Лариса Долина

На фоне бесконечного потока реальных и мнимых новостей, которые спешат рассказать о себе звезды шоу-бизнеса, Лариса ДОЛИНА выглядит отдельной планетой. Ей совсем не нужен пиар. У нее уникальные вокальные данные и сильная актерская энергетика. И этого, оказывается, достаточно для прочной и многолетней зрительской любви.

Один штрих. Нынешним летом, на КВН в Юрмале, Лариса Долина была членом жюри. Я видел, с каким удовольствием и как азартно она реагировала на шутки участников. И я подумал, что такая жизнерадостность свойственна самой Ларисе. Мне кажется, ее стихия — это сплошные парадоксы и сплошное «вопреки». Но Долиной нужен постоянный драйв, иначе ей было бы скучно и неинтересно жить. И творить.

Лариса, это правда, что ваши родители категорически не хотели, чтобы дочка стала певицей?
Они не чувствовали, что это мое призвание, долго не могли в это поверить. Они не обращали внимания на то, что у меня есть данные, что меня хвалят, всё пропускали мимо ушей. Я училась в 10-м классе, когда меня пригласили работать артисткой в Одесскую филармонию. Когда родители узнали об этом, вот тогда они встали на дыбы. Мама мне говорила: «Ты должна стать нормальным человеком, нечего в артистки идти». В общем, всё это переросло в большой скандал, родители не понимали, что я совершенно серьезно хочу петь.

Вы уже с подросткового возраста проявляли характер, да?

Тогда я проявила характер первый раз. Всё, что было до этого, — мелочи жизни. Подумаешь, что-то тебе не купили, это всё ерунда.

Часто не покупали то, чего хотелось?
Естественно. Мы никогда не катались как сыр в масле, жили очень средненько и даже ниже среднего. Мама, профессиональная машинистка, была вынуждена брать работу на дом, печатать по ночам. Придет с работы, покормит нас с братом и папу, постирает, помоет посуду и садится печатать часов до четырех утра. А в семь ей уже надо было быть на основной работе.

То есть вы спали под аккомпанемент пишущей машинки. Тоже своего рода музыка.
Я иногда вообще не могла уснуть — мы жили в коммунальной квартире, все в одной комнате. Но не скажу же я маме «перестань», это было невозможно. Отец работал на заводе стекольщиком и тоже ездил, как говорили, «халтурить», чтобы заработать лишнюю копейку. А у тебя подруги и друзья, у которых родители много зарабатывают, у которых больше игрушек и всего остального. Мне же обидно, я начинаю клянчить у мамы: мама, купи то, купи это. Мама говорит: ну не могу я, нет у меня денег, мы не можем себе это позволить. Я тогда этого не понимала.

А вы остро чувствовали свою ущербность на фоне благополучных сверстников?
Не то чтобы ущербность. Я всегда и везде была белой вороной. Меня не брали в компании...

Почему, Лариса?
Я всегда была лидером. Если куда-то прихожу, всё внимание беру на себя. А это конкуренция, зависть, поэтому меня не принимали. Так что у меня не было много друзей и много подруг, они меня миновали…

...и вместо друзей — жестокая детская зависть. Как-то грустно.
Была, была. Жестокая. Например, когда я шла из музыкальной школы с виолончелью, мои знакомые сверстники смеялись надо мной, называли виолончель «бандурой». Я старалась не обращать на них внимания. А на самом деле они мне завидовали. Это выяснилось, когда мы стали старше. Когда я стала работать в филармонии, одна девочка призналась: «Знаешь, мы смеялись, но это была просто зависть, прикрытая смешками. Мы тебе завидовали, потому что у тебя музыкальный слух, ты музыку любишь, играешь. А мы не можем ни петь, ни играть, нас родители не отдавали учиться музыке».

Кстати, почему ваши родители отдали голосистую дочку не на вокал, а на виолончель?
Я скажу, почему так произошло. Пение тогда не котировалось, музыкальный инструмент — другое дело, причем любой. А я бросила учиться на фортепиано — мне надоело. Я три года занималась, отлично знала ноты, гармония — пять, сольфеджио — пять, хотя специально ничего для этого не делала. Я была жутко ленивой, но очень способной, как говорили учителя. У меня очень хорошая музыкальная память, нотные диктанты я писала за две минуты, а весь класс писал за сорок. Щелкала как семечки, и этому тоже завидовали.

