Александр Кузнецов: «Я уже точно не анархист-максималист, выкристаллизовалась некая романтическая основа меня»

Актер Александр Кузнецов сегодня, что называется, в обойме. Он много снимается, причем у самых ярких режиссеров. «Лето» Кирилла Серебренникова, «Кислота» Александра Горчилина, «Содержанки» Константина Богомолова... У него здоровые амбиции, и на эти амбиции он имеет право — я в этом абсолютно уверен!

Саша, ты не так давно побывал на Берлинском кинофестивале...

Да, и я под впечатлением, конечно. И от самого Берлина, и от сочетания безумно интересных обстоятельств, которые там меня окружали. Параллельно с фестивалем было огромное количество встреч по международной линии.

Даже так. Уже за рубежом хочешь закрепиться?

Нет, не закрепиться. Ничего нового не скажу: хочу иметь возможность работать по всему миру. Последние полгода я делаю для этого всё, что могу. Побывал на Subtitle Festival в Килкенни в Ирландии. Организатор этого фестиваля — агент Киллиана Мёрфи, несколько лет он и его команда выбирают разных актеров из Европы, приглашают и знакомят с кастинг-директорами со всего мира.

И у тебя что-то получилось?

Ничего не должно получаться, это просто знакомство. Оно состоялось. Это те люди, которые делали Blade Runner, люди, которые делали Джеймса Бонда, Бэтмена, кастинг-директор «Молодого Папы» — все сразу в одном месте, вы просто знакомитесь и несколько дней по вечерам тусите в пабах. Дальше, даже если через десять лет у них будет проект, они могут тебе что-нибудь прислать, предложить. Так что организаторы этой штуки — святые люди. Там, собственно, всё стартовало. Скоро начинаются съемки моего первого в жизни иностранного фильма, французский проект. Я, правда, немного обманул (стандартный ход), сказал, что я, конечно же, говорю на французском. Сделал пробы, просто тщательно выучив текст за пять дней, и меня утвердили. Теперь учу язык в панике.

Поздравляю, Саша! Рад за тебя.

Спасибо, Вадим.

Послушай, твои герои — это обычно такие порочные, циничные, жесткие ребята с пронзительным, убийственным взглядом. Во французском фильме будет так же?

Нет-нет, это военный фильм, история про Французский легион, про миротворческую армию. Сама история жесткая, но джокера там не будет.

«Джокера» — что ты имеешь в виду?

Ну, все мои персонажи, так или иначе, ты прав, крутятся вокруг своего какого-то странного отрицательного обаяния и такой, скажем так, неоднозначности. Здесь в плане персонажа будет проще, но сложнее с точки зрения драматургии. Съемки начнутся уже совсем скоро. Посмотрим, что из этого получится.

Счастлив, конечно?

А как ты думаешь? Но всё только начинается. Это не просто — тебя утвердили, и всё, ты расслабился. Это только самое начало боя.

А ведь как начиналось наше с тобой знакомство — ты мне подыгрывал на пробах у Александра Молочникова в фильме «Мифы».

Да-да. Я тогда только окончил институт и просто помогал Молочникову в процессе подготовки фильма. Меня он снимать не планировал.

Но я уже тогда почувствовал, что в тебе что-то есть.

Спасибо.

Потом возник проект «Содержанки»...

...Мы с тобой оба там снимались, но на этот раз не пересеклись.

У тебя там опять порочный герой.

Да там вообще край. Стриптизер из Нового Уренгоя, такой бездарный абсолютно актер, приезжает в Москву, покупает костюм на последние деньги и строит из себя богатого светского парня. Берет харизмой. Мутит с разными богатыми женщинами и клянчит у них потом: «Ну, пожалуйста, киса, купи мне билет в Америку, там Скарлетт Йоханссон преподает на курсах, там пробы, я хочу сниматься». (Смеется.) Он идиот просто, но искренний — искренне хочет стать богатым и знаменитым.

Что в этой истории тебя зацепило? То, что режиссер — Константин Богомолов?

Богомолов, конечно, да. Он нравится мне как режиссер, я всегда хотел с ним поработать. Во-вторых, я играю глупого и ужасно бездарного актера. Это суперсложно и очень весело, я мечтал о такой возможности. Костя не делал историю таким образом, чтобы что-то было однозначно комичным или однозначно драматичным, даже в самой драматичной сцене всё равно есть моменты очень-очень смешные. Я люблю, когда не подразумевается никакого юмора, а юмор всё равно присутствует между строк, потому что вся жизнь наполнена юмором, и без этого фильмы выглядят очень странно — когда всё на «сложных щах» от начала до конца.

Слушай, ты же такая блуждающая личность: пришел в МХТ — не прижился, пришел в Гоголь-центр — и там не прижился. Всё время сам по себе.

