Семен Слепаков: «Вот такой я. Несуразный. Пусть меня таким и воспринимают»

«Мне нравится предельная ирония Семёна по отношению к героям своих песен. А еще Слепаков сценарист и продюсер, и в этих своих ипостасях он также весьма преуспел. Скоро состоится премьера его нового сериала «Домашний арест», что и стало прекрасным поводом для нашей встречи»,— пишет Вадим Верник.

Семён, тема сериала «Домашний арест» острая и совсем не веселая.

У нас будет и грустно, и весело. Это же жизнь, а в ней всего понемногу. Это история про такого своеобразного героя нашего времени, чиновника-авантюриста, который попался на взятке и был помещен под домашний арест по месту прописки — в коммунальную квартиру. А прописан там он был, чтобы скрывать свои доходы. Так что в один миг герой оказался в условиях, несопоставимых с теми, к которым привык. А дальше история начинает стремительно развиваться. В общем, о грустном мы попытались рассказывать весело, я так скажу.

«Весело о грустном» — хороший слоган. Режиссер, кстати, замечательный — Петя Буслов. А не было у тебя, Семён, желания сыграть самому?

Я там одну роль сыграл. Но тому, кто меня найдет в этом сериале, думаю, можно машину подарить. (Смеется.) Потому что это даже не роль, я там просто мелькнул где-то.

Мне предлагали роль поглобальнее, но я не в большом восторге от своих актерских талантов, мне не очень хотелось прекрасный актерский ансамбль разбавлять таким дилетантом, как я.

Так ведь можно было постараться для себя хорошую роль сочинить. Хозяин, как говорится, барин.

Мы в таком темпе писали сценарий, что было не до того, чтобы для себя роль придумывать. К тому же можно сказать, что сценарий сочинялся сам. Сначала мы сняли первую серию, а потом от нее уже история начала складываться, мы сами не знали, куда она нас приведет. Всё наворачивалось, наворачивалось, и в итоге всё доросло до такого мощного катарсиса, что мы сами себе в итоге удивились.

Это хорошая эмоция.

Хорошая, да. Всегда хорошо, когда ты сам удивляешься тому, что делаешь. В позитивном ключе, конечно.

Я посмотрел твой Instagram, который ты завел в 2013 году. Сначала там была всего одна фотография, спустя пару лет появилась вторая. На одной изображен стул, на другой — кресло. Очень глубокомысленно. Потом снова большая пауза, и вдруг ты стал достаточно активно выкладывать фотографии. Почему? Какая была мотивация?

Всё просто. Я захотел снова выйти в информационное поле и начать разговаривать с людьми, понять, что их интересует, волнует, из-за чего они переживают. Захотел наладить диалог. Instagram дает эту возможность — поддерживать быстрый диалог с людьми и моментально получать отзывы о том, что ты делаешь.

Неужели читаешь все комментарии?

Нет, не все. Бывают такие посты, что комментариев несколько тысяч, тогда я их не читаю. Но в целом мне, конечно, интересны мысли моих фолловеров.

А тебе недостаточно было телевизионной аудитории?

Мы же кавээнщики, у нас привычка — получать мгновенный feedback. А в случае с сериалом всё иначе: ты два-три года живешь в таком диком напряжении, даже, можно сказать, в изоляции от окружающего мира. Ну я лично так существую — не могу совмещать несколько дел, поэтому в сериал ушел с головой, и до сих пор моя голова еще там. А Instagram, возвращаясь к нему, — это возможность получить мгновенную реакцию.

Вот, например, сочиню я какой-нибудь пакостный стишок — и идет на это мгновенная реакция людей, они смеются, и мне как-то уже живется легче. Я будто выдохнул, снял напряжение. На самом деле это как качать мышцы, так что мои мозги, можно сказать, ходят в тренажерный зал...

А тело? Или оно остается за пределами тренажерного зала?

Тело уже год ходит в основном только на съемки. (Улыбается.)

Вообще есть потребность и желание спортом заниматься?

Огромная потребность, огромное желание. Занятие спортом — капризная история: если прекращаешь, то потом трудно снова возобновить тренировки. В вашем журнале я видел фотосъемку Фёдора Бондарчука, вот он над собой работает, чтобы оставаться в такой великолепной форме.