А как все-таки вы убедили родителей, что вам надо делать вокальную карьеру?
Меня и маму вызвали на совет по делам несовершеннолетних, на котором, как правило, рассматриваются дела подростков, которые хулиганят. Председателем этой комиссии был директор нашей школы. Он получил письмо из филармонии с просьбой отпустить ученицу такую-то в филармонию, а общеобразовательную школу она закончит заочно (у нас в Одессе была тогда заочная средняя школа), мол, не волнуйтесь, мы будем за ней присматривать, мы не можем терять такую талантливую вокалистку. Директор развел руками и сказал: «Что тут обсуждать, я слышал, как она играет на фортепиано, как она поет, нельзя девочке судьбу разрушать, давайте ей поможем, давайте ее отпустим, мало ли, вдруг это будущая знаменитость». Пришлось родителям меня отпустить. На следующий день я пришла в школу забрать документы, уже без формы, без учебников, зашла в класс, села за последнюю парту. Первым уроком была история, а у нас была очень суровая историчка, прошедшая войну, ветеран, вечно с беломориной во рту, с прокуренным голосом. Спрашивает меня: «А ты чего это сегодня такая расфуфыренная?» Я говорю: «Да я, знаете, Александра Георгиевна, попрощаться пришла с вами и с ребятами». «То есть как попрощаться?» — «А я больше у вас не учусь». Не «в школе», а именно «у вас» не учусь. «Это почему?» — спрашивает. Я говорю: «Я с сегодняшнего дня артистка филармонии, поэтому школу буду заканчивать заочно. Спасибо, удачи, до свидания». А одноклассники смотрят на меня так... Как бы они хотели удрать оттуда со мной вместе!

Ну хорошо, Лариса, а когда родители признали, что их дочь талантливая певица?
Знаете, когда мне присвоили звание заслуженной артистки — это было лет двадцать назад, — мама была у меня на юбилейном концерте в зале «Россия». Линочке, моей дочке, было семь лет, она вместе с Леней Ярмольником вела концерт. Был полный зал, всё красиво, всё здорово, и вдруг мама говорит моему конферансье: «Ой, всё равно, лучше бы она была нормальной. Была бы семья, муж был бы…» Он просто в шоке, говорит: «Вы посмотрите, Галина Израилевна, зал же умирает от счастья! Посмотрите, что с ними творится, когда Лариса поет!» Мама только фыркнула. Она не могла признать мою правоту очень долго, и я думаю, что до конца своих дней не приняла того, что я стала певицей.

Вам, конечно, больно было это осознавать.
Очень больно, ведь, когда я приезжала домой, бесконечно выслушивала: «Вот у тебя нет семьи, дочка без родителей растет». Линочка же с мамой была. Я говорила ей: «Мам, понимаешь, это не я выбрала профессию, это профессия выбрала меня, тут уж не поспоришь. Я больше ничего не умею делать так хорошо, как петь». Она уважала мою профессию, она плакала на моих концертах, но мне не говорила ничего до самого конца. А она бы сказала, если бы мнение у нее изменилось.

А отец? Тоже не признал ваш дар?
Папа умер гораздо раньше. Он ходил на мои концерты тогда, когда я еще не была очень известной и популярной. Линочке было всего три годика, когда его не стало.

То есть дочь родилась в то время, когда у вас начала активно развиваться карьера.
Когда Линочка родилась, мне пришлось отложить в сторону все свои проекты и заняться ребенком, тогда это было важнее всего. Но я также понимала, что и жить на что-то надо. Когда Линочке было два года, я развелась с ее отцом, и мы переехали в Одессу. Я начала потихонечку подниматься, создала свой коллектив.

