Владимир Киселёв. Виражи судьбы

Володя, я хочу с истоков начать.
«Почему ваша группа называется «Земляне»? После этого я падаю в обморок. (Смеется.)
Нет-нет. Мы все родом из детства, оно у всех разное, у кого-то трудное, у кого-то не очень. Тебе было 6 лет, когда умер отец, в 9 лет не стало мамы. Это же как на детскую психику влияет? Наверняка по прошествии лет ты все эти вещи анализируешь. 
Я лучше приведу тебе один пример. Однажды некто в интервью вдруг стал обо мне говорить как об очень жестком и жестоком человеке, он сказал, что моя жестокость — это производная от моей биографии. Но мои близкие знают, что это совсем не так. А я, например, точно знаю, что я сентиментальный человек.
Вот и у меня такое ощущение, что жесткость твоя — это некая броня.
Людей, вылетевших из обоймы, которым я подставил свое плечо, много. Более того, многие мои друзья даже пользуются этим, потому что знают: если человек в беде, я всегда помогу. Я, допустим, не очень воцерковленный человек, считаю, что Господь меня обделил тем, что мои родители так рано ушли. Но на мое счастье, я всегда был разносторонней натурой, я занимался и спортом, играл в КВН, в школе был чемпионом литературных и исторических олимпиад, я прочитал всю литературу, которую только можно было. А потом моя мать ушла из жизни — в октябре, так что в обычной школе я проучился только месяц. После ее смерти меня сразу увезли в детдом. Я попал в круг таких же обездоленных детей, как и я, — это одна из причин, по которой я не озлобился на весь мир. А мои интересы, которые я сейчас перечислил, дали возможность не замыкаться в себе, не заниматься самоедством: «А я один-одинешенек, сиротка».
Вот такой момент. Все эти интересы, увлечения… Кто-то тебя направлял в жизни?
Никто. Как-то всё само собой получилось. Мне стало интересно читать книги, я увлекся историей. В 10–12 лет я уже печатался в «Пионерской правде». Помню, первая моя статья была посвящена женщине, которая повторила подвиг Маресьева. Это женщина-танкист без ног. Она оказалась жительницей того района, где располагался наш детдом. Я был в детдоме на Украине. Как я о ней узнал — не помню, но очень занятный момент: всё в моей жизни происходило по наитию. Я сам начал заниматься на рояле — это еще при маме, а потом, когда попал в детский дом, стал учиться играть на клавишном аккордеоне. И вдруг в 14 лет я иду в пионерскую комнату и начинаю стучать по барабану. Ты же понимаешь, что там за барабан был? Какая-то такая «дурка» стояла, тарелки, и стучать надо было не палочками, а ручками. В результате я стал лучшим или одним из лучших барабанщиков в стране, во всяком случае точно не последним музыкантом, создав «Землян» с нуля. Всю группу организовал и собрал я, и доказательство интересное, что при всем том, что наши музыканты — консерваторцы, никто из них без меня ничего не добился в этой жизни. Значит, я еще и консолидирующей стал единицей.

Это ощущение лидерства всегда у тебя было?
Всегда. Меня всегда выделяли, всегда. Во-первых, когда мне сделали первую «темную»…
То есть?
Побили. Накинули одеяло на голову и били — не двое и не трое, и даже не пятеро.
Это когда, в каком возрасте?
Ну в детдоме, когда только пришел. 9-10 лет мне было. Я потом каждого из этих мальчиков ловил по одному и бил нещадно, будучи не очень физически сильным, бил всем, что под руку попало. С одной стороны, это признак озлобленности, а с другой — реалистичности. Но зато все последующие годы до выпускного класса меня не тронул ни один человек. Но когда я, будучи побитым, плакал на улице, ко мне подошла одна девочка из старших классов и на мои стенания «вот за что мне это?» сказала: «А ты посмотри на себя в зеркало, кто же тебя любить будет?» После разговора с этой девочкой я стал понимать, почему ко мне так ревностно относились мальчики в классе: девочки с раннего возраста обращали на меня внимание. А самое удивительное, я не козыряю этим, — один мой товарищ и очень близкий мне по духу человек, который живет в совершенно другой стране, — Ален Делон — очень много со мной разговаривал по этому поводу. Однажды он спросил: «А как ты, с такой внешностью, жил в окружении мальчиков?..» Не дав ему договорить, я спросил: «Что, тебе тоже тяжело было?» Он сказал: «Да, меня чуть не сделали девочкой, когда я был в отряде особого назначения в Алжире, у меня были огромные проблемы с моими коллегами по армии, ко мне было очень агрессивное отношение из-за моей внешности». Всегда граница от Квазимодо до Аполлона очень тонкая, потому что и то и то — крайность все-таки, иногда лучше быть чем-то усредненным. Другое дело, что я удавился бы, если бы жил как усредненный человек. Для меня самое страшное — категория инфузории, когда встаешь утром и не знаешь, что ты будешь делать и какие проблемы решать.