Ну, у Фёдора это еще и генетика. Семён, по поводу пакостных стишков... Ты такой мальчиш-плохиш на протяжении многих лет, но я знаю, что ты вырос в Пятигорске в интеллигентной семье, твоя мама — кандидат наук. Как всё стыкуется?

Стишки скорее провокационные. А что касается семьи, то интеллигенты необязательно должны говорить о возвышенных и романтичных вещах. Большинство писателей, поэтов, с которыми я даже не буду себя сравнивать, отметились рядом дико провокационных для своего времени стихов на какие-то гендерные и политические темы. Иногда приходится употреблять такую лексику. Мне как лингвисту кажется, это связано с тем, что изменилась сама форма восприятия действительности. Чтобы донести какую-то мысль, иногда необходимо говорить прямо в лоб, жестко. И есть определенные слова, которых при этом невозможно избежать. Мне даже кажется, что, если бы сейчас появился человек такого уровня, как Высоцкий, аудитория бы не откликнулась. Сегодня всё строится на какой-то иронии, на самоиронии, цинизме, не на романтизме, возвышенности. Людям хочется, чтобы было проще, быстрее.

Наверное, ты прав.

А вот в семье моей было не принято произносить грубые слова, как-то всё это не приветствовалось. Но родители перестроились в итоге, они хорошо воспринимают мое творчество, но опять же я им благодарен за то, что они смотрят чуть глубже. Есть же люди, которых отпугивает сама по себе форма моего повествования, но наше творчество состоит не только из формы, но и из содержания... Отец прививал мне чувство вкуса. У меня еще два дяди-близнеца, которые довольно строго подходят к восприятию литературы, поэзии.

У нас дома в основном про литературу, поэзию, про музыку. Считалось преступлением, если писатель или поэт написал какое-то средненькое произведение и при этом на что-то претендует, — вот такое отношение было.

То есть ты рос рафинированным мальчиком.

Я был очень спортивным мальчиком, большую часть времени проводил во дворе, бегал, играл постоянно в футбол, в баскетбол. Я был очень активным.

Ты учился в Пятигорском государственном университете на факультете французского языка. Поступал по инерции или осознанно?

Это интересная история. Нас было четыре друга, мы учились в одном классе, была крепкая дружба, общие интересы, привязанность друг к другу. Когда пришло время выбирать, куда поступать, оказалось, что один хотел на юридический, другой собирался в Москву, третий еще куда-то, а я их уговорил просто поступать всем вместе на один факультет. У меня там родители работали, но нельзя сказать, что они помогали. Так что основной посыл был не расставаться с друзьями.

Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян...

По сути, да. Мы держимся вместе до сих пор. Мы и составили костяк команды КВН «Сборная Пятигорска». Поступление в институт было абсолютно неосознанным выбором, в этом не было никакой логики. Никто понять не мог, почему я так упираюсь, а я просто не хотел потерять друзей. Но это невероятно оправдало себя в будущем. Мы, какие-то мальчишки из Пятигорска, создали команду КВН, которая в Москве выиграла в Высшей лиге. И это были те самые мы, я и мои одноклассники, которые учились на обычном французском факультете университета города Пятигорска.

Это ж каким даром убеждения нужно было обладать, чтобы троих своих друзей заставить поступать так, как захотелось тебе одному. Такой стопроцентный лидер.

В каких-то вопросах, наверное, я был лидером, да. Если я чего-то хотел, во что-то верил, то добивался этого активно, всеми силами.

Сам не грезил Москвой? Это ведь так естественно для молодого, максималистски настроенного человека.

Я очень хотел, но опять-таки это, возможно, поспособствовало бы распаду нашей четверки.

А в подростковом возрасте в тебе не было какого-то бунтарства?

Было, наверное. Но мы занимались музыкой, была у нас своя рок-группа, опять же в КВН мы играли. Что-то мы такое делали, но маргиналом я не был, если честно. Всё в пределах разумного. Это, видимо, результат того, что у меня была нормальная семья, меня не особо тянуло бунтовать.

Я в принципе со всеми, особенно с папой, всегда мог договориться, папа был моим лучшим другом. Другое крыло — мама, бабушка, дедушка (он был таким профессором суровым). Вот с ними тяжелее было договариваться, они были более практичными, а папа — он…

Романтик?

