Татьяна Орлова
<div>«До Раневской мне не долететь»</div> <div> <br /> </div> <br />
Татьяна, вы пришли в Театр Маяковского сразу после окончания ГИТИСа, в 1977 году. Я не поверю, если вы скажете, что за время работы в театре вам ни разу не хотелось собрать вещи и хлопнуть дверью.
Не поверите, мне этого ни разу не хотелось.
Вам так повезло с местом работы, или вы такой покладистый человек?
Просто я знаю, как сложно попасть в театр в Москве. Я же преподавала в институте и видела, как трудно потом куда-то устроиться. И смысл тогда что-то менять? Некоторые мои однокурсники ушли из театра. Гончаров (Андрей Александрович Гончаров — худрук Театра Маяковского, педагог ГИТИСа. — Прим. ОК!) нас прямо с курса взял человек семь, а сейчас осталось двое. Разные ситуации были в свое время, помню, у нас проводили какие-то конкурсы — пытались труппу почистить и просто выгоняли людей из театра. Голосовал худсовет. В общем, получилось, что меня не выгнали. Была сложная ситуация, когда худруком пришел Сергей Арцибашев, некоторые ушли из-за конфликта с ним. Теперь хотят обратно... У меня же за 36 сезонов здесь ни разу не возникало желания хлопнуть дверью. Причем многие годы я, что называется, качественно не работала. Ну как, бегать в массовках — это не качественная занятость в репертуаре.
Тем не менее Андрей Гончаров отобрал вас — одну из семерых.
Отобрал.
Вы были его любимой ученицей?
Боже упаси! Любимой у него была Лена Козлитина — вот с ней вдвоем мы и остались с нашего курса. Меня он взял, потому что на тот период не было такой индивидуальности в театре. Отобрал на всякий случай — пусть будет. И вот это «пусть будет» длилось десятилетиями в массовке.
Подождите, а десятилетиями играть в массовке — это не унижение для актера, у которого есть потенциал?
Конечно, унижение. Но у Гончарова по-другому не было. Через это надо было пройти, потом постепенно получить маленькие эпизоды.
В жизни вы точно так же любые трудности стараетесь пережить? У вас никогда не возникает такого состояния, когда хочется обрубить все концы и начать всё сначала?
Поскольку я верующий человек, я в таких случаях всегда думаю, что Богу угодно, чтобы в этот период моей жизни были вот такие трудности. Поэтому я не спивалась, а просто ждала. Такие вещи нужно пережить. С верой и надеждой.
Интересно, на что вы потратили первый большой гонорар?
Первый большой был, наверное, году в 88-м, когда я снялась в полном метре в кино. Гонорар был условно большой — не то что разверните свой мешок, мы вам сейчас денег дадим. А на что потратила? Долги, наверное, отдала. В принципе первые деньги у меня появились где-то в конце 90-х, когда мы с Наташей Гундаревой, Женей Симоновой и Олей Прокофьевой стали ездить со спектаклем «Любовный напиток». Татьяна Ахрамкова его поставила. Сибирь проехали, и появилась какая-то копеечка. Это было для меня удивительно. Но это уже был конец прошлого века.
Татьяна, а кто до Гончарова заметил в вас яркую индивидуальность? Кто подсказал вам, что нужно поступать в ГИТИС?
Во-первых, на вступительных экзаменах меня заметила Нателла Бритаева, педагог на курсе, благодаря ей я и поступила. А началось всё с того, что моя тетя работала в театре в маленьком городке, я приехала к ней на каникулы, и она привела меня к себе на работу. Мне было семь лет. И там меня, как сейчас говорят, поднакрыло. Это из той серии, когда сядет человек ребенком в самолет и потом всю жизнь мечтает быть летчиком. Процентов семьдесят девушек хотят быть актрисами, потому что это заманчиво. Но у кого-то с возрастом желание проходит, а у кого-то нет.
Марина Мстиславовна Неёлова рассказывала в недавнем интервью ОК! о том, что когда она пришла поступать в ЛГИТМиК и увидела в коридоре невероятных девочек и мальчиков, то засомневалась в себе, хотя с детства мечтала стать актрисой.