Это точно. Я не театральный человек, больше пытаться связываться с театром не буду. Нет, я же еще был в Школе драматического искусства. Я бы мог там остаться, но не хотел этого совершенно.

А почему?

Это не мой театр — у них там часовня наверху, и люди периодически службы какие-то проводят и молятся: ну вы либо театром занимаетесь, либо молитесь — разделите как-то эти понятия. Мы что, крестоносцы, что ли, в театре, что дальше-то будет?

Хорошо, а с МХТ что не срослось?

Вот с МХТ всё срослось, я и сейчас играю там как приглашенный актер. Мне было комфортно в театре, нравилась команда, ко мне были добры и меня любили — просто я ушел сниматься в кино, и совмещать эти вещи было невозможно. В первую очередь я киноактер и музыкант. Театр всегда будет на самом последнем месте, я это сразу сказал, когда пришел в МХТ.

Ты от природы такой независимый парень?

Наверное, а от чего мне зависеть? Вся жизнь прошла так, что я по большому счету никогда ни от чего не зависел, с чего бы мне сейчас начинать?

Смешно: в 26 лет ты говоришь «вся жизнь прошла».

Было много всего, но у меня никогда не возникало проблем с тем, что надо пойти против чьего-то мнения. Я завишу от другого: завишу от женщины, которую люблю. Например, я могу быть одержим музыкой, могу не контролировать себя: «Мне надо писать альбом, мне надо писать альбом». Вот свой многострадальный альбом пишу уже три года — настолько я к этому отношусь серьезно. Я зависим от многих вещей, и в первую очередь — от своих целей: они очень непростые и требуют не зависеть ни от чего другого.

Это я уже понял. Возможно, твоя независимость появилась еще и потому, что ты вырос на море, отец — капитан дальнего плавания...

Отец на самом деле — не самый свободный человек в мире. Так что слухи о том, что моряки — свободные люди, скорее миф. Откуда во мне эта независимость? Не знаю. Может, это всё родители, которые всегда меня очень любили и любят, это самое главное. Что бы я ни сделал, они меня поддержат, даже когда буду сниматься за границей — хотя они этому не очень рады.

Вот как?

Ну, они считают, что надо копать только на нашей грядке. Но так или иначе, их безоговорочная поддержка и любовь всегда вселяла в меня уверенность. При том, что у нас на таком обычном бытовом уровне нет общих интересов — вообще ноль. Ну то есть я никогда на рыбалку с отцом не ходил или что-то в этом духе. Я никогда не дружил с родителями, но всегда чувствовал, что они меня любят.

Моряком тоже не хотел быть?

Хотел, хотел. Но потом я понял, что в этом нет никакой романтики. Штурманы очень быстро становятся антиромантиками, они видят море каждый день на протяжении лет тридцати, а потом превращаются в людей, которые вообще ни во что не верят. Я не хотел стать таким, не хотел превращать море в рутину. Я решил, что лучше у меня будет свой корабль, с которым я буду делать какие-то спортивные заезды периодически. (Улыбается.)

Хорошо, а как ты всё это понял, даже не попробовав море «на вкус»?

Посмотрел на отца — и всё. Отец-то море ненавидит — собственно, в этом весь прикол. Я тебе скажу, 99% моряков ненавидят море. Я не пошел этим путем, чтобы сохранить романтический взгляд на мир. В чем-то я, конечно, циник, но я пытаюсь цинизм, который себе позволяю, замещать еще большим количеством настоящей романтики.

И в чем заключается твоя романтика?

Во всем. В принципе, я смотрю на жизнь как в книгах какого-нибудь Джека Лондона. Хочу, чтобы всё было так, как у него написано: друг — это друг, жена — значит, верная и на всю жизнь. Я стремлюсь к этому.

Несколько лет назад ты мне говорил, что мечтаешь о настоящем друге, что такого у тебя не было, как-то не срасталось. Что-то изменилось за это время или ты по-прежнему одиночка?

Я одиночка, конечно, — так будет всегда. Я уже понял, что ничего не изменится. Такая природа у меня, я буду одиноким всю свою жизнь, это даже не тема для разговора. Но я сильно изменился с нашего с тобой последнего разговора, я получил огромный опыт — у меня 15 фильмов, с тех пор реально много чего произошло.

Уточню: мы с тобой общались три года назад, когда ты выпустил спектакль «Игроки» в качестве режиссера.

Да. Эти три года я не спал практически, была сплошная работа-работа-работа — но я счастлив. В этом плане я стал спокойнее, ничего больше не требую ни от кого. Я не анархист-максималист уже точно, выкристаллизовалась некая романтическая основа меня.