Очень творческим был всегда, да. Мама скептически реагировала, когда я говорил, что хочу быть музыкантом или юмористом. Она отчасти права была: музыкант из меня не вышел — в том смысле, в котором я когда-то хотел, но что-то такое получилось, какой-то симбиоз одного с другим.

Знаю, что у тебя большая коллекция гитар, но играешь ты, извини, достаточно примитивно. Два-три аккорда — такая дворовая манера. Это образ или ты действительно так и не стал профессионалом?

В принципе я играю на гитаре не так плохо. У меня есть некоторые песни более интересные в плане аккордов, но, безусловно, манера игры у меня в большей степени дворовая. Больше скажу: я всё это понимаю, я хорошую музыку люблю и в музыке немножко разбираюсь, но мои песни сами по себе должны быть скорее сатирическими, я же сам себе аккомпанирую, без ансамбля, — как в анекдоте.

Скажи, а когда сатирик Слепаков перестал плыть по течению? В Пятигорске свои ребята, своя группа, КВН. Что вытолкнуло в другой мир?

КВН и вытолкнул. Спортивный интерес. Я с детства дико азартный, я мог целый день играть в футбол и никогда не уходил с площадки не выиграв, боролся до последнего всегда. Я в этом плане чистейший бультерьер, меня не остановить. И когда мы начали играть в КВН, остановиться было уже невозможно. Цели выигрывать как таковой не было, но, поскольку в нас в нашем городе никто не верил, было желание... просто появиться на Первом канале.

Что ж, здоровые амбиции.

Тогда ведь же не было интернета, «Ютуба», нельзя было влог завести и раскрутиться самому, сейчас это происходит совершенно по другому сценарию, а тогда если хочешь заниматься юмором, то можешь делать это только в КВН. Не было ничего, просто был КВН. И мы в этом КВН бились за маленький фрагмент, который назывался «яичница». Что это такое?

На Сочинский фестиваль съезжались по пятьсот команд, из них выбирали пятнадцать, которые форматно выступали по семь минут. А перед этим был десятиминутный блок, в который брали более-менее толковые команды, которые не попали в полный формат, — вот этот блок и назывался «яичница».

И там выбегала команда, говорила одну шутку — «А мы из Пятигорска, у нас убили Лермонтова. А-ха-ха-ха» — и убегала. Ну например. И наша мечта была попасть в эту «яичницу», но, хоть убей, нас не брали туда из года в год.

Вы догадывались о причине?

То мы плохо выступали, потом нас невзлюбил Александр Васильевич — за то, что мы были одеты, как бомжи, потом еще была какая-то история. В общем, мы очень долго не могли никуда попасть. Мы, по-моему, в Высшую лигу вышли уже, и только тогда нас стали показывать по телевизору, а до этого нас попросту вырезали из эфира. В Пятигорске никто не верил, что мы уже чего-то добились. А мы на свои деньги ездили. Родители что-то давали, конечно, но в основном мы зарабатывали какими-то жуткими способами, выступлениями какими-то — и всё равно в нас никто не верил. Приезжали домой, говорили, что выиграли в полуфинале Первой лиги КВН. Какая там Первая лига, что это? Людям было плевать.

Вообще когда в тебя не верят — это сильнейшая мотивация. И всегда есть два пути: либо всех послать и делать как ты хочешь, либо смириться. Смирение, я так понимаю, не твой вариант?

Почему же, мы смирялись. У нас были ситуации, когда ничего нельзя было поделать. Была вот такая история: мы как раз играли в Украинской лиге, игру показывали на СТС, мы должны были пойти в Высшую лигу, но у нас кончились деньги. Мы пошли в приемную губернатора Ставропольского края, нам выписали какое-то письмо на пятнадцать тысяч рублей, которых нам хватало на плацкартные билеты, мы отнесли это письмо из одной приемной в другую, чтобы подписать его, а оно пропало — нам даже пятнадцать тысяч рублей не дали на эти билеты.

А мы всё время потратили на подготовку, искали деньги, и вот остается два дня, а у нас нет денег. И я пошел звонить редактору кавээновскому, говорю: так и так, мы не приедем. А он мне в ответ: «Приезжайте, доберитесь как-нибудь. Если не приедете, Масляков на вас поставит крест».

Жестко.