Это безусловно. На вступительных в театральный очень мощная энергетика, люди зажимаются, им страшно. Моя тетя, к которой я впервые попала в театр, как-то сказала, что артистки нужны всякие — и толстые, и худые, и красивые, и некрасивые. Поэтому у меня не было такого: «Боже мой, какие они тут красивые! Как модели...» Когда мы поступали, всякие приходили. А Мария Аронова? Это же вообще глыба, это мощь. Что она, тростиночка, что ли? И немерено для нее работы. Во всех классических и современных постановках есть героиня, и обязательно есть у нее какая-нибудь характерная подружка.
Так героиня всегда главную роль играет, а характерная — вторую.
Вспомните фильмы с Фаиной Раневской. Много вы запомнили героинь, которые играли вместе с ней? Людмилу Целиковскую, Татьяну Окуневскую — таких звезд мы помним. А что Фаина Георгиевна-то играла? Семь фильмов, и всё. Тут «Муля, не нервируй меня», тут «Але, это я, Маргарит Львович». Зато ее все помнят.
Как вы относитесь к тому, что вас называют Раневской нашего времени?
Никак я к этому не отношусь. Раневская — гений. Та многогранность, глубина, легкость, с которыми она существовала… Нет-нет, никак я к этому не отношусь. Может быть, что-то у меня выходит смешно, есть ярко характерные роли, но до Раневской мне не долететь.
Вы с некоторых пор стали очень много сниматься в телепроектах. Телевидение сегодня приносит людям популярность — их начинают узнавать на улицах, в метро. Как вам кажется, вы прошли такого рода испытание?
Я к таким вещам отношусь очень спокойно. Во-первых, мне свойственно ставить себя на место другого человека, а во-вторых, я и сама была в такой ситуации. Очень мне нравилась Алиса Фрейндлих. И когда к нам в театр на гастроли приезжал Театр Ленсовета, я тоже к ней подходила, брала у нее автограф. А когда я сама была в Киеве на гастролях, то принесла букет Аде Роговцевой. Я понимаю эту потребность людей подходить на улице, просить сфотографироваться, поэтому меня это не нервирует. А потом, мне повезло: когда меня узнают, то начинают улыбаться. Потому что, видимо, я не ассоциируюсь с отрицательными героями. Я так понимаю: зрители не очень помнят мою жесткую роль в «Атлантиде», где я играла заключенную. А вспоминают, наверное, роли в «Папиных дочках», «Одной за всех». Поэтому в мой адрес никогда не звучало оскорблений, какого-то негатива. Неприятно только, когда стоишь в очереди в какой-нибудь конторе, где надо бумажку взять, и тебе там хамят до тех пор, пока не узнают, а как узнают, то начинают любезно разговаривать. Вот это всегда очень напрягает.
Татьяна, я видела вас в потрясающем спектакле «На чемоданах». Вы там демонстрируете прекрасную форму. Мы с подругой сидели во втором ряду, откуда заметны любые изъяны. Занимаетесь спортом каждый день?
Нет, я ничем не занимаюсь, просто у меня такая конституция. Сейчас, правда, начала заниматься лечебной физкультурой — по необходимости. На съемках сериала «Пока цветет папоротник» меня из колодца вытаскивали так, что позвонок выскочил. Но мне всё вправили, и теперь я хожу на лечебную физкультуру.
А вам было бы интересно принять участие в телепроекте типа «Танцы на льду»?
Боже сохрани. Нет, я всю эту движуху не люблю. Например, в одной из серий «Ворониных» мы с Андреем Ургантом танцевали танго. Танцевали как могли… «Воронины» — это же юморной сериал. А так нет, я лучше буду сниматься в кино. Я и на лыжах-то катаюсь на равнинах, потому что не могу вернуться на съемки в гипсе. У меня в договоре прописано, что я не могу даже цвет волос поменять, не то что ноги ломать. Поэтому никаких танцев, тем более на льду.
Скажите, вы когда-нибудь чему-нибудь завидовали? По-хорошему.
Я только раньше завидовала тому, что у людей есть деньги и возможность путешествовать. Но это даже не зависть была, а досада. А что касается зависти профессиональной, то это для меня вообще неприемлемо, это разрушает, и поэтому я не могу себе этого позволить. Даже если вдруг промелькнет «А почему не я…» — сразу говоришь себе: «Стоп, он своей дорогой идет, ты своей». Ведь если я против подобного, если я это осуждаю, значит, я не должна так поступать сама.
