватит смелости, например, снять что-то как режиссер. Хотя если я почувствую, то, наверное, рвану. Потом, я не знаю, доведу ли я дело до конца, потому что я человек спонтанный.

А мне кажется, ты, наоборот, девушка основательная, у тебя ведь математическое образование. Ты четко понимаешь в жизни, что твое, что не твое?

В школе я любила, мне кажется, всё. Мне и математика нравилась, и балет нравился. Я болею балетом, ты же знаешь. Когда есть возможность, занимаюсь у Илзе Лиепы. У нее школа на Солянке. Я и спорт люблю: коньки, большой теннис и лыжи.

Но вот все-таки после школы ты пошла учиться на математический факультет. Почему?

Потому что это было надежно. Тогда считалось, что несерьезно ехать в Москву учиться на артиста. Плюс мне сказали: да ну, зачем тебе туда, ты вряд ли поступишь, там конкурс большой. А меня постоянно нужно толкать.

Кем ты себя видела в дальнейшем?

Никем не видела, я не смотрела в будущее, жила одним днем. Мне просто нравилась студенческая жизнь. К тому же я ходила в СТЭМ — Студенческий театр эстрадных миниатюр. Мы даже ездили в Одессу, гастролировали. Правда, мне казалось, что у меня ничего не получается.

Мне интересно, как же ты все-таки вырулила на актерскую дорожку?

Отучившись два курса в университете, я поехала в Москву — Карен Шахназаров пригласил меня на пробы в свою картину «Цареубийца». Они по всей стране ездили, искали лица. Ассистент режиссера приехала в Томск и пришла к нам в Дом ученых, где я занималась в театральной студии. Нас попросили принести фотографии, и по фотографиям меня отобрали, предложили мне роль Анастасии. Я поехала в Москву на пробы и вела себя примерно как Людмила Гурченко. Помнишь, она рассказывает в своей книге про свои первые пробы? Как она показала всё, что умеет делать лицом.

То есть гримасничала.

Да. У меня были пробы с Олегом Ивановичем Янковским. Мы только что познакомились, а я разговаривала с ним так, как будто сто лет с ним знакома. Представь, эта вот девочка, бог знает откуда, даже не артистка, а разговаривает: ой, Олег Иваныч, я видела ваш фильм такой-то, я о вас знаю то-то…

В общем, кокетничала с мэтром.

Страшно просто, не то слово. Кстати, я помню, мы сидели в одной гримерке с Малкольмом Макдауэллом. Макдауэлл на меня смотрел, пока я что-то говорила, что-то изображала из себя. В конце он мне сказал: вы будете артисткой. Я погордилась, конечно, но как-то не задумалась над его словами. Камеры, камеры — мне было так радостно всё! Сижу на пробах, на всех смотрю… Мне все казались страшно скучными. Думаю, что они такие скучные — сидят и сидят. Надо же что-то, наверное, изображать из себя. Вот так я себя вела.

Ну и в результате тебе сказали: девушка, вы свободны, возвращайтесь обратно в свой город Томск. Примерно так?

Ну да.

Сильно расстроилась?

Нет. Я всё это восприняла как путешествие. Это же было невероятно — вдруг приехать в Москву, пройти какие-то пробы.

И дальше ты продолжала учиться математике?

Продолжала, да. Потом в Томск приехали из Школы-студии МХАТ. Они тоже ездили по стране и набирали студентов. Это было время, когда в Школу-студию поступали Евгений Миронов, Владимир Машков. Там нужно было почитать басни, стихи, прозу. Собиралась идти моя подружка и от страха позвала меня с собой. Такая история.

Ну, понятно. Банальная история. Пошла за компанию, а выбрали тебя.

Банальная история — отобрали меня. В результате я опять приехала в Москву. Но в этот раз, наоборот, я зажалась. Совершенно скукожилась. Платье у подружки взяла, туфли. Платье в клеточку, голубое, с оборочками, розовые туфельки. А мне снова сказали: возвращайтесь в свой Томск. Ну, думаю, это всё, тема закрыта. Однако случился и третий раз. Я уже в Москве жила, жена моего будущего мастера, Анатолия Ромашина, Юля, сказала мне: почему ты не учишься на артистку, иди во ВГИК. Я уже была взрослая, уже не грезила об этом, у меня была совершенно другая жизнь. Но я все-таки рискнула поступать. Не поступила. Но на полгода осталась во ВГИКе вольнослушательницей. А через полгода меня взяли на курс.

Когда ты приехала в Москву, ты уже была замужем? Или всё здесь произошло?

