Сергей Трофимов
«Любовь —самый главный допинг» <br />
Потребность думать и искать смысл в его песнях неслучайна: Трофимов, москвич с консерваторским образованием, в детстве до дыр заслушивал Галича и Окуджаву, пел в хоровой капелле Гнесинки, в юности прошел путь от рок-барда в ресторанах до певчего регента в церкви. В начале 90-х у Сергея даже были мысли постричься в монахи, однако мудрые люди посоветовали не зарывать талант в землю. К счастью, его таланта хватило и на других известных исполнителей: Трофимов написал хиты для Александра Иванова, Лаймы Вайкуле, Николая Носкова и многих других.
Сергей, наверное, перед концертом много суеты. Как вы провели эти выходные?
Дел, как всегда, хватает. В субботу я работал на студии — записывал новый альбом, в воскресенье ездил на телеэфир.
С семьей не удалось побыть?
В этот раз я успел только позаниматься с сынишкой в спортзале и поговорить с дочкой о том, что ей привезти с гастролей. Больше ничего не успел.
А гастроли где намечаются?
Кострома, Череповец, Иваново...
И что же она попросила оттуда привезти?
Заколки, такие круглые, и чтобы были на зажимах, и какие-нибудь клипсы — обязательно перламутровые.
Мне трудно представить, как вы всё это будете искать.
(Смеется.) Мне тоже, но, надеюсь, найду, потому что у нас есть свои каналы.
Сергей, у вас огромная аудитория почитателей, причем начиная от самых простых граждан и заканчивая меломанами. Вы ощущаете всю ответственность такого своего положения?
Да, но я не делю людей на простых и непростых. Для меня люди делятся на две категории: мои единомышленники, которым интересно мое творчество и мои мысли, и все остальные. Единомышленников у меня мало, и это хорошо, потому что, если бы их было много, я бы ощущал себя идиотом. Вообще мне кажется, правильно делить общество на людей, которые хоть как-то размышляют, и тех, кто не думает ни о чем.
Ну, музыка и размышления — разные вещи. Можно не любить музыку, но размышлять.
И тем не менее это связано. Если говорить о творчестве вообще и о музыке в частности, надо понимать, что она всегда отражает время. Есть, конечно, вечные произведения — Бах, Бетховен, есть классика целых периодов: классика эмигрантской музыки, классика рок-н-ролла. Моя музыка отражает мое мнение о том мире, в котором я живу. От этого никуда не денешься.
За те двадцать лет, что вы провели на сцене как самостоятельный исполнитель, у вас изменилось отношение к своему творчеству?
Конечно. Я стал более терпимым к разным вещам. Если раньше у меня многое вызывало бурный протест, то сейчас я понимаю, что человек слаб, и общество в целом тоже, и приоритеты могут быть только вечные: любовь, честь, человеческое достоинство — в общем, обычные вещи.
Вы написали песни для многих артистов. Признайтесь, не жалко вкладываться в других?
Да нет, это же та музыка, которая ко мне приходит, но не подходит для меня самого. И тогда я ищу образ, на который песня ложится. Творчество ведь аудиовизуально — очень важно, кто именно поет.
Каковы должны быть идеальные условия для того, чтобы вам хорошо писалось?
Это вообще ни от чего не зависит. В последнее время мне лучше всего пишется за границей. Может, потому что по родине скучаю.
Острее чувствуете причастность к стране?
Вы знаете, я не то чтобы причастен — я Россию чувствую. Я ее ощущаю как маму, как сестру, как жену свою. В ней очень много женского начала, и ее невозможно постигать с помощью какой-то логики. Ну, как сказано: «Умом Россию не понять, в Россию можно только верить». И не столько верить, мне кажется, сколько чувствовать. История России туманна и неясна. С этносом русским тоже всё туманно. Культура — одна народная, другая светская, заимствованная, и вот эта борьба двух цивилизаций — азиатской, так скажем, и европейской — в основе всего. А единственное, что их соединяет, — это христианство. Другой такой страны в мире не найти.
Что в отечественной музыке вы не приемлете?
Можно многое не принимать, но я же понимаю, что она отвечает на спрос. И если я люблю французскую кухню и хожу во французские рестораны, я не пойду громить фастфуд, иначе многим нечего будет есть.
Кроме музыки какое у вас самое любимое занятие?
Лежать на диване и ничего не делать. Это называется «тупить». А еще желательно, чтобы по телевизору в этот момент показывали снукер (разновидность бильярда. — Прим. OK!).
Это что, так интересно?
Ой, не то слово! Мало того что там техника особая, так еще думать, как в шахматах, нужно.
Сергей, а вас волнует, как пройдет концерт, или вы такой бывалый и уверенный в себе музыкант, что сомнений не возникает?
Нет, конечно, я об этом думаю. Но если говорить о волнении, то беспокоит только то, как публика отнесется к моим новым песням.
А вашу музыку можно скачивать в Интернете? Вы этому не препятствуете?
Можно, конечно.
Не мелочиться — это правильно: для артиста поклонники должны быть важнее денег.
Да, но дело даже не в этом. В нашей стране это всё равно что в городе Магнитогорске бороться за сохранение окружающей среды.
Как вы настраиваетесь на концерт и снимаете волнение? Может, выпиваете рюмку коньяка…
Артист должен волноваться, это нормально. В какой-то момент, уже на концерте, это ощущение само проходит, бесследно. А пить... Я не пью, вообще никогда.
И какие у вас в таком случае допинги?
Самый главный — любовь. Любовь к любимой женщине и детям.
Вы в браке уже десять лет...
Это просто невыносимо долго! (Смеется.)
Ну да, и всем известно, что страсть проходит, и надо суметь перейти на другие уровни — тоньше, глубже. Но это надо суметь.
Я вас еще больше хочу озадачить: чтобы понимать любовь, надо еще и интеллектом обладать. Потому что любовь — она в голове. Это не процесс осеменения самки самцом, это даже не совсем чувство, это философия созидания. Я считаю, что не бытие определяет сознание, а сознание бытие, и чем больше живу, тем больше в этом убеждаюсь. Человек разучился сам создавать себе реальность, он слишком зависим от тех штампов, которые насаждает телевидение. Любовь — это способ существования во Вселенной. Кто-то понимает, а кто-то никогда не поймет.
Ну вы, наверное, тоже не сразу поняли.
Да. Мне повезло: мне довелось в жизни пострадать, а только при помощи страдания такие вещи понимаются до конца.