Дочка остро переживала отсутствие мамы?
До пяти лет она ничего не понимала. Я летала к ней в Одессу, даже если было всего два дня свободных. Я жутко скучала. И хотела хоть немножечко разгрузить маму. А после пяти лет это стало для Лины уже очень чувствительно. Когда я приезжала, она была такая трогательная! В аэропорту меня провожает, слезы в глазах, но не дает им пролиться, чтобы я не увидела. Это какой надо было быть сильной!.. Как только я садилась в самолет, она рыдала у бабушки на плече. И я рыдала в самолете, при ней я тоже не могла заплакать. И так всё время. А что сделаешь, не разъезжать же с ней по гастролям? Ей надо было идти в школу, она тоже была талантливым ребенком: к пяти годам читала, считала. До восьми лет она жила с бабушкой, потом я ее забрала в Москву. Когда я покупала свою первую квартиру в Москве, я понимала, что ребенок обязательно должен быть со мной, потому что нужно браться за воспитание, отдавать ее в хорошую школу. Потому что бабушки всегда балуют, по себе теперь уже знаю, я свою Сашку тоже балую.

Лариса, наверное, вы сегодня многое пытаетесь компенсировать, общаясь с внучкой.
Конечно, я буду делать для нее всё возможное. Когда она станет постарше, я уже не буду так занята и смогу отдавать ей всё свое свободное время. Очень хочу, чтобы она была счастливым ребенком. Мы втроем — я, Лина и Сашка — очень похожи, это видно невооруженным глазом. И характер у Лины тоже долинский, не отцовский. Она, пока не добьется своего, не отстанет, Сашка уже такая же, хотя ей еще только годик. И она артистическая натура, это видно по фотографиям. Как она позирует фотографу! Просто готовая актриса.

Насчет Лины. Редкий случай, когда дочка известной певицы не становится певицей.
Талант передается через поколение. Хотя Линочка на самом деле могла бы петь. Я была готова ей помочь, но она не хотела быть в моей тени.

А чем Лина занимается?
Сейчас она сидит с ребенком. Когда в два с половиной года мы отдадим Сашеньку в садик, Лина пойдет по своему пути. Она очень крепкий театральный администратор, работала у нас в мюзикле. Очень ответственная. У нас три года назад проходили премьерные спектакли — «Мата Хари. Любовь и шпионаж». Перед спектаклем по радио идет объявление, что фотографировать строго запрещено. И вот во время спектакля Лина вдруг видит у одного зрителя фотоаппарат, идет в зал, тихонечко, проходит к этому зрителю и говорит: простите, но вы были предупреждены, отдайте ваш фотоаппарат, заберете его после спектакля у администратора. И человек отдает ей фотоаппарат без звука. Вот она такая, очень крепкий характер. Плюс она еще очень способный кулинар — как она готовит! Это высший пилотаж. Мы почти всё лето жили вместе на даче, и она нам такие столы накрывала! Причем успевала и ребенка покормить, и с ним погулять, и постирать, и еще приготовить обед для всех.

Отлично. Лариса, а когда вы с дочкой стали друзьями? Когда ее обиды были забыты?
Не так давно. Я думаю, лет пять-шесть назад, не больше. Ей сейчас двадцать девять. У нее было несколько переходных возрастов, не как у всех. И их надо было пережить и ей, и мне. Ей – для того, чтобы понять, что ее лучшим и самым верным другом всегда буду я. Потому что я всегда всё приму, что бы ни было, потому что она моя дочь. Она хотела учиться на своих ошибках и прошла через многое. Одна, сама. И может быть, это хорошо. Во всяком случае, она была по-настоящему готова к рождению ребенка. И хорошо, что это не произошло в двадцать лет. Я ее тоже поздно родила. Лина Сашу родила в двадцать восемь, и я Лину родила в двадцать восемь. Просто у нас были разные пути, и у меня были возможности сделать так, чтобы она жила лучше, чем я когда-то. Она, конечно, была немножко избалованной. А характер у нее несладкий, как и у меня.

Вы часто выпускаете шипы?
Я же руководитель, у меня свой коллектив, я несу эту ношу и отвечаю за всё. Мой характер терпят, потому что уважают, доверяют и любят. Я могу быть сладкой только дома — с мужем, с детьми, вот тогда я становлюсь женой, мамой и бабушкой.