Это результат вашей собственной работы над собой, или вам в детстве это привили?
Нет, это результат самовоспитания. Помню, я уже работала в театре после института и как-то сказала: «Я поняла! Человеку нужно поступать так, как бы он хотел, чтобы поступали с ним». Открытие я сделала. Мне говорят: ну, вообще-то, это в Библии, в десяти заповедях, написано: «Возлюби ближнего, как самого себя». А я дошла своим умом.
Татьяна, у вас есть страница на Facebook'е, в «Одноклассниках»?
Нет, меня нигде нет. В Интернете мусора очень много. У нас своя социальная сеть здесь, в театре. А в «Одноклассниках» только появись — тут же поток пойдет. Причем там есть Татьяна Орлова — кто-то от моего имени пишет, предлагает провести корпоративы, вечеринки. Типа я сама предлагаю, это мыслимо?
Вы очень хорошо сказали, что у вас в театре своя социальная сеть... Накануне 90-летия в Театре Маяковского произошли глобальные перемены — поменялись худрук и директор театра. А сам театр меняется с приходом новой власти?
Колоссально. То, что было при Гончарове, было стабильно — текло и текло. Пришел Арцибашев, больше было разрушения — и здания театра, и труппы. Очень много ушло актеров среднего поколения... А пришел худруком Миндаугас Карбаускис и директором Леонид Ошарин, и я даже не могла предположить, что они смогут такое сделать с театром в кратчайшие сроки. Сейчас у нас хороший западный театр. Сделали капитальный ремонт, полностью заменили все кресла в зале, придумки какие-то интересные в оформлении использовали. И эта колоссальная работа была сделана за два месяца. Это что-то невероятное — кого ни спрашиваю, все в восторге. И по-человечески Карбаускис — уникальное явление. Нормальный, вменяемый, на мой взгляд, очень талантливый режиссер. У меня он вызывает восхищение. С ним можно просто встретиться за кулисами и нормально поговорить. Ничего подобного за все эти годы в театре не было. Нельзя было подойти ни к Гончарову, ни к Арцибашеву — они были слишком высоко. К Арцибашеву еще можно было подойти, но соблюдая дистанцию. А тут у человека нет отчества, его все зовут Миндаугас. И это замечательно.
А Гончаров, говорят, постоянно кричал на актеров.
Не то слово! А я не выношу крика вообще. Но на сегодняшний день я замечаю у Карбаускиса только такт и уважение к людям. Я не слышала, чтобы он кого-то унизил или вогнал под землю. Человеку, конечно, свойственно меняться... Но может, он будет совершать какие-то поступки, которые еще в больший восторг меня приведут? В конце концов, я же не выхожу за него замуж. (Иронично.) Боже мой, если разочаруюсь, то как я буду жить всю оставшуюся жизнь?! Мы же сослуживцы, он мой начальник...
Татьяна, вы годами играли в массовках, худрук на вас кричал, чего вы не переносите. А почему вы не поехали, например, к тете в театр? Провинциальных театров очень много, и там гораздо проще быть на первых ролях.
Да, но я оттуда как раз уехала, чтобы в Москве жить и работать. У нас даже в свое время было такое мнение: лучше в массовке в Москве, чем главная роль на периферии. Вы знаете посещаемость провинциальных театров? Мы сейчас были в маленьком латвийском городке Даугавпилсе. Там небольшой театр, русский. Русских в городке много — это на границе с Россией. И вот в театре каждый месяц выпускают новый спектакль. Сколько народу придет в местный театр? Месяц — и всё, закончилось население городка, которое посещает театр. При этом парадокс: те, кто не ходит в театр у себя дома, в Москве сходят обязательно. Потому что там будут люди «из телевизора». А это очень важно — интересно живьем-то всех увидеть. Если Мерил Стрип приедет, я, конечно, тоже пойду на нее посмотреть. И на Изабель Юппер пойду. И где в таком случае работать лучше? Конечно, в Москве. Вот поэтому во все тяжелые времена, когда на тебя орали, тебя унижали, оскорбляли и давали микророли, ты все-таки надеялась и ждала. И поэтому дождалась.
Читайте полную версию интервью в журнале ОК! № 46