И мы поехали в Киев. Взяли плацкарт и одно купе СВ, чтобы писать сценарий. Мы с другом сели туда и быстро уснули, часа четыре поспали, просыпаемся, берем какие-то листки бумаги, только собираемся что-то писать, как заходит проводница и говорит: «Где Слепаков?» — «Это я Слепаков». Она: «Вам стенограмма». Короче, игра в Киеве отменилась по каким-то причинам: «Возвращайтесь обратно». И всё, нас вернули. Но потом я уже понял, что мы бы тогда проиграли...

Но КВН всё равно не отпускал?

Разные были моменты и повороты судьбы. Я должен был уехать, например, во Францию — учиться и работать. А я мечтал о Франции, полюбил ее, побывав там. Мне в этой стране всё нравилось, я хотел учиться в Сорбонне — неважно на кого. И вот я уже окончательно собрался, но нас неожиданно взяли в Высшую лигу. И я не поехал в эту Сорбонну. А еще была возможность поехать на год в Америку в Колумбийский университет. Пришел к ребятам, сказал, что должен ехать. Они говорят: ну давай, Сеня, езжай. А мне не дали, какого-то черта, визу, хотя это было странно, потому что я ехал по студенческому обмену. И я снова вернулся в КВН. В общем, мы держались за КВН и он за нас держался.

Это уже судьба... Сколько тебе было лет, когда ты переехал в Москву?

Я в 2005-м переехал, мне было двадцать шесть.

И началась совсем другая жизнь.

Это была хорошая жизнь. Это были самые лучшие годы: здоровье позволяло много пить, были деньги за концерты кавээновские, мы были авторами многих кавээновских команд. Меня Гарик Мартиросян в Москву перетащил, и, что самое главное, не было никакой ответственности. А что может быть лучше, когда у тебя много денег, много свободного времени и мало ответственности? Я не знаю, что может быть лучше.

Главное, было дело, которым нравилось заниматься.

Была еще молодость, и я не был настолько сконцентрирован на деле. Такой, знаешь, забег на короткие дистанции. То есть ты напрягаешься два месяца, делаешь кавээновскую игру, после игры выдыхаешь — два месяца веселишься, ездишь на какие-то концерты, а концерты — не работа, когда ты молодой.

А в какой момент «взрослая» ответственность появилась?

Когда я начал на ТНТ делать скетчком «Наша Russia». Конечно, до этого я нес ответственность за нашу команду КВН, я же был капитаном. А кроме того, у меня была маленькая черная сумка, в которой лежали паспорта всей команды, деньги, потому что я был еще и директором. В каких местах я только не бывал, не знаю, как я ухитрился ничего не потерять. Прежде чем заснуть в любом непотребном состоянии, я должен был крепко сжать в руках эту сумку. (Смеется.) Так что я вел себя безответственно, но при этом был ответственный.

Понятно. Семён, из всех ипостасей — сценарист, продюсер, актер — что тебе ближе?

Я не актер. Я больше всего люблю песни. Придумал песню, взял гитару, пошел и спел — ты сам за себя, без посредников, как, скажем, в кино, где ты не можешь всё и всех контролировать постоянно. Твою песню тебе никто не подпортит, у тебя прямой контакт с аудиторией.

И это счастье — никаких глобальных мучений. Так?

Нет, я всё делаю через боль. Я не могу через радость всё делать, понимаешь? Я, конечно, на позитиве, позитив нужен, какая-то вспышка вдохновения, а всё остальное — восемьдесят процентов примерно — это, конечно, боль, усилие, трудозатраты, переживания. Может, это от происхождения зависит. Боль всегда с нами.

Ты такой меланхолик, когда поешь свои песни. Это маска или характер?

Так мне комфортнее общаться с людьми. Мне в свое время говорили: мол, что ты такой вялый, будь энергичным. Я пытался быть энергичным на сцене, в КВН, но это было отвратительно, потому что это не моя энергетика. Я же не Андрей Миронов — почему я должен пытаться весело петь и танцевать, быть задорным, хохотать и так далее? Я такой, какой есть. Такой нелепый двухметровый человек, тогда еще с нелепой прической, сейчас вот с нелепым ее отсутствием, с оттопыренным ухом. Вот такой я человек. Несуразный. Ну и пусть меня воспринимают как несуразного, а меня так и воспринимают.

