Михаил Козырев

Когда вы ушли из эфира, я думал, что следующим вашим шагом будет политическая деятельность. А вы, наоборот, легли на дно.

Я никогда не хотел заниматься политикой, даже двигаться в этом направлении. Это, кстати, было одним из принципиальных моих условий еще тогда, когда я пошел на работу в медиа-холдинг к Березовскому. Важно было донести до Бориса Абрамовича, что я иду делать радио, а не играть в политику.

А он что, пытался вас убедить в обратном? 

Я сразу объявил, что буду заниматься «Нашим радио» только с точки зрения бизнеса. То есть вы мне даете некий карт-бланш, я возвращаю вам ваши деньги и стараюсь, чтобы этот капитал приумножился, но это не включает в себя никаких политических целей. На что Березовский сказал: «Мишенька, вы же не думаете, что в мире существует хоть одно средство массовой информации, которое не имеет никакого отношения к политике». Я ответил, что ничего не думаю, просто участвовать в этом не хочу. Мы долго-долго дискутировали, и в итоге он принял мои условия. И надо отдать ему должное, в дальнейшем он никогда не пытался на меня надавить, хотя возможностей у него было сколько угодно.

У вас до сих пор хорошие отношения?

Да, конечно.

Зато вы успели переругаться со многими топовыми рок-музыкантами. В итоге в эфире не звучали ни «Алиса», ни «Король и Шут»… 

Не понимаю, откуда взялся этот миф? Если вы посмотрите плей-листы того времени, то убедитесь: в моменты конфликтов с этими группами присутствие их песен в эфире не уменьшалось! Я всего лишь отказал в информационной поддержке их альбомов и концертов, которую мы, в общем-то, не обязаны давать. Я, например, не захотел, чтобы логотип радиостанции стоял рядом со свастикой, которую Кинчев  напечатал на обложке альбома «Солнцеворот». Хотя, откровенно говоря, и без свастики там нечего было ставить в эфир.

Кто сказал? Это ваш личный вкус? 

Это, увы, вкус широких народных масс. Неправильно думать, что из-за отсутствия в эфире новинок группы «Алиса» радиостанция несет убытки. Станция выживает не за счет фанатов Кинчева, а за счет тех людей, которые едут в машине, щелкают кнопкой и, когда находят лучшую песню, останавливаются на твоей волне. Поэтому присутствие в эфире, скажем так, громкой и агрессивной музыки только вредит. И когда  говорят, что я,  «отформатировал рок» — это ложь: я-то как раз часто ставил ту или иную группу только на свой страх и риск, прекрасно понимая, что люди лучше в тысячный раз послушают Костантина Никольского, чем новый боевик Кости Кинчева. 

Как вы тогда объясните тот факт, что на концертах Никольского полупустые залы, а «Алиса» регулярно собирает аншлаги?

Круг людей, слушающих радио, круг людей, покупающих диски, и круг людей, посещающих концерты — абсолютно разные по количеству и составу. Есть исполнители, получающие  фантастические рейтинги на радио, народ обожает слушать их в плеерах и машинах, но собрать полный зал на свой концерт они не могут. Ярчайший пример — группа «Високосный год». А есть артисты, годами собирающие полные залы, но их невозможно играть на радио без потери аудитории. Такой вот парадокс. Но моя-то задача не в том, чтобы собрать полный зал на «Алису» или «Короля и Шута» — я не концертный менеджер. Моя задача, чтобы у моей радиостанции была максимально большая аудитория.

Возвращаясь к конфликтам, сейчас вы уже помирились с Кинчевым и Горшком?

С Кинчевым нет, мы не общаемся. Последний раз я с ним разговаривал, когда просил дать интервью для моей книги. Я хотел дать высказаться всем моим оппонентам. Мой соавтор Боря Барабанов приезжал к ним  с диктофоном, а они говорили ему то, что вряд ли бы сказали мне в глаза. Но Кинчев отказался. Вернее, он попросил перед интервью дать ему прочесть все, что я о нем написал, а я не счел нужным этого делать. Нет значит нет. А вот с «Королем и Шутом» конфликт остался в прошлом. Они извинились.

За что, кстати?

За то, что в свое время повели себя непорядочно. Еще когда я работал на «Нашем», мы заключили джентльменское соглашение о том, что они выступают у нас на фестивале в «Лужниках», а я ставлю в эфир  крайне жестокую для аудитории песню «Мертвый анархист». Но только на две недели — затем я заменяю ее балладой «Медведь», которая, ясное дело, будет более успешной. Я как обещал — так и сделал. Но когда пришло время фестиваля, «Король и Шут» отказались выступать, заявив, что «не х*й цензурировать наши песни». Потом на концерте в «Олимпйиском» они вышли в майках с надписью «Миша Козырев ест маленьких детей», со сцены на весь стадион меня оскорбили, в нескольких интервью послали... Вообще-то, за такое по лицу бьют, серьезно. Но я не вывозил их в лес по старой уральской традиции, не привязывал к деревьям и не оставлял на морозе — я просто перестал их поддерживать. Вы можете без радио? Пожалуйста, мы не навязываемся! Поверьте, ни одна станция не обеднеет без «Короля и Шута» — уход «Машины Времени» принесет вреда в тридцать раз больше. Время все расставило на места. Через пару лет мы пересеклись с  Горшком и Князем на одном фестивале, они сами выразили желание поговорить. Надо отдать им должное, тогда я на «Нашем радио» уже ничего не решал. Я говорю Горшку: «Ты  со сцены сказал, что я мудак. А мне в глаза можешь?» Молчит. «Я когда-нибудь хоть одно гадкое слово про тебя публично за глаза произнес?» Молчит. Им, конечно, стало очень стыдно. Начали  говорить, будто их специально накачивали злобой администраторы и директора. Не знаю, правда это или нет. Извинились — и хорошо. 