А вот интересно, после школы выбора не было уже? Музыка и только музыка?
Только.
Кто-то поддерживал твое это желание? Кто-то был рядом?
Нет.
Ты по жизни одиночка?
У меня никогда не было наставников. Мне 67 лет, у меня нет человека, который мог бы похлопать меня по плечу и сказать: «Старик, ты помнишь, вот мы с тобой…» Нет, ни одного. Вот я сейчас это официально заявляю. Прочтут твои читатели, никто не позвонит и не скажет: «Киселёв наврал, я один из таких».
А почему так сложилось?
Не знаю. Я безумно благодарен армии, в которую я сам пошел. Как сирота, я имел от армии отсрочку, но я сам пошел в военкомат и сказал: «Хочу в армию». Меня, соответственно, три месяца гоняли с автоматом по учебке, а потом я попал в музвзвод. И это мое самое большое счастье в жизни: мы вечером играли в оркестре, а днем — на плацу. Я был единственным молодым солдатом, а так как «старые» солдаты не хотели со мной заниматься, мне давали клавиры и говорили: «Малыш, учи и приходи на репетицию». Это мне дало самую большую школу, которую я никогда в жизни не мог себе представить, это мне дало усидчивость, образованность. Я вышел из армии в общем-то мастером. Конечно, еще немаловажный момент: как и все молодые люди, я подфарцовывал, я занимался бизнесом с музыкантами и ездил с иностранными музыкантами по стране, но самое важное, что я много времени проводил с барабанщиками. Благодаря общению с западными музыкантами, восточноевропейскими, я научился играть не по правилам советской школы барабанщиков — советские играли кистями вниз, потому что с малых барабанов начинали.

Всегда было четкое понимание, чего ты хочешь добиться в жизни? Мне кажется, у тебя невозможно почву из-под ног выбить.
Отвечу расширенно. Понимаешь, я своих детей учу, что важно идти к своей цели и верить в свою правоту, без этого ничего не добиться. Надо настолько быть уверенным в своей правоте, что грань между уверенностью и самоуверенностью должна стираться… Мне дети говорят: «Ну да, тебе легко говорить, потому что ты вот такой большой, известный!» Я отвечаю: «А кто мне давал какие-либо гарантии, когда я начинал? Я просто всё время ставил перед собой очередную задачу, цель — и это были не деньги». «Земляне» в городе Ленинграде получали, ну сейчас уже можно говорить, 500 рублей за концерт. Немыслимые деньги по тем временам. Это 1975–1978 годы. Важный момент: если брать фактор денег, то они мне были не нужны, я же пошел на эстраду, понимая, что мы этих денег близко не получим. Кто мне давал гарантию, что мы будем получать в сто раз больше, чем другие?
А почему, как ты говоришь, «пошел на эстраду»?
Из честолюбия. Я ушел из профессиональных команд, потому что не хотел эту шнягу играть, которую они играли. Я когда пришел в «Поющие гитары», 45 минут — репетиция, 15 минут — перерыв, дальше заново: 45 минут — репетиция, 15 минут — перерыв. И в результате рок-опера «Орфей и Эвридика» — это же застрелиться можно, а я хотел играть ритмичную музыку.
Сколько тебе было лет, когда ты возглавил группу «Земляне»?
22-23 года. Я без кола без двора в Ленинграде — одном из самых косных, консервативных городов — создаю такую группу.
Управлять коллективом было тяжело? Проблемы случались или всё так безмятежно и счастливо? Сильный руководитель, сильный коллектив...
Недавно я показал своим детям статью, которая вышла в газете «Правда» под названием «На сцене с американским флагом». Вот это была первая статья, которая по нам просто рубанула, разгромила нас. Буквально на следующий день у меня «выключился» телефон, директор и 
худрук Ленконцерта перестали давать возможность даже в приемную к ним зайти. Вокруг нас тут же собрались недоброжелатели, некоторые в лицо говорили: «Всё, мы вас не знаем».
Растерянности, паники при этом не было внутри?
Была паника. День-два, наверное.
То есть у тебя не стальные нервы.