Саша, ты после школы поехал в Киев учиться на клоуна. С чем связан такой кульбит?

Это получилось случайно. Просто у меня была девушка из Киева, она не захотела ехать в Москву поступать...

Ты ведь из Севастополя?

Да. Девушка в Киеве поступала в театральный, а я в Москву поехал. Уже вроде всё у меня складывалось с «Щепкой», но на конкурсе я вдруг понял, что мне сейчас важнее быть рядом с ней, ну и поехал в Киев. Там в театральный меня не взяли, но взяли в цирковое училище на клоуна.

Это какой-то парадокс.

Да мне было всё равно. Я же тебе говорю, я могу быть зависим от того, во что или в кого влюбляюсь, будь то женщина, музыка... Если я хочу играть, например, в «Богемской рапсодии», то реально буду одержим этой мыслью и сделаю всё, чтобы там оказаться, даже если это невозможно. Я к примеру говорю, конечно, просто для меня это идеальный фильм.

В общем, любовь победила.

Победила, и боюсь, она будет побеждать всегда. (Смеется.)

Сейчас ты влюблен?

Да, очень сильно. Возможно, сильнее, чем когда-либо. Она из Берлина, и предстоит очень много борьбы впереди. И это всё, что я пока могу сказать.

Вернемся к истокам. Почему из Киева ты все-таки уехал в Москву?

Опять же из-за девушки. Она решила: «Ай, что мы тут делаем, бесполезно сидеть в Киеве!»

Ты такой независимый, сам говоришь об этом, и вдруг всё улетучивается, когда появляется чувство.

Да, веду себя как подкаблучник. Тогда я реально был одержим этой девушкой, но я не подстраивался. Просто понимал, что всё равно сделаю то, что хочу, и где бы я ни был — я всего добьюсь. У меня никогда не было ощущения, что надо куда-то ехать и тогда что-то произойдет. Я сам могу создать вокруг себя, что мне нужно, — да хоть в поле чистом. Но на тот момент эта девушка мне была нужна.

А что случилось-то потом?

Мы расстались. (Смеется.) В Москве.

Вот так всё просто и банально.

Она вышла замуж через полгода. Я страдал, конечно, года два, но это меня закалило. Сейчас я к этому с юмором большим отношусь, понимаю, что она не была любовью всей моей жизни и ездил я за ней не поэтому, а потому, что сам себе придумываю ядерное топливо. Тогда мне нужны были эти эмоции.

Слушай, я помню твой рассказ, как ты играл на гитаре у Театра Вахтангова и тебя никто не слушал, а ты в кровь разбивал пальцы.

Это да. В белой рубашке, в пальто, с классической гитарой, а на улице никого: минус 35, холод, если кто-то и проходил, то в огромном тулупе и ушанке и не слышал мою музыку.

А ты в белой рубашке, что важно...

Конечно, и это не изменилось до сих пор — мне до сих пор нужна белая рубашка, образно говоря. Мне очень важно хорошо выглядеть: никакой шапки — пусть лучше менингит, пусть замерзну насмерть. Без шапки ждать девушку на морозе и всё такое — это про меня. Вряд ли это изменится: красота жизни для меня на первом месте. Реально.

Ты тогда играл на Арбате, чтобы денег заработать?

Я приехал в Москву на 11 дней, в кармане 673 рубля. Я еще не знал, что конкретно делать со своей жизнью, но мне было важно одно: я играю в центре Москвы на Арбате, а не в раздолбанном спальном районе Севастополя.

Сейчас у тебя уже своя группа?

Да. Группа называется Space Punk Industry. Я ищу свой звук, свой стиль, свою музыку уже много-много лет, и сейчас наконец почти готов альбом, в течение полугода ты его должен услышать. Я играю альтернативный рок, брит-поп, панк-рок — всё вместе. Но я занят 340 дней в году в кино, понимаешь? На группу остается пара дней в месяц максимум, а в этом нужно постоянно жить. Единственный человек, который успешно совместил и кино, и музыку, — Джаред Лето. Чтобы параллельно подниматься и в одной, и в другой области, надо быть титаном. Я стараюсь. (Смеется.)

Три года назад, когда я снимал тебя в передаче «Кто там...», у тебя был ирокез.

Кажется, это было отчасти потому, что меня хотели вводить в массовку в «Мастере и Маргарите». А я просто не хотел там играть, не было у меня времени играть в массовках. Либо главная идейная роль, либо ничего.

Все-таки, Саша, ты максималист жуткий.

Это не максимализм, это уже четкая профессиональная позиция. Играть в массовке в МХТ не входило в мои планы никогда. Ну я и выбрил ирокез, чтобы меня не могли просто ввести туда.