Лариса, я понял, что у вас в жизни всё было очень непросто. А приходилось натыкаться на стены, которые пробить невозможно?
Стены всегда были, конечно. Туда не пускали, сюда не пускали, отсюда вырезали. Я об этом не хочу даже рассказывать. Я повторяю, что всегда для всех была белой вороной. Всю жизнь. Меня не выпускали за границу, даже в Чехословакию, из-за моей пятой графы — «национальность». Например, я сама добивалась, чтобы меня послали на международный конкурс, хотела принести пользу России в культурной области. Мы с покойным Жорой Гараняном записали песню и решили, что поедем с ней на «Интерталант» в Чехословакию. Меня не пускали, потому что я не знала, в каком году был десятый съезд компартии Испании. Нужно же было проходить комиссию. «Как это вы не знаете?» Я говорю: «А почему я должна это знать? Я знаю, зачем я еду туда. Я знаю, что привезу оттуда все высшие награды». Так и получилось. Я привезла оттуда Гран-при и приз за лучшее исполнение чешской песни.

После этого лед тронулся?
Ничего не изменилось. Потом из телеэфира стали вырезать из-за национальности, и так продолжалось, пока к власти не пришел Горбачёв.

Представляю, что всё это время творилось в вашей душе!
Всё, что было в моей жизни, я принимала стойко. Я знала, чувствовала, что будут перемены к лучшему, что нужно просто перетерпеть. Конечно, лучше, если бы карьера состоялась не в сорок лет, а в двадцать. Но когда в двадцать не понимают твоего творчества и не хотят тебя, то принимай это в сорок. Ну не в сорок, может, чуть раньше, но, к сожалению, не в том юном возрасте, когда еще много сил и еще есть возможность выстрелить на Западе. Но я ждала своего часа. Без истерик, без слез, без денег. И дождалась. Так что всё было не напрасно, и мой тяжелый, кропотливый путь и преданность профессии сделали свое дело. Потому что если бы в душу закралась хоть одна маленькая нотка сомнения — всё. Но я ничего так не хотела, как петь.

А это вообще, наверное, самое важное в жизни — знать свою цель и идти к ней.

Нужно фанатично любить свое дело. Чтобы твое желание петь не могли ни экскаватором переехать, ни с самолета сбросить, ни утопить.

Я помню поездку на Канары в девяносто седьмом году, там снимался фильм «Новейшие приключения Буратино». Вы играли Тортилу, а кота Базилио играл Сергей Мазаев. Игорь Верник был братом Буратино, которого играла Кристина Орбакайте, Вова Пресняков тоже участвовал. Хороший был состав. Я прекрасно помню, Лариса, какие вы устраивали у моря потрясающие импровизированные джазовые концерты. Это было что-то фантастическое!

Мы и сейчас устраиваем, у нас две программы.

Сейчас-то вы выступаете с Игорем Бутманом на лучших площадках. А тогда джазовые концерты особо не приветствовались. Приходилось петь попсу.
Попсы тогда вообще не было, были советские песни, и на одном из песенных конкурсов, в Сочи, я получила вторую премию. И только потому вторую, что я работала в ресторане. А это у нас тогда порицалось.

«Ресторанная певица Долина» — неожиданный для меня поворот событий. И как долго это продолжалось?
В юности я много работала в ресторанах, это для меня была такая школа! Во-первых, память, во-вторых, способность подлаживаться к разным музыкантам, к публике, неважно, пьяная она или не очень. Я научилась быть гибкой. Сначала эта работа кажется ужасной, а потом ты просто привыкаешь, и всё. И вот ты уже закаленный артист. Кто-то скажет: я не могу за один вечер семнадцать раз подряд петь одну и ту же песню. А я могу.

Потому что заказывают и надо петь?
Никуда не денешься. И это тоже мастерство. Я уважаю музыкантов и певцов, которые начинали в ресторанах. Многие, кстати говоря, так начинали.

Лариса, а «семнадцать раз за вечер» — это не вызывало у вас ненависти и тоски?
Нисколько. Я всегда даю себе психологическую установку: спой как в первый раз. Уже десятый пошел, двенадцатый пошел — спой как в первый раз. Поэтому мне легко в студии работать, всё время повторять песню, когда ее записываешь. А в студии работать непросто, потому что нет зрительного зала, тебе неоткуда брать энергию, ты сам должен себя питать.