Всё здесь случилось. Я познакомилась со своим будущим мужем и переехала в Москву. Потом у меня появился ребенок, и какое-то время я была домохозяйкой. В Москве не просто было прописаться, устроиться, что-то делать. Потом, времена были сложные, была перестройка... Ну а потом я решилась поступать.

Твой первый муж, Виталий Бабенко, — актер. Я помню его в кино.

Ну да, фильм Льва Кулиджанова «Умирать не страшно» ты имеешь в виду.

Алена, а тебе психологически хотелось вырваться из домашнего быта, вспомнить Дом ученых, все-таки стать актрисой? Ведь слова Юли Ромашиной определенно попали на подготовленную почву.

Я думала, что меня уже не возьмут, потому что поздно. Но попробовала. Не получилось. А потом все-таки оказалась там и первые два года обучения испытывала страшный внутренний дискомфорт. Потому что, во-первых, я уже взрослая была, а мои однокурсники были намного младше меня. Мне трудно было найти с ними общий язык. У меня уже была семья, был ребенок… И, во-вторых, мне казалось, что у меня ничего не получается, что я не обладаю талантом раскрываться на сцене. Мне ничего не нравилось из того, что я делаю, — ни как я читаю, ничего. Я только пела и танцевала хорошо.

Но уйти из института не хотела?

Хотела. Я думала, что уже, наверное, поздно мне учиться и лучше я буду ребенку время посвящать. Лучше где-то работать, чем зря время тратить. Но у меня характер такой, что если трудно дается выбор, а ты все-таки выбираешь, то нужно идти до конца. Мне трудно дался этот выбор — пойти попробовать поступить во ВГИК. Когда у тебя сплошные комплексы, когда ты знаешь, что уже туда не поступил, сюда не поступил, а сейчас ты уже взрослый и точно не поступишь, и ты в результате не поступаешь, но каким-то чудом через полгода остаешься учиться… Я подумала: ну, раз уж у меня было три привода в эту профессию…

Смешно звучит — «три привода».

…то я пойду до конца. И я сказала себе: иди, пока ты или не упрешься в стену, или не упадешь в пропасть. Или пока не поймешь: не хочу, неинтересно, надоело. Я уже два года отучилась в институте, еще два оставалось у меня в запасе, когда я круто изменила свое отношение к профессии. Я навсегда запомню рассказ ректора польского театрального института о том, как он десять лет мечтал сыграть Гамлета, работал над этой ролью просто так и через много лет все-таки получил эту роль. Он сказал: нужно быть всегда готовым. С тех пор я по таким правилам живу: если ты любишь свое дело, профессию, ты этим всё время занимаешься — дома, в гостях, не знаю, просто для маленького круга своих друзей. Можно читать книги, что-то писать, просто так читать пьесы, смотреть фильмы, анализировать, придумывать какие-то истории. Придумывать себя в зеркале, что тоже не самое последнее дело. А потом оно пригодится. И как правило, так случается. А с работой в театре у меня отдельная история была.

Вот я хотел как раз об этом спросить… Это дела минувших дней, но очень интересно. Ты говорила про Олега Ивановича Янковского. А ведь ты могла оказаться с ним в одном театре, в «Ленкоме». Ты пробовалась там на роль Кончиты в спектакле «Юнона и Авось», и какая-то жуткая история произошла буквально за несколько минут до того, как ты должна была выйти на сцену.

Да, мы репетировали, Караченцов меня вводил в этот спектакль. А потом, когда мы надели костюмы, в этот же день…

...во время прогона тебя впервые увидел режиссер спектакля Марк Захаров, да?

Да, да. Буквально за два часа до премьеры. Я надела костюм героини, и это всё мне не шло, это было как на корове седло, всё было ужасно, не смотрелось. Я это видела, у меня настроение испортилось. И волосы я по какой-то причине перекрасила — кажется, у меня были съемки. И Захарову всё это не понравилось. Прогон остановили.

И что, тебе опять сказали: вы свободны?

Ну, как-то посовещались и решили.

Представляю твое состояние в тот момент. Как ты всё это пережила, что ты чувствовала тогда?

Наверное, можно сказать, что пережила легко. Объясню почему. Я до того прогона, до того дня, видела всё время чудовищные сны. Я видела черную коробку — зрительный зал и сцену, только сцена у меня была посередине зала и такая высокая, почти до потолка. И вокруг этой сцены — зрительный зал, только он пустой, черный. А я одна на этой высокой сцене, пытаюсь что-то сделать, играю роль Кончиты и всё время бьюсь о потолок. Я просыпалась в ужасе… И про себя думала: наверное, я не буду в этом театре работать. Так и вышло. Поэтому то, что меня отстранили от роли, не было для меня каким-то особенным событием, я не плакала. Это потом я переживала, что всё, карьера моя закончилась...