Стальных нервов не было, потому что я не очень понимал, что это такое и что вообще происходит. Через день-два я сел в поезд «Красная стрела» и поехал в Москву. В редакцию «Правды». А там всякими путями начал: «Дайте мне производную этой статьи». Мне, конечно, сказали: «Малец, а ты бы не хотел…?» Единственное, чего я добился, — мне сообщили, что спецкор газеты был из Днепропетровска, то есть статья вышла после нашего концерта в Днепропетровске. У меня к тому времени уже были определенные связи, со мной дружили директора филармоний. И через дирекцию филармонии Днепропетровска я вышел на редакцию местной «Правды». Мы нашли этого корреспондента, вычислили, кем этот материал был санкционирован. Теперь слушай в лицах. Статья называлась «На сцене с американским флагом — вот вам хваленые «Земляне». Когда мы стали разбираться с этим «пассажиром», выяснилось, что написать слова «с американским флагом» ему позволило то, что на одном из наших музыкантов были джинсы с нашивкой Levi Strauss, которую вот этот человек с 20-го ряда увидел. Мы нашли эти фотографии. Я пошел в редакцию, меня принял кто-то из руководителей «Правды», и я объяснил ему производную этой статьи и что никакого флага на сцене не было, а «флаг» — это была просто метафора спецкора. Ты, Вадик, как журналист знаешь, что название статьи иногда имеет смысл больший, чем сама статья, а заголовок — отец успеха. В общем, когда я всё это рассказал, фотографии показал, этот человек говорит: «Вы что, хотите, чтобы газета «Правда», орган ЦК партии, признала свою ошибку?» Я на него смотрю и говорю: «Да». — «Молодой человек, еще раз, вы понимаете, где вы находитесь? Газета «Правда» не ошибается». Я говорю: «Если вы не опубликуете опровержение, мы выйдем на Дворцовую площадь и будем играть перед людьми». Дальше последовало: «Хам, наглец, покиньте мой кабинет». Я сажусь в поезд, еду в Ленинград, а потом меня вызывают в Смольный. Там мне неожиданно поступило предложение написать в «Литературной газете» большую статью о популярной музыке и молодежи. Я говорю: «Подождите, я вам должен автобиографию написать или что?» — «Пишите что хотите». Я спросил: «Я могу вот эту историю изложить?» Мне говорят: «Нет. Эту тему вы не затрагиваете. Статья в «Литературке» будет вашей индульгенцией на концерты. Всем остальным организациям будет дан циркуляр».
Почему так резко поменялось отношение?
Потому что я сказал, что мы выйдем на Дворцовую площадь и сыграем концерт, будем орать в микрофоны. Они же не понимали, что мы микрофоны подключить там не сможем. Поэтому приняли решение снять с «Землян» анафему. А ведь нам грозило минимум полгода запрета на работу. Да, еще один важный факт. Я этому цековцу сказал: «Вы понимаете, что запрещаете нам работать, а у нас семьи, у кого-то дети уже, вы запретили нам работать, мы куда должны пойти, на улицу? Кем мы работать будем?» Мне помогло то, что ребята — консерваторцы, я-то ладно, без фиксированного образования.
А у тебя вообще нет музыкального образования?
Я не окончил училище имени Салтыкова-Щедрина. Потерял интерес.
У тебя не было в этом смысле какого-то тщеславия, что вот высшее образование надо обязательно получить? Тем более что все твои музыканты — с консерваторским образованием.
Нет. Извини, Вадик, я же видел, как я играю, — это первое. А второе, ну нет законченного образования, а я «Землян» создал. Те, у кого законченное образование, они что создали?
Ну хорошо, а тебе важно, чтобы твои дети получили высшее образование?
Они получают. МГИМО и МГУ.
А зачем, если они музыканты?
Нет, я не верю в это.
Не веришь во что?
Я не верю в трафарет образовательный, особенно в творческих профессиях. Понимаешь, к великому сожалению, в творческой профессии образование — это путь в никуда. Это мое личное мнение. Потому что это путь к абсолютно единой системе, в которой все будут одинаковыми. Безусловно, есть, наверное, профессии творческие на грани между режиссурой, операторским искусством, где существует понятие кадра, существует понятие света, цвета. А актер должен иметь какую-то школу, но это не должна быть пятилетняя трафаретная система.
Понятно, твои сыновья развиваются как многогранные личности. Вернемся к тебе. Ты мог бы остаться выдающимся барабанщиком, но тебе было мало только этой энергии.
Смотри, создавать группу — это прежде всего исполнять свою мечту. Моей мечтой, моей целью было то, чтобы группа, в которой я буду участвовать, играла тяжелый рок. Тяжелый рок в Советском Союзе можно было играть только на самодеятельной сцене и только то, что пришло с Запада. Соответственно, я должен был тщательно подбирать музыкантов, я должен был набирать лучших музыкантов города и не бояться с ними сопоставляться, ведь это же был своеобразный вызов. Я собрал лучших музыкантов, обезглавил три или четыре группы городские, выбрав оттуда лидеров, пригласив их, — лучшие музыканты стали со мной создавать мой продукт.
