Андрей Бурковский: «Дети родились, и жизнь стала более осмысленной»

Андрей Бурковский получил актерское образование всего пять лет назад, но в профессии он идет семимильными шагами. Бурковский по-настоящему успешен на театральной сцене и в кино. В семейной жизни Андрея тоже всё окей!

Андрюша, честно скажу, сложно брать интервью у близкого друга, но попробуем.

Да, это наша с тобой первая такая история.

У вас сегодня была семейная съемка — с Олей, с детьми. Алиса и Макс, наверное, были в восторге от того, что можно было у родителей на лицах рисовать.

Это точно.

У тебя энергия очень светлая, и вы все такие позитивные! Ты вот сидишь передо мной в оранжевом свитере — а мне сложно представить, чтобы я когда-нибудь в жизни надел что-нибудь подобное. Ты же в этом свитере абсолютно органичен.

Мне нравится ярко одеваться. Черное, кстати, я тоже могу надеть, но, так как я рыжий, это всё равно ничего не даст. (Смеется.)

Я тебя никогда об этом не спрашивал: скажи, у тебя были когда-нибудь комплексы из-за того, что ты рыжий?

Никогда. Меня никогда не обзывали. Да, кстати, детей, тьфу-тьфу-тьфу, по-моему, тоже не обзывают. Они оба рыжие. Как Оля говорит, «я не из этой семьи». Вообще, мне кажется, быть рыжим в детстве даже прикольно. В 5 лет — такое мое первое яркое воспоминание — я играл Карлсона в детском садике. У меня были красные волосы, такого ядреного цвета, сейчас они уже немного потемнели всё равно. А тогда были ярко-красные. Мне костюм родители сшили с утолщением таким, с пропеллером сзади.

Слушай, а ты ведь и правда абсолютный Карлсон, это твоя роль.

Моя, да. Кстати, по поводу одежды: я же из Сибири, и, конечно, что-то серое мне приходилось носить, но это было недолго. Помню, мне мама какие-то вещи привозила, такие все яркие-яркие. Ты же меня давно знаешь, я всегда как-то ярко одеваюсь, правда?

Правда. Скажи, лицедейство когда к тебе приклеилось?

В раннем детстве.

Как тот самый пропеллер у Карлсона.

Да-да. Это и в отце было, у нас такая юморная семья. Я участвовал во всех школьных мероприятиях. Когда переходил из средней школы в академический лицей, педагоги переживали из-за того, что у них больше не будет такого артистичного человека, чтобы он участвовал во всех активностях. У меня даже запись есть, как мы с моим другом делаем капитал-шоу «Поле чудес» на мой день рождения, отец снимал, у нас тогда камера появилась. Так что это было во мне всегда. Ты же знаешь, что мой отец в 90-м году начал заниматься ресторанным бизнесом.

Потом эстафету мама подхватила.

Да. Мама — врач, отработала 20 лет в детской клинике, потом бросила это и стала помогать папе, брат тоже всегда хотел этим заниматься. А мне вообще всё это было совершенно неинтересно. Отец рассказывал, что Страдивари говорил своим детям: «Надо заниматься в жизни тем, чем занимается твоя семья. Наш клан лучше всего делает скрипки, вот и вы должны этим заняться». Видишь, Вадик, я до сих пор про эту скрипку Страдивари помню... А мне занятия родителей были неинтересны, и всё тут. Когда в 16 лет я пришел и сказал родителям, что буду поступать в театральный, они этого не поняли: «Давай сначала получи нормальное образование, а потом решай».

То есть ты был немножко инопланетянином в своей семье.

Нет. У нас была веселая семья: всё время какие-то вечеринки, отец на Новый год Дедом Морозом наряжался. Просто как профессию актерство они не очень понимали. А потом, Томск и Москва — расстояние чуть ли не в 4000 км. Ехать в Москву был такой ответственный шаг! Поэтому изначально я хотел в Новосибирске поступать в театральное училище, но случилось, видимо, так, как и должно было быть.

В Школу-студию МХАТ ты поступил в 25 лет. Не было ощущения, что предыдущее время потрачено впустую?

Ну, оно же уже потрачено, чего об этом думать.

Ты так легко всё это воспринимаешь?

