Инга Оболдина: «Я не карамелька, чтобы всем нравиться»

Яркая, талантливая, женственная — она в каждой роли другая и всегда узнаваемая. В этом году у поклонников Инги Оболдиной именины сердца: 7 декабря в прокат выходит фильм «Жги!», в котором Инга сыграла главную героиню — охранницу в женской колонии. Эта работа отмечена призом за лучшую женскую роль на «Кинотавре». А в МХТ имени Чехова недавно состоялась премьера спектакля «Светлый путь. 19.17»ю

Инга, на вас рубашка с надписью на спине Easier said than done («Легче сказать, чем сделать») — это не случайно? К вам это имеет какое-то отношение?

Я как-то сказала на репетиции Саше Молочникову, режиссеру спектакля «Светлый путь. 19.17»: «Я купила наряд для тебя. Чтобы лишний раз не объясняться, буду поворачиваться спиной». Шутка, конечно. Я редко ношу надписи, но эта мне нравится: и рубашка, и надпись.

О спектакле мы еще поговорим, давайте сначала о фильме «Жги!». Часть съемок проходила на территории бывшей колонии для малолетних преступников в Невеле. Вам, наверное, не приходилось раньше бывать в подобных местах?

Я была в Бутырской тюрьме. Когда мы с Мариной Брусникиной выпускали спектакль по роману Антона Понизовского «Обращение в слух», Антон пригласил меня в свой новый проект. В Бутырке он организовывал для заключенных, у которых срок уже подходил к концу, встречи с разными интересными людьми. Для меня посещение тюрьмы было шоком. Хотя Бутырская тюрьма, как мне потом сказали, показательная. И правда, поначалу было ощущение, что я в пионерском лагере: всё беленькое, чистенькое, кафель блестит.

Карцер — действительно комнатка полтора на полтора метра. Но и там всё как-то окультурено. Есть закуток с туалетом, откидной столик и радио, где пела одна популярная певица. Мой муж предположил: «Может, это и есть наказание — слушать ее весь срок?» Правда, мне сказали, что радио можно выключить.

Что запомнилось больше всего?

Зная, что мне предстоит играть женщину, работающую в колонии, человек, который проводил для меня эту «экскурсию», показал: «Вот кровать мужчины, который угрожал ножом двадцати пяти женщинам, когда отбирал у них деньги. А вот кровати братьев, которые невиновны. И мы все это знаем. И пытаемся в третий раз подать апелляцию. Но ребятам до конца срока осталось всего полгода». То есть пять лет съедено. Пять лет люди провели в тюрьме просто так. Вот такие страшные факты.

Вас легко шокировать?

Легко. Я очень сентиментальная. Многие вещи меня потрясли.

Как вас принимали заключенные?

Не думаю, что эти люди меня знали и что им было интересно то, что я делаю. Они смотрят то, что весело, что поднимает настроение. Я им пообещала пригласить Федю Добронравова — его они любят.

Я знаю, роль охранницы Алевтины Романовой по прозвищу Ромашка Кирилл Плетнёв писал специально для вас...

Сначала мы сделали эскиз — короткий метр «Настя», в котором я играла тетеньку-полицейского. По манерам поведения она недалека от охранницы. Захотелось, чтобы этот образ еще пожил, и Кирилл написал полный метр на основе документальной истории британской певицы Сэм Бэйли. Она работала охранницей в мужской тюрьме, а после выступления на шоу талантов стала звездой.

Почему Кирилл Плетнёв позвал именно вас?

Это нужно у Кирилла спросить. Мы познакомились с ним на съемках сериала «Мама-детектив». Потом он пришел ко мне на спектакль «Сахалинская жена», в котором моей героине девяносто лет. Она косая, хромая, беззубая — словом, дико комедийная. То есть Кирилл увидел именно то, что ему было нужно для будущей картины: я могу быть разной. Он знал, что эта история меня подкупит.

Он первым разглядел в вас женщину в форме?

Как-то я играла подполковника, но это были все-таки какие-то туфельки-пиджачки. А чтобы прямо такой вот мужичок — это в первый раз. В начале фильма моя героиня, кроме берцев и мужских растянутых футболок, ничего не носит. Потом она становится деревенской красавицей. «Красиво» в ее понимании — это красные туфельки, красное платьице, кудряшки. Третья ипостась — это когда она уже приезжает в Москву и ее одевают для съемок. У меня там есть такая реплика: «А что, кудряшек не будет?»

Но когда новоиспеченная оперная дива начинает говорить, становится понятно, что она как была охранницей, так ею и осталась.

Ив общем это, наверное, и хорошо. Она осталась верна себе, дружбе, каким-то своим законам чести. Хотя могла спеть и покорить все хит-парады. У нее всё для этого было.

С вами снимались бывшие работницы этой колонии. С кем проще на площадке — с реальными людьми или с профессиональной массовкой?