А почему они тебе поверили, молодому парню без образования, который только из армии пришел?
Ну кто сейчас это сможет объяснить? Надо у них спросить. Видимо, я был убедителен. Они поверили и пошли за мной.
Такой вопрос: в какой момент ты перестал выступать на сцене? На каком этапе?
Меня подавило величие собственной группы. На каком-то этапе я побоялся, что буду музыкантам в тягость, я понял, что у меня всё меньше и меньше остается времени овладевать профессиональным мастерством и поддерживать его. У нас было по 70–80 концертов в месяц, плюс выезды за границу, плюс записи, плюс телевидение, плюс пластинки.

А ты был еще и менеджером.
Я всегда был менеджером, но тут я стал понимать, что пришло время выбирать.
«Земляне» и сегодня имеют свою, и довольно большую аудиторию.
Да, и слава богу. Это предмет моей гордости. Оказывается, в одну и ту же реку можно войти даже не во второй, а в третий раз. Конечно, я понимаю, что сейчас не может быть того обожания и вселенской любви, которые были у нас в прежние времена, но есть самый главный фактор: на мой взгляд, это одна из самых профессиональных команд на нашей эстраде. Не назову, безусловно, ни одного имени, но, к моему великому сожалению, то, что происходит в рок-музыке России, — это плакать хочется. Но каждый музыкант выбирает свой путь.
Ты являешься одной из самых топовых фигур в шоу-бизнесе. За тобой идет некий шлейф скандальности, у тебя есть недоброжелатели. Но мне кажется, что для тебя это адреналин. Вот я говорю сейчас, а ты улыбаешься.
Есть очень простой момент: дело в том, что люди, которые думают, что они меня могут ранить, делают самую большую ошибку — этим они ранят только себя. Один композитор предрек моим сыновьям, Вове и Юре, безызвестность, сказал, что это самые бездарные дети на нашей эстраде. Но тут очень занятный момент: Юра сейчас пишет с Timbaland произведение, он к нему уже дважды приезжал на концерты, Юра летом собирается выступать с ним в туре. Вова на сегодняшний момент — первый русский музыкант после «Тату», который вошел в чарты мировой танцевальной музыки под именем Vlade Kay, его трек с DJ Snake сегодня стоит в лидерах танцевальных хитов мира. Понимаешь, как всё субъективно в нашей жизни. Нельзя давать право другому себя оценивать. У нас нет мерила в стране оценки, у нас нет критерия понимания, что такое хорошо, что такое плохо. Если каждый дом культуры, каждый колхоз, каждая газета, не имея при этом морального права, будет проводить хит-парады, мы многое потеряем. А потом мне говорят: «Вокруг вас скандальность, вокруг вас такая неприятная история». 
Вот ты говоришь, тебя всё это не может ранить. А что вообще тебя может ранить? Или ничего?
Ну, так, наверное, нельзя сказать. Я думаю, может ранить профессиональная оценка с негативным уклоном. Понимаешь, мне высказывали пару лет назад оценки о бездарности Елены Север, ВладиМира и ЮрКисса. А где сейчас эти люди? Как можно оценивать артиста, когда сначала ему надо дать возможность расти. Я преднамеренно молодых музыкантов беру и молодых музыкантов слышу, они немножко говорят на другом языке. Но им нужно дать шанс.
Согласен с тобой. Вот ты абсолютно в тонусе и внешне, и внутренне — и это прекрасно. А какая у тебя сегодня цель? 
У меня подача в теннисе хромает вторая.
Вторая? С первой всё хорошо?
Первая нормальная, плоская. (Улыбается.) Я не нашел еще альбома Spectrum Билли Кобэма и запись юбилейного концерта Tower of Power — вот это для меня цель. Я раньше считал, что интернет — наша погибель и мы будем голодать все и бедствовать, а благодаря интернету я нашел записи разных интересных мне групп.
Нашел для чего, чтобы просто получить удовольствие?
Чтобы у меня были эти записи, потому что я их в детстве, в юности, в молодости слушал, потом это ушло в никуда. Пластинки не удавалось купить. А сейчас у меня самая большая коллекция из допустимого качественного музона — думаю, что такой коллекции нет больше ни у кого.
Поздравляю, Володя! И желаю, чтобы вот эта вторая подача в теннисе стала такой же идеальной, как первая.
Ой, хорошо сказал. Стремимся к этому. (Улыбается.)