Ну понимаешь, ни дня в «Томском императорском университете, в великом университете» (подчеркнуто картавит), как говорил мой педагог по административному праву, такой профессор 90-летний, ни дня не прошло с 1 сентября 2000 года без творчества, без студенческого театра миниатюр, без еще какой-то ерунды, что мы придумывали. Уже 1 сентября я был на сцене, за команду КВН выступал. У нас было весело. Про студенческие годы в Томском государственном университете я очень люблю вспоминать, про тот наш КВН. В Томске образовались четыре команды, и на их выступления собирался весь город, вся область. Каждый раз 800-местный зал заполнен-переполнен, потому что мы что-то придумывали, говорили в рамках города какие-то острые вещи. Это был настоящий рок-н-ролл: мы гуляли, мы выпивали, мы бесились, мы знакомились, мы танцевали каждый день в клубах, еще и учиться успевали — вот это был рок-н-ролл, реально.

Скажи, для тебя принципиально было поступать в театральный институт? У тебя уже было имя, тебя хорошо знали.

Конечно, это было принципиально. Слушай, это большой такой разговор, на самом деле. Для меня профессия очень много значит. Мне было 25, то есть я очень хорошо знал, ради чего я пришел в Школу-студию МХАТ. Моим однокурсникам было по 16–18 лет, и, конечно, с ребятами я вел себя как 16-летний пацан. Вообще, Константин Райкин про это всё говорил: «Надо до конца оставлять в себе внутреннего ребенка». До сих пор в Школе-студии ходят легенды, что я каждый день приносил новые этюды, каждый день. У меня так во всем: я не могу отдаваться чуть-чуть, не на полную. Бывает, мне приходится кому-то отказывать, потому что я уже согласился на что-то другое. Допустим, репетирую спектакль, а мне кто-то параллельно предлагает иную историю. Я говорю: «Не могу, не успею». Совмещать творческие проекты сложно, потому что ты всё время думаешь, что где-то будет не на сто процентов.

Насчет образования, кстати, еще один важный момент. Без учебы ты бы в труппу МХТ никогда не попал.

Конечно. Помню, когда я впервые оказался в Художественном театре, в этом зале. Невероятное было ощущение. Для меня Московский Художественный театр, я могу точно тебе сказать, — это как дом, поэтому всё, что там происходит, я воспринимаю очень лично.

Ты начинал с комедийных ролей, таких острохарактерных, потом всё резко изменилось. Режиссеры раскрыли в тебе серьезного драматического актера. И вот то, что у тебя случилась такая прекрасная роль в сериале «Звоните ДиКаприо!», — это не просто большая удача, но и какой-то совершенно новый воздух...

Спасибо Жоре Крыжовникову.

А в театре Сергей Женовач дал тебе роль Голубкова в булгаковском «Беге» — это такой тонкий, рафинированный, очень романтичный и болезненный герой. Загнанный человек в огромном мире.

Сергей Васильевич хотел, чтобы мой персонаж существовал на контрапункте с реальностью. Он добивался простоты и какой-то боли, понимаешь, «дон-кихотности». А в «Сентрал-парк Вест» по пьесе Вуди Аллена я играю человека, которому неинтересно жить, он хочет умереть. Когда мы репетировали с Константином Богомоловым, я, как артист, в некоторых местах понимал, что здесь должна быть эмоциональная точка, и поэтому начинал форсировать. А Костя мне говорил: «Оставайся в той же эмоции и в том же темпе, вообще не меняй темп». Поэтому получилось очень глубоко и, как я говорю, «не впрямую». Скоро выйдут три фильма, где у меня абсолютно разные роли. Например, в фильме Оксаны Карас «Доктор Лиза» была очень сложная роль — человека с профдеформацией. Знаешь, что такое профдеформация? Это когда люди из структур полностью теряют человеческие эмоции. Мой герой — работник госнаркоконтроля, для него смерть становится обыденностью. Мы снимались вместе с Евгением Писаревым, и он мне сказал: «Ты здесь совсем другой». Приятно было это слышать. А в фильме Яны Гладких «Красотка» мой герой — человек тонкой душевной организации. Знаешь, есть теория, что в человеке заложено драматическое нутро и комедийное. Если у человека драматическое, трагедийное нутро, то он не сможет сыграть комедию, а если комедийное, то он может играть и комедию, и трагедию. Поэтому, по идее, человека с комедийным амплуа надо брать на трагедийные роли, потому что они становятся неплоскими.

Для меня главное, чтобы дети были не злые по отношению к миру, чтобы они были хорошими людьми

Парадокс.

Лучшие роли Джима Керри — это трагедийные роли, вот как в фильме «Шучу». Это большая, крутейшая роль. Поэтому сначала спасибо, конечно, театру, который разглядел и начал давать мне вот такие роли: и в «Беге», и в «Человеке из рыбы» режиссера Юрия Бутусова, и в «Солнечной линии», поставленной Виктором Рыжаковым, который был еще моим педагогом в Школе-студии МХАТ.