От обычных людей невероятная отдача. В кадре они смеются, плачут вместе с тобой и всё принимают за чистую монету. Спасибо им за эту искренность. После сцены, где я машу дубинкой и гоню заключенных, ко мне подошли две бывшие охранницы и похлопали по плечу: «Ты наша, своя. Похожа».

Это вас не пугало?

Это была похвала — медаль на грудь. Мы этого и добивались. Мне же надо было создать определенный образ, и я для этого делала всё. И игры с весом были. Я к началу фильма поправилась на пятнадцать килограмм, а к концу на десять килограмм похудела, чтобы в финале получилась совсем другая женщина.

Но нельзя же всё сыграть. Может, в вас и правда притаился тиран и деспот? Вы в жизни можете накричать на человека?

Тирании и деспотизма во мне точно нет. В жизни я взрывной человек, но ТАК орать можно только в кино. (Смеется.) Но и «Жги!» не про деспотизм. Это скорее гнев, негодование, даже бессилие. Моя героиня кричит тогда, когда она слабее героини Вики Исаковой. Она беспомощна перед ней и от этого кричит.

Крик от беспомощности — очень типичная история для родителей, например.

Не согласна. Категорически. Крик — не метод воспитания детей. Во всяком случае для меня. Самое большее, что может сказать моя маленькая дочь Клара: «Почему ты со мной так строго разговариваешь?»

Ваша героиня, как и вы когда-то, приезжает в Москву из провинции. Вы помните этот момент?

Я не просто его помню, мне пришлось объяснять художникам, как это должно быть. Поскольку кино — это все-таки кино и даже в зэковском фильме хочется какой-то красоты, наша прекрасная Регина Хомская, художник, хотела, чтобы я ехала в туфельках и платьице. Чтобы я была красивая. Но я сказала, что женщина из Невеля, так же как я когда-то из Кыштыма, не может ехать в поезде в своих лучших лакированных туфлях на каблуках. Она должна их принести в пакетике и обязательно переобуться перед выходом на сцену.

Я настояла на том, чтобы она приехала в пуховике до пят, в чунях, в которых тепло и не промокнешь, и в шапке. А всю красоту привезла в пакетах.

Вы тоже берегли лучшее для особых случаев?

Для меня вещи долго делились на выходные и повседневные. Кроме одежды, я очень хорошо психологически помню свой приезд. Вот как в фильме у Плетнёва, когда ты стоишь, а все вокруг бегают, кричат, суетятся, а ты не понимаешь, чего от тебя хотят. Куда они все несутся? Откуда у них столько забот?

В чужом городе ты всегда свободный человек. Вы в Москве до переезда бывали?

Один раз. Первый приезд в Москву, когда я влюбилась, обалдела и сошла с ума от того, что это вообще здесь, на Земле, а не на Марсе, и можно вот так просто купить билет и приехать, случился за полгода до переезда. Я училась в Челябинском институте культуры и писала курсовую по спектаклям Марка Захарова. А когда приехала в Москву, то поняла: это же живой человек, а я про него читаю, как будто он герой какой-то давней истории! Тогда я сказала себе: не хочу писать курсовые об этой жизни. Хочу проживать эту жизнь здесь. Я попала на «Вишнёвый сад» Трушкина, в котором играли Татьяна Васильева и Евстигнеев. Была на премьере «Служанок» Виктюка и на «Жестоких играх» Захарова. Всё это, конечно, снесло мне крышу. Я провела лето в Челябинске, а уже в ноябре была в Москве.

Журналисты, наверное, любят сравнивать вас с Золушкой?

У меня было начало в стиле Золушки, когда я какое-то время работала в интернате для детей-сирот и жила в каморочке. На этом сказка заканчивается. Всё остальное не дело волшебной палочки, а труд. Будешь трудиться — всё будет.

Кроме работоспособности, что еще определяет ваш характер?

Я была на передаче у Вадима и Игоря Верников на канале «Культура», и они мне показали фрагмент программы со мной, снятой двадцать лет назад. Слушайте, какой ужас: с тех пор мало что поменялось! Как тогда я страдала от максимализма, так и сейчас. Ничего никуда не ушло. Я такой же максималист-холерик.

Это достоинство или недостаток?

Конечно, недостаток. Если бы я чаще сдерживала себя и не говорила сразу всё, что думаю, многое было бы по-другому. Терпимее надо быть, что ли... Но видимо, мой максимализм умрет со мной. Знаете, наверное, это еще оттого, что я по сей день играю в спектаклях и снимаюсь в фильмах, которые мне категорически нравятся. Из-за этого такая включенность и эмоции.

Вы как-то говорили, что вам не свойственно бунтарство. Но ведь от максимализма до революции один шаг?