Закончилась, не начавшись.

Но понимаешь, нас во ВГИКе предупреждали, что киноартистов в театр не берут. Поэтому для меня уже было победой, что я там вообще репетировала.

В общем, ты с легкой душой, так сказать, оставила «Ленком»?

Да, это не мой театр. Но в театре работать мне хотелось. Потом меня Андрей Соколов позвал в антрепризу. Мы играли спектакль «Койка», довольно долго. Он меня, надо сказать, спас. Эта работа помогла улучшить мое внутреннее состояние — какого-то такого коллапса. Конечно, я переживала очень сильно, я просто забыла об этом, я вычеркнула страницу, про которую ты меня спрашиваешь, я поставила на ней жирный крест. И навсегда вынесла один урок: никогда нельзя очень сильно хотеть чего-то ни в профессии, ни в жизни. Тогда мне казалось: это мое, я должна это играть, я жаждала, я сгорала от желания. И всё разрушилось. После этого случая я себе сказала: всё.

Алена, несколько лет назад мы с тобой делали телевизионную съемку. С тобой и твоим сыном. У меня тогда сложилось впечатление, что вы с ним очень близкие друзья. Это твое воспитание — дистанция с сыном должна быть минимальной?

Да.

У тебя так же было с родителями?

Нет, мы же совсем из другого мира. В наше время не принято было много разговаривать и что-то обсуждать с родителями. Это было нормально, что у родителей свои дела, у тебя свои. И свою жизнь ты обсуждаешь с подружками.

А ты что, не могла к маме подойти и сказать: мама, мне хочется с тобой посоветоваться?

Ну, не принято это было. Я понимала, что мама с работы пришла, папа с работы пришел, надо приготовить еду, надо постирать, погладить. Все устали, хотят телевизор посмотреть, книжку почитать. Времени-то немного оставалось. Мы же не ложились тогда в час ночи, в два или в четыре, как сейчас. Был всё время какой-то порядок — ты ложился в десять, в одиннадцать максимум. В одиннадцать — это было уже ой как поздно.

Сын сегодня может о чем-то советоваться с тобой, или ты с ним? Вы действительно друзья?

Да, так сложилось. Я всегда старалась с ним разговаривать, что-то объяснять, даже если он не спрашивал. Всё началось с наших задушевных бесед перед сном. Когда он укладывался спать, я ложилась рядом, и начинался разговор: а ты сегодня что съел, где был, а что вот твой друг? А когда он вырос, он уже сам выходил на более серьезные темы. И я всегда знала, чем живет мой сын, какие у него есть проблемы или вопросы. Я уже иногда засыпаю, а он говорит: мам, ну спроси меня что-нибудь еще. Я говорю: я уже всё спросила, спать уже пора! Каждый вечер я думаю: господи, зачем я к нему иду. А сама уже просто ползу. Но со временем вот это и стало основой воспитания. Теперь, когда я хочу рассказать какую-то поучительную историю, мне даже не надо дожидаться вечера, потому что у нас есть привычка друг друга слушать и слышать. И как матери, мне приятно, когда вдруг он мне говорит: мам, помнишь, ты мне говорила, две недели назад, и я так и сделал. И я получаю плоды своего воспитания, не воспитывая ребенка.

Здорово. А чем Никита сейчас занимается?

Учится на оператора во ВГИКе.

Вот как. Опять творчество и опять ВГИК. Это был его выбор?

Мы оба искали, думали, размышляли. Я, вообще-то, видела его дипломатом. Мне кажется, у него есть природная способность ладить с людьми, находить общий язык, разрешать конфликты. И характер нордический. Он темпераментный, с одной стороны, но и рассудительный. Мне всегда казалось, он был бы хороший дипломат. У него, впрочем, есть от природы немножко актерства. Он артистичный, у него хороший голос, из него мог бы, наверное, получиться артист.

Теперь, Алена, хочу поговорить об очень личном. Я знаю, что год назад ты вышла замуж. Почему вы с Эдуардом так тщательно скрывали это событие от посторонних?