Счастье, когда так складывается актерская судьба!

Счастье — выбирать абсолютно разные по содержанию роли, что стало моим главным принципом.

Теперь на другую тему. Сейчас как-то не принято собираться в домашней обстановке. Обычно люди на праздники ходят в рестораны, в клубы. А вы с Олей любите приглашать друзей домой. Причем это минимум 25 человек. На столе какое-то невероятное количество еды, которую частично мама привозит из Томска с собой. Я не знаю, как она это всё везет в самолете. Например, фирменную щуку из своего ресторана.

Щуку, да. (Смеется.) На самом деле первый раз в домашней обстановке мы собрались у твоего брата Игоря дома — на вашем с ним дне рождения. Было так тепло, уютно, а потом мы с Олей подумали: «Давай пригласим всех к нам». А дальше это стало традицией. Даже 10-летнюю годовщину свадьбы мы решили отметить дома. Такие получаются «квартирники у Бурковских». Тут главное ведь — компания.

Согласен. У вас с Олей, конечно, потрясающая связь: ты начинаешь фразу — она заканчивает, и наоборот. Понятно, что вы 11 лет вместе, вы чувствуете друг друга, но вы и живете друг другом — вот что важно.

Ольга, видишь, она какая — не каждая женщина так может. Представляешь, какая у меня была загрузка, когда я поступил в Школу-студию? А она тогда только забеременела Максом. Она реально одна была целый год...

Потому что ты с утра до ночи был в институте.

Да, я не спал вообще. Помню, приходишь в час, готовишь какой-то этюд, ложишься в четыре, встаешь в семь — и так прошел год.

Ольга всегда говорит: «Главное в отношениях — это юмор». Я согласен на сто процентов

Оля никогда тебе не говорила: «Андрей, что же тебя совсем не бывает дома, я всё время одна»? Какие-то упреки были?

Может быть, как во всех семьях, это случается. Но я просто такой человек, что решаю вопрос сразу. Я не тяну время: если ко мне есть вопросы, я на них сразу отвечаю; если мы вдруг выясняем отношения, то только для того, чтобы прийти к какому-то решению. Просто я считаю, что в обидах нет смысла, мы всё равно помиримся, чего обижаться-то?

Мне нравится фраза: «На обиженных воду возят».

Ольга всегда говорит, и она абсолютно права, как мне кажется: «Главное в отношениях — это юмор». Я согласен на сто процентов. Я понимаю, что так важно, что Ольга умная, понимаешь, она реально умная, и у нее отличное чувство юмора.

Это я могу подтвердить.

Она в какой-то момент подколет так, что мало не покажется. (Смеется.)

Но это будет тонко и точечно.

И точечно, и любя. Ну ты и маму мою знаешь, мама тоже может так сказать, что... (Смеется.)

Твоя мама может в тупик поставить. Суровая с виду женщина, но при этом очень теплая, очень «своя».

Мегатеплая. Это же постоянно до сих пор: «Андрюша, надень шапку», «Андрюша, ты покушал?» Ее же все называют мама Люся. Мы с мамой каждый день созваниваемся.

Она ведь в Томске по-прежнему живет?

Да, и пока на мои уговоры переехать в Москву никак не реагирует.

Твои родители расстались, когда ты уже взрослый был, да?

Мы с братом были уже взрослыми, да. А до этого, ты знаешь, невероятно душевная семья была. Мы выросли в любви.Именно поэтому для нас, особенно для моего брата, расставание мамы с папой оказалось очень болезненным. Я все-таки был постарше, это 2005 год был. В жизни всё может случиться, просто надо понимать, что самое главное — это твоя семья, твои дети, твои родители. Знаешь, я всегда восхищаюсь, когда вижу где-нибудь в Грузии или Италии, что семья — это центр вселенной. Собираются жены, дети, внуки — весь огромный клан. Это же круто!

Насколько я знаю, отдыхаете вы тоже всегда всей семьей.

Ну да. В этом году у нас был невероятный отпуск, мы отдыхали три недели! Я расту в плане профессии и могу уже попросить перенести съемки. После такого отдыха я приехал заряженным, меня легко хватило на очень серьезный такой съемочный период — там три картины подряд. Сейчас еще четвертая картина в процессе.

Такая получается нон-стоп-история, ради которой, собственно, ты и шел в профессию.