Мне не свойственен «вопрекизм». Я законопослушный человек, и просто спорить с режиссером, чтобы утвердить свою самость, — это не про меня. Я говорю и предлагаю только тогда, когда вижу лучшее решение. Или более интересное. И то я произношу это как предложение (или стараюсь, по крайней мере). А бунтарство против власти — это зачастую позерство и игрища. Какая уж тут справедливость!

И это говорит человек, у которого в списке ролей Мата Хари и Надежда Крупская! Вы ведь играете Крупскую в спектакле Александра Молочникова «Светлый путь. 19.17» в МХТ имени Чехова.

Но это всё номинально. Никто не делает ставку на внешнее сходство, поскольку Ленин там — Игорь Верник, Крупская — я, Троцкий — Тёма Соколов. Это некая шайка, которая бросила кости, сыграла в игру и выиграла. Спектакль «19.17» — финал трилогии Александра Молочникова о бунтарстве, в котором мы видим, к чему оно приводит. А приводит оно к революции 1917 года. В хвосте этой кометы мы живем и сейчас.

Молочников со всей своей молодой энергией, азартом и безбашенностью окунулся в эту тему и таки смог вытащить историю зарождения этой мифической революции. И вообще зарождения мифа о том, что все могут жить счастливо и хором.

Согласна. Хором лучше запевать.

Когда я была маленькой, отец мне говорил, что скоро будут бесплатные игрушки. Всем можно будет прийти и взять в «Детском мире» шагающую куклу. Все разом счастливы быть не могут. У каждого свое счастье. Хором мы можем только страдать.

Вы в детстве могли себе представить, что когда-нибудь сыграете жену вождя пролетариата?

Я вообще не могла себе представить, что буду играть. Живя в Кыштыме, сложно представить, что ты будешь актрисой. Это как объявить, что хочешь быть моделью или самой красивой девушкой на Земле, — как-то неприлично. Об этом вслух не говорилось.

Но мечталось?

В детстве я любила танцевать, и все думали, что я пойду в хореографию. Но я была ленивая и понимала, что придется много трудиться у станка, а в актерской профессии построил рожицы — и все довольны. Я так думала. Ошиблась... (Смеется.)

Что в жизни есть, кроме работы?

Счастье! Мой Виталик и наша Кларуська. Семья. Это счастье, которое не купишь за деньги, не найдешь, объехав мир, и не ощутишь, получив все премии на свете. И не сравнить его с получением хорошей роли и любыми другими творческими достижениями. Тот, кто этого лишен, меня не поймет. Для него это будут какие-то общие слова. Спасибо, что Господь позволил мне в довольно не юные годы познать счастье материнства. И спасибо моему прекрасному доктору Ольге Павловне Ландеховской за то, что это стало возможным.

Однажды Клара вырастет, закончит школу, пойдет на выпускной и влюбится. Что бы вы хотели ей сказать?

Я не знаю. Меня вообще пугает эта жизнь, а Клара у меня такая нежная, беленькая. Все, глядя на ее фотографию, спрашивают, где же была мама, когда рождалась дочь? Она по темпераменту скорее папина дочка (муж Инги Оболдиной — актер, режиссер и музыкант Виталий Салтыков. — Прим. ОК!). Если я в детстве была пацаном, то Клара — девочка-девочка. У нас и брюк почти нет. Она их не любит. Я смотрю на нее и не понимаю, как ей многое в этой жизни объяснить. Как оказалось, я совсем беспомощна перед детьми. Когда я была беременной, я всё время спрашивала своего партнера по съемочной площадке: «Как вы воспитываете детей?» Как быть: наказывать — не наказывать? Лупить или нет? Он говорит: «Ты еще не родила, а уже об этом думаешь?» А я всё хотела понять, как не упустить этот момент в воспитании. Сейчас это кажется диким бредом.

С появлением ребенка ты взрослеешь, мудреешь и понимаешь, что все эти вопросы из каких-то тех, «нерожавших» времен. Как воспитывать? Никак не воспитывать. Мама создана для того, чтобы любить. Клара уже самостоятельная личность. Она гораздо интереснее, чем я могла себе нафантазировать.

Вы сами выстраиваете свою жизнь?

В моей жизни всё происходит само: все мои спектакли, все переходы из театра в театр, встреча одного мужчины и возникновение в моей жизни другого. Это всё явно задумано не мной. Я просто иду по этому пути. Главное, есть любимый муж, есть ребенок, интересная работа и родители здоровы. Спасибо Богу за всё. Правда, мне, как перфекционисту, хочется, чтобы всё было идеально, на пять. Но когда появилась дочка, перфекционизм подотпустил. Поменялись приоритеты. Больше не нужно ничего доказывать. Сейчас мне просто интересно жить, пробовать новые роли, участвовать в новых проектах, но безоценочно. Я это делаю честно, а там уж как получится. Я же не карамелька, чтобы всем нравиться.

Текст: Юлия Сонина. Фото: Ваня Березкин. Стиль: Александр Челюбеев. Макияж и прически: Максим Игнатьев