Когда лысеть начал в 2010 году, лысину какой-то черной штучкой засыпал. Потом в какой-то момент мне это стало противно, лысина всё равно разрастается всё больше и больше, этой присыпкой проблему не решить. (Смеется.) Я подумал: да и черт с ним, буду я лысым. Надо пытаться любить себя таким, какой ты есть. Может, даже не любить, а как минимум принимать.

Это точно. А фирменная небритость — от лени?

Я всегда ненавидел бриться, у меня лоснящаяся морда, и бритый я становлюсь похожим на поросенка. Но Светлана Анатольевна, жена Александра Васильевича Маслякова, заставляла нас быть аккуратненькими, чистыми. Мы и так были провинциального вида ребятами, в разных носках. Это я сейчас еще бритый, побрился к нашему с тобой интервью. А так, находясь в съемочном процессе, в процессе монтажа, я становлюсь косматой такой обезьяной с кусочками пищи, застрявшими в бороде.

Вот ты говоришь: надо любить себя. Ты этому следуешь?

У меня сейчас проблемы с этим. Я тут с психологом общался, он говорит, что у меня проблемы с самооценкой. А мне кажется, что я себя достаточно высоко оцениваю. На что он спросил: а ты себя любишь? И тут я понял, что нет, не люблю. Я очень строг к самому себе, мне редко нравится то, что я делаю.

А что мешает двигаться дальше? Я имею в виду самооценку.

Я двигаюсь, мне ничего не мешает. Просто кто-то двигается с помощью того, что он говорит себе, какой он замечательный, кто-то, наоборот, — за счет самобичевания. У меня как-то коктейль из этого. Когда что-то получается, я говорю: «Молодец, Семён». (Улыбается.)

Кстати, какая необходимость была идти к психологу?

Жена сказала: «Иди к психологу».

Что ее не устраивало?

Ее всё устраивало, просто в какой-то момент она запуталась в моих рассказах — а я ей всё рассказываю — и сказала, что мне нужен кто-то, кто лучше во всем этом разбирается. Я думаю, она просто устала меня слушать. Невозможно же терпеть, когда муха над ухом летает постоянно. Есть люди, которые за это берут деньги, и они не могут от тебя отмахнуться.

Психолог в результате помог?

Может быть, я ему, а может, он мне, не знаю. Он мне тоже начал рассказывать о своей тяжелой жизни. (Смеется.) Я всего пару раз сходил, мне просто было интересно, что это такое.

Твоя жена — юрист по образованию. Сейчас, насколько я знаю, она работает в твоей команде.

Она участвовала в проекте «Домашний арест» — была в цеху художником по костюмам. Я хотел, чтобы она поняла, где я бываю, когда меня нет дома. Мне кажется, она меня в чем-то подозревала, что я там где-то прохлаждаюсь, что веду богемный образ жизни. Но когда она к нам пришла, то увидела, как я с вытаращенными глазами бегаю по съемочной площадке, как я ору двенадцать часов подряд... В жизни-то я не меланхолик. Я что-то ору, параллельно одной рукой в компьютере исправляю сценарий, что-то объясняю актеру, в это же время с режиссером что-то придумываю, отвечаю на какие-то вопросы… Жена посмотрела и говорит: мне теперь всё понятно. В общем, это было для того, чтобы стать еще ближе друг другу.

Тоже такой психологический тренинг. В результате жена перестала быть юристом, окончательно переквалифицировалась в художника?

Она сейчас не художник по костюмам, она занимается другими делами, но юристом она быть не перестала, потому что юрист — это состояние души. И это очень ярко проявляется, особенно в семейных разногласиях: спорить с юристом гораздо труднее, чем спорить, например, с творческим человеком типа меня. Тут тебе всё по пунктам изложат, с поправками, каждым твоим словом тебя же бьют по башке. Вот так вот с юристами спорить.

Все-таки, Семён, сейчас жизнь складывается так, как хотелось бы?

Это да. Сто процентов. Чтобы не сглазить, я постучу. Многое из задуманного осуществилось и продолжает осуществляться, я получаю огромное удовольствие от работы, от круга общения, от того, что я окружен очень талантливыми людьми. Я могу набрать телефон практически любого человека, которого уважаю, с которым бы хотел вместе что-то сделать. Это грандиозно, Вадим, я это очень ценю и от этого жутко счастлив.

Фото: Альберт Плехов. Стиль: Лада Арзуманова. Груминг: Анна Харитонова