Ты снялся в фильме «Кислота» Саши Горчилина. Он — артист Гоголь-центра, который, как ты говоришь, не твой театр, но люди Гоголь-центра, получается, твои люди.

Я их очень люблю, но нет, они не мои. Может быть, в принципе их не существует — моих людей, а может, надо просто прибрать свой гонор и понять...

...что ты не пуп Земли.

Я никогда не думал, что я пуп Земли. Просто, видимо, у меня завышенные требования к людям.

А вот интересно, когда ты поступил в ГИТИС, что это для тебя было с точки зрения социализации — тебе там было тесно, скучно, горько?

Моя учеба там была большой проблемой скорее для остальных. Пару месяцев я пытался играть по правилам «однокурсники — это семья», а потом понял, что это не работает, я будто терял себя, ну и стал делать отрывки сам, хотя режиссерских амбиций у меня не было. Я не притворялся, что эти люди мне симпатичны, и если мне кто-то не нравился, то не скрывал этого.

Жесткие последствия были?

Я постоянно разрушал курс, как говорили мои мастера и преподаватели, уничтожал курс, приходил и сеял во всех зерно сомнения. (Смеется.)

Нигилист такой. Почему же тебя не выгнали из института?

Руководитель курса Евгений Каменькович меня любил и, видимо, на самом деле понимал. Он мне сказал: «Проблема не в том, что ты так себя ведешь, а в том, что другие могут начать себя вести так же». И это правда, в конце концов я собрал там свою команду «Игроков», и мы по сей день остаемся командой.

У тебя сильное лидерское начало.

Вряд ли, просто нет другого выбора иногда.

Ощущение, будто всё в жизни ты воспринимаешь через отрицание.

Не всё, просто если что-то не соответствует моему представлению о том, как должно быть, я не могу это принять, у меня нет на это времени.

Что значит «нет времени»? Тебе же так мало лет.

На самом деле мне не кажется, что еще много времени впереди, у меня вообще постоянно ощущение, что у меня осталась пара лет, это присутствует всю мою жизнь. Я здоров абсолютно и не сошел с ума, но у меня постоянно так: «Саша, не спи, вставай, уже шесть утра!» Нет времени общаться с тем, кто тебе не нравится, и надо делать только то, что нравится. В любой момент жизнь может закончиться, я это хорошо осознаю.

А когда ты обрел эту внутреннюю свободу — жить только так, как хочется?

Она всегда была в каком-то смысле. Я приехал в Москву и позволил себе жить как хочу, сломал эту систему — поступил в институт, в ГИТИС, на бесплатной основе, с иностранным гражданством, что было почти невозможно. Поступил с украинским гражданством и оказался там, где не мог оказаться чувак из Севастополя. Потом я в институте немножко начал сходить с ума и курсе на втором понял, что надо идти дальше.

Ты вообще парень такой резкий, совсем не умеешь быть дипломатом.

Когда нужно, я могу быть прекрасным дипломатом — просто не всегда это нужно. Мне уже говорили, что у меня в Москве репутация скандалиста. Но это полный бред. Я отлично отработал все свои фильмы. А дело всё в том, что за закрытыми дверями кабинетов я мог позволить себе сказать: «Мне не нравится этот сценарий, я не хочу, это просто фуфло». И вот из одной фразы, сказанной человеку тет-а-тет, раздувалось что-то, не имеющее связи с реальностью.

Учись, дорогой, сдерживать себя, свои эмоции. Это иногда полезно.

Я верен себе: если кого-то не люблю, то не люблю, если люблю — люблю до конца. Но сейчас я действительно понял, что все эти маленькие бои за правду не имеют смысла. Главное — дело, и если какие-то незначительные вещи вредят большому делу, это того не стоит.

А что за поездка с Сашей Молочниковым была у тебя в Эфиопию?

Прямо перед Берлинале мы летали на юг Эфиопии и снимали там кино. Четыре героя: русский, сербка и два американца — попадают в племя хамер, которые спят на шкурах, никогда не видели телефонов. Я бегал по спинам быков: там есть такое посвящение в охотники, когда ты бежишь по спинам быков (их держат близко друг к другу), а ты должен пробежать по их спинам и не упасть, иначе они тебя растопчут.

Представляю, какой это адреналин!

Мы провели в этих джунглях восемь дней, это было полное безумие: 300 человек, местное население, практически голые, со всевозможными пирсингами, шрамами. Я не успел сделать ни одной прививки, но вернулся на сто процентов здоровый, хотя там все болезни мира. Просто мы все были настроены очень позитивно, и это правда работает. Вокруг счастливые люди, с прекрасными глазами, мы с ними танцевали с утра до ночи. Надеюсь, это будет хорошее кино.