А когда пришел ваш час и начался взлет карьеры?
Когда появилась песня «Погода в доме». Девяносто шестой год. С этой песни началась суперпопулярность, скажем так. Эта песня пять лет не давала никому никуда пройти — занимала первые места в хит-парадах, везде. Пластинки улетали как горячие пирожки.

И вот опять «белая ворона» Долина раздражала всех! А среди коллег есть кто-то, с кем вы дружите? Или это только коллеги?
В основном это, конечно, коллеги. Не друзья, но такие добрые знакомые. Но и друзья есть — Лолита, Леночка Преснякова. Мы с Пресняковыми дружим уже много лет. Я их очень люблю. В этой семье, одной из немногих, никогда не было пафоса, звездной болезни, ничего похожего. Милые, фантастической доброты люди.

Скажите, с годами характер портится? Вы чувствуете нотки, которые вам самой в себе не нравятся?
Нет, наоборот, характер стал улучшаться. Все эти нотки ты чувствуешь, когда ты еще не взрослая, — вот где-то между молодой девушкой и мудрой женщиной. В этом возрасте я была просто как еж, ко мне невозможно было подойти, я взрывалась моментально. Постепенно, с годами, когда родила, я стала мягче, а теперь, когда стала бабушкой, стала еще мягче. Я поняла, что есть в жизни важные вещи, а всё остальное, как в «Погоде в доме», — суета.

А что вы считаете самым важным?
Любовь, верность, твое призвание, больше ничего. Всё остальное чушь собачья. И конечно, надо жить по заповедям. Я ценю просто жизнь, и всегда ее ценила, даже когда была ребенком. Я в детстве попала под машину. Мне было семь лет, я пошла кататься на коньках и, не глядя по сторонам, побежала. И тут вылетает «Волга». Перелом обеих ног и сотрясение мозга, полгода в гипсе. И тогда, в восемь лет, я стала понимать, как важно не сломать себе руки, ноги. Это было мучение: все гуляют на улице, а ты сидишь в гипсе. С тех пор я всегда тщательно выбираю дорогу, всегда осматриваюсь и ужасно боюсь мостовых. Я даже не вожу машину, не считаю, что я достаточно внимательная для этого.

Вы структурированный человек? Всегда можете определить главное?
Вот хорошее слово — «структурированный». Я Дева по гороскопу. Я всегда очень аккуратно всё делаю: сказано — сделано. Девы все такие в принципе. А по году рождения я Коза, упрямая. Всё это мне очень помогает в жизни. Ведь многие, не дождавшись перемен к лучшему в карьере, либо спиваются, либо подсаживаются на наркотики, и всё — человек умирает, и физически, и морально.

Особенно в музыкальном мире. А у вас случалось расслабление такого рода?
Что вы, Вадим, никогда! Я боюсь этого как огня, я очень редко выпиваю и никогда в жизни не пробовала наркотики. Я боюсь даже думать про это, потому что я столько повидала, что поражаюсь, как люди, которые тоже всё это видят и знают, все-таки подсаживаются на наркотики. Поражаюсь, почему нет силы воли и почему нет страха? Как можно жить без страха? Ты же не можешь своей жизнью управлять, если нет страха. Страх должен быть обязательно.

Согласен с вами. А что дает вам силы? Вы занимаетесь спортом, ходите на фитнес?
Я занимаюсь пилатесом. Но главное, я научилась жить в гармонии с собой. Наверное, это не всем дано, потому что я вижу очень много людей, которые не знают, как им жить. А я всегда философски рассуждаю: что Бог дал, то и надо брать. И надо уметь прощать. Если я знаю, что кто-то мне сделал плохо, я пойду поставлю свечку и помолюсь за него. Если не будешь прощать, тяжело будет тебе самому, это будет распространяться в тебе, точить как червь. Лучше простить, и всё. И по божьей заповеди, и чтобы жить с собой в мире, хорошо и тепло.

Лариса, вас часто обсуждают и говорят, как хорошо выглядит Долина, как она похудела, какая у нее фигура.
Уже сколько лет я то худею, то поправляюсь. Конечно, это самоистязание, потому что это не мое, я всегда была пышной девочкой. Поэтому я постоянно борюсь с лишним весом, у нас с ним война. В какой-то момент я под этот образ жизни подстроилась. Не разрешаю себе есть после пяти вечера, ну и всё, и успокоилась. Меньше весишь — лучше себя чувствуешь. У меня и в спектакле «Мата Хари» нагрузка сумасшедшая — нужно по лестницам бегать, и в концерте, который идет два часа без перерыва. На это надо иметь силы.