Знаешь, мы так дружим с твоим братом, что я сначала брал с него пример. Он же всё время всё успевает. И сейчас у меня спрашивают: а как ты всё успеваешь? Олег Павлович Табаков всегда говорил: «Актерство — это веселенькое дело». У нас вообще классная профессия, сложная, но классная.

Скажи, тебя может что-то из колеи выбить, взорвать по полной программе? Хотя один раз я это видел, когда были гастроли Художественного театра в Германии: ты страшно хотел есть и готов был…

...съесть кого-нибудь. (Смеется.)

Опасно было с тобой рядом находиться.

Оля на такие вещи тоже реагирует с юмором.

Возвращаясь к сериалу «Звоните ДиКаприо!», за роль в котором ты номинирован на нашу премию «Больше чем звёзды». Что для тебя в этом проекте было самым необычным?

Кроме потрясающего сценария? (Улыбается.)

Да.

Наверное, попадание в меня как в артиста в плане жанра. Мой персонаж трагикомический и совсем неоднозначный: он и хороший, и плохой — не знаешь, чего в нем больше. С виду хороший: он семьянин, для семьи всё делает, но он хочет другой жизни, другой реализации. Вот эта борьба плохого с хорошим — это и есть, как мне кажется, самое важное в моем герое.

А с Жорой Крыжовниковым были на съемках какие-то недопонимания, что-то не получалось в роли?

Ну слушай, всегда что-то не получается. Мы так совпали с Андреем (это настоящее имя Крыжовникова), просто невероятно. Совпали по юмору, по всему. Он блестящий режиссер — это без сомнений. Но мы еще совпали в дружеском плане, что тоже важно.

У тебя, мне кажется, всегда было много друзей, ты же очень общительный.

Так нескромно, конечно, говорить, но да, вообще всегда. Но я сейчас уже стал понимать, что всё, что было для меня особенно важно до рождения детей, становится каким-то другим, потом началась другая жизнь. Дети родились, и жизнь стала более осмысленной. Мы с Ольгой разговариваем, я говорю: «Мы раньше были дураками какими-то». Что мы творили! Ну в хорошем смысле, конечно. А с появлением детей я стал запоминать каждый момент своей жизни, серьезно тебе говорю. Раньше всё было как в дымке, а потом вжух! — будто фокус навели на всю мою жизнь. Я всё помню: я помню все впечатления, даже какие-то мимолетные моменты...

Отлично. Но вот желтый свитер как был, так и остался.

Нет, он другой. Он более яркий... Ну и более дорогой, конечно. (Смеется.)

Как тебе кажется, какой пример ты своим детям подаешь?

Знаешь, для меня главное, чтобы дети были не злые по отношению к миру, чтобы они были — вот это самое главное — хорошими людьми.

А вот как воспитать эту добрую энергию?

Понятия не имею. Только показывать пример, наверное. Что бы я ни сделал, что бы ни сказал, мне кажется, люди понимают, что я хороший человек. (Смеется.) Вот я и хочу, чтобы мои дети были такими же, чтобы в них не было этого злого гномика внутреннего. Макс иногда расстраивается, что он такой же, как и я, — открытый. Он так переживает, когда кто-то не хочет с ним дружить. Ну это круто, я радуюсь, что он так реагирует. Этим он напоминает мне моего брата — никто так не умел дружить, как мой брат. Ты понимаешь, к нему на похороны пришел весь город, ему было 23 года, весь город пришел, даже губернатор... Это умение дружить, любить проявлялось во всем. Вот какой пример нужен — умение дружить, любить и так далее.

Брат погиб в результате несчастного случая. Вы были очень близки?

Да. В прошлом году было десять лет, как его нет с нами. Слушай, десять лет прошло, а я уже так просто об этом говорю. Ну да, мы были очень близки, у нас маленькая разница была: я его старше на год и три месяца. У нас были общие друзья, его друг Димка — сегодня мой самый близкий друг. Это, кстати, к разговору про эмоции: можно орать и кричать, разговаривать на темы, которые тебя внутри затрагивают эмоционально, рыдать, а можно вот так вот спокойно, как я, говорить про своего брата, которого уже нет. Зимой я всегда стараюсь поехать в Томск — к Сашке на могилу. Поэтому еще раз повторюсь: самое главное — уметь любить и дружить, тогда всё будет отлично.

Я знаю, что ты это говоришь не для красного словца, — в этом твоя суть. Продолжай любить, дружить и оставайся таким же хорошим человеком, а другим ты уже и не будешь.

Спасибо, Вадик.