С моей точки зрения, неприлично, неэтично, некрасиво по отношению к своей прошлой жизни — что со стороны Эдуарда, что с моей стороны — выносить нашу новую жизнь на публику. Это обижает тех, с кем ты был раньше. У меня был предыдущий брак, я не хотела оскорблять чувства человека, с которым я прожила много лет и, несмотря ни на что, с любовью отношусь к этому времени. Если бы у тебя была такая ситуация, ты бы понял. Представь, твоя вторая половина вдруг, после развода с тобой, раскричалась бы на весь мир: ах как мне прекрасно теперь живется, я так рада, у меня новая жизнь! Мне кажется это отвратительным, особенно если у тебя есть дети, которые всё это видят.

Ты сразу поняла, что Эдуард твой человек? Что вы люди одной группы крови?

Наоборот, я всё время думала, что это не мой человек. Думала, боже мой, он же из мира спорта! У меня с этим миром нет ничего общего. Это было не из той серии, что увидели друг друга — ах, и всё, крыша съехала. Это был очень интересный путь навстречу друг другу, который, я думаю, продолжается до сих пор. И чем дольше мы вместе, тем интереснее мне с этим человеком. Было семечко, а вот оно прорастает — сначала росток, потом куст, потом будет дерево.

Эдуард — бывший спортсмен?

Да, он был участником зимних Олимпийских игр в Калгари по прыжкам на лыжах с трамплина. Он навсегда спортсмен, он любит все виды спорта: и гольф, и теннис, и шахматы, и карты, и нарды. Всё, во что можно играть.

А тебя каким видом спорта он заинтересовал?

Большим теннисом. Я играла раньше в настольный теннис, а теперь мне нравится большой теннис. И беговые лыжи я тоже всегда любила, а теперь встала и на горные.

Тоже благодаря Эдуарду?

Ну да. Он директор русской горнолыжной школы «Столица» Москомспорта и спортивного комплекса «Воробьевы горы».

Алена, скажи, вот если бы жизнь начать сначала, ты стала бы заниматься математикой или сразу пошла бы в актрисы?

Минуя математику? Не знаю. Мне не хватает фантазии ответить на этот вопрос. Сейчас у меня столько желаний, что мне кажется, я бы научилась сначала рисовать или я бы выучила несколько иностранных языков — французский, итальянский, польский и сербский. А уже потом пошла бы в профессию. Или все-таки сначала в балерины пошла бы, а уже потом все остальное.

Мне кажется, ты очень позитивный человек и не будешь унывать ни при каких обстоятельствах. Это гены или воспитание?

Нет, что ты! Я всю жизнь борюсь с унынием. Уныние, печаль, страдания всегда присутствуют, всегда идут рядом со мной. Но это не мешает радости. Я же на самом деле всю жизнь себя воспитываю. С утра и до вечера воспитываю: так нельзя говорить, это нельзя есть, нельзя себе давать послабления. Нельзя лениться. Я заставляю себя вставать рано. Я в восемь встаю, но планирую заставить себя вставать в семь.

Зачем?

От этого удлиняется день, больше успеваешь. Потом, я от природы жаворонок. У меня утро очень продуктивное время для всего. На самом деле это киношная привычка — не зависеть от сна вообще. Научиться просто отдыхать, когда тебе нужно.

И тебе это удается?

Да, я могу отдохнуть и при огромном количестве народа, шума и музыки.

Значит, у тебя хорошая нервная система.

Она воспитанная. Нервную систему тоже надо воспитывать, ей надо приказывать, понимаешь? Нужно всё время себя как-то держать.

Аленочка, многое в твоей жизни перевернул, как я понимаю, театр «Современник». Для тебя неожиданным было предложение Галины Борисовны Волчек работать здесь?

Да. Я пришла в театр просто посмотреть спектакль «Три сестры». Перед началом спектакля увидела Галину Борисовну Волчек, которая сидела в ложе. А могла и не сидеть в этот день, кстати. Я была с ней немного знакома, пересекалась на каких-то мероприятиях. Я увидела ее и решила зайти к ней. Меня тогда приглашали в другой театр — в хороший спектакль на главную роль. Вот я решила с ней посоветоваться, идти мне в этот театр или нет. Рассказала ей всю историю. Она сказала, иди. И сказала удивительные слова — что хотела бы видеть меня в своем театре. Что мне было, конечно, очень приятно. Когда я уже готова была идти репетировать в тот театр, куда меня звали, мне внезапно позвонила Галина Борисовна и сделала предложение ввестись в «Современнике» в спектакль «Три сестры». И я сразу всё решила.

И ты, конечно, не жалеешь об этом выборе?

Смешной вопрос. У тебя хорошее чувство юмора, Вадик.

Читайте полную версию интервью в журнале ОК! №25