У вас всегда живой концерт?
Всегда живой. Два часа живой музыки, полчаса перерыв.

Такая нагрузка, а вы еще ограничиваете себя в еде, в том, что может дать дополнительный тонус.
До тех пор пока я выхожу на сцену и являюсь публичным человеком, я должна хорошо выглядеть. И для себя, и для тех, кто на меня смотрит. Я должна стремиться к идеалу, к совершенству. Быстрый взлет в любой карьере предполагает быстрое падение. А я шла очень медленно, поэтому взошла и там остаюсь. И теперь нельзя дать себе поблажку ни на один миг. Расслабишься на секунду, и всё, до свидания. Собранность — это самое важное, что должно быть у артиста. Если ты себя распустил, начинаются проблемы. А вернуться в форму труднее, чем ее потерять.

Вот это точно. Лариса, мы с вами беседуем в канун Нового года…
Ой, так я такой подарок делаю всем к Новому году! Я же новую пластинку сейчас выпускаю. Она включает в себя все лирические песни, песни о любви, которые я спела за последние двадцать лет. У нас люди в погоне за материальным забыли, что есть душа, есть любовь, а это самое главное, что вообще есть у человека. Только когда пройдешь какой-то этап, наберешься житейского опыта, ты можешь петь такие песни, которые я собрала на этой пластинке. Песни своих любимых композиторов Игоря Крутого, Лени Агутина, Максима Фадеева, Эдуарда Артемьева и даже финальный монолог Клод Франс из мюзикла «Любовь и шпионаж» Максима Дунаевского. Получился очень красивый сборник, просто феноменальный. Для тех, кто любит лирику.

С удовольствием послушаю. Лариса, а у вас дома были какие-то новогодние традиции, которые вы сохраняете в своей семье?
У нас дома негде было устраивать праздники, у нас была одна маленькая комнатушка в коммунальной квартире. Мы в ней жили лет семнадцать, наверное, и ждали, пока папа, который служил в строительной организации, получит двухкомнатную квартиру. Эту квартиру мы получили, когда он уже был смертельно болен, а я уже была артисткой филармонии. Поэтому у нас не было традиций, мы, как правило, уезжали к маминым друзьям, где собиралась компания. Там была пластинка, моя любимая, Beatles. Когда мне было восемь лет, мне особенно нравилась песня Girl. С этой пластинки началось мое знакомство с битлами. Мама меня тогда ругала, что я ставила пять раз одну и ту же песню. А я маму всегда очень боялась. Она у меня была очень мощная и строгая, а папа, наоборот, мягкий, добродушный, всегда за меня заступался, всегда давал мне деньги, когда мама не видела. Она мне даст тридцать копеек на сосиски в школе, а он провожает меня до двери, вытаскивает рубль, говорит: вот тебе еще рубчик. Однажды был случай, когда я испачкала бальное платье, которое мама купила на нашем одесском безумном толчке. Я его залила чем-то и боюсь: сейчас приедем домой, и там начнется скандал. Вся трясусь. И что тут началось! Тогда папа схватил это платье и разорвал его на куски. «Что для тебя это платье, что ты ребенка заставляешь столько плакать? Ну и что, тряпка, тьфу на нее!» — вот так первый и последний раз в жизни он крикнул на маму. Она успокоилась моментально, когда увидела клочки этого платья… А вообще-то, каждый Новый год меня ставили на табуретку, чтобы я там пела, в гостях. Вот это только и помню.

А сегодня как вы празднуете Новый год?
В Одессе снега не было, а снег — это первое, что приближает Новый год. Только в Москве стали по-настоящему праздновать. Но сейчас и здесь зимы часто такие бесснежные! Лучше всего праздновать за городом. У нас прямо на участке елки, мы их все наряжаем, гирлянды вешаем, игрушки — такая красота! Снега по колено, играем, бабу снежную делаем, вот это веселье. Кстати, с Новым годом вас, Вадим!

С Новым годом!