Разобрались. Объясните теперь, почему на большинстве радиостанций уже много лет мы слышим одни и те же песни? Неужели аудитория совсем не устает от «формата»?   

Мы пожинаем плоды того, что в течение сорока лет слушали однотипную советскую эстраду. Обратите внимание, если в новогоднюю ночь включить телевизор, то мы увидим почти тот же набор исполнителей, что и 10, а то и 20 лет назад! Мы как зверьки, которые всю жизнь сидели в клетках, а тут им открыли дверцу, они высунули нос, но тут же обратно в клетку и спрятались. Потому что там — привычные запахи, пусть и не совсем приятные; там кормят, может быть не очень вкусно, зато стабильно. Среднестатистический житель России не привык выбирать. Он живет по принципу: что дали — то и нормально. Он будет щелкать пультом, но все равно «залипнет» на Пугачевой или Буйнове. И это не его вина. Просто животные, выращенные в неволе, в естественной среде не выживают. Как это ни банально, должно пройти много времени, смениться несколько поколений.

То есть настоящая неформатная рок-радиостанция, какой в свое время была Эс-Эн-Си, сейчас уже невозможна?

Только если какой-нибудь чудак-олигарх каждый год вместо покупки яхт и дач будет вбухивать в эту станцию три-четыре миллиона долларов. Причем не ради того, чтобы заработать, а только для того, чтобы потом ехать в джипе с моделью и хвастаться: «Радио играет, слышь? Это мое!»

У вас случайно нет на примете таких олигархов?

Нет. Все, что мне предлагали со времени моего ухода с «Нашего радио», за исключением моей сегодняшней работы на «Серебряном Дожде», — это была политика. А я не хочу этим заниматься.

Что конкретно предлагали?

Типа, давайте сделаем продюсерский центр, который будет продвигать новые группы и возрождать интерес к року. Но «вы же понимаете, что  группы эти должны быть только определенной направленности, это же государственные деньги». С некоторыми моими близкими друзьями у меня произошли разногласия как раз из-за того, что они приняли это предложение, а я нет.

Вы говорите о продюсерском центре, который организовал Сурков?

В том числе. Кстати, неделю назад мы с моей соведущей Сашей Табаковой посвятили эфир «Мишанины» съезду движения «Наши» на Селигере, на котором в разное время выступало множество ведущих отечественных музыкантов — от Земфиры до Бутусова. Я задал аудитории вопрос:  «Важно ли вам, какой политической позиции придерживается ваш любимый артист?» Оказалось, что подавляющее большинство слушателей это вообще не парит.  Мол, какая разница? Поют — и хорошо! Но на мой взгляд, такая беспринципность преступна. В конце эфира мне пришло сообщение:  «Михаил, посмотрите на официальном сайте журнала Time фоторепортаж с Селигера». Я посмотрел на эти толпы мальчиков и девочек на фоне портретов Путина и ужаснулся: очень похоже на гитлерюгенд.

Вы не преувеличиваете? Если посмотреть на предвыборную кампанию Буша в Америке, то рычаги зомбирования людей там используются ровно такие же. Однако Америку считают демократическим государством, а Россию — вроде как тоталитарным.

Я довольно долго прожил на Западе, чтобы сказать: разница есть. Заключается она в том, что жизнь каждого отдельного человека в Америке не  зависит так сильно от перемены власти, как у нас. Это история уже завоеванных прав и свобод. Поэтому люди не тупо держаться за царя-батюшку, а думают, оценивают и выбирают. Там неистребима уверенность, что от твоего конкретного выбора что-то зависит. При этом хочу подчеркнуть: жлоб в Америке ничем не лучше жлоба здесь. Но там сложно найти людей, которым вообще все по фигу. Там люди привыкли задаваться вопросами и требовать ответов. И это очень важная часть того, что называется свободой. 

Давайте поговорим о вашей сегодняшней работе. Когда мы договаривались об интервью, вы выразили опасение за свое присутствие в гламурном издании. Но ведь «Серебряный Дождь» — вполне себе «гламурное» радио. Зачем же вы сюда пришли?

Это результат некой системы компромиссов с руководством станции. Мы очень долго и детально оговаривали зону моего действия — что я могу делать,  а что нет, — и в итоге она меня устроила. Есть несколько принципиальных для меня моментов: мне никто не навязывает, что говорить, я сам выбираю тему для своей программы, и сам выбираю, какую музыку ставить. За редким исключением.

Редкие исключения — это какие?

Например, матерные песни и песни, которые, с точки зрения руководства, пропагандируют алкоголь и наркотики. При этом, плей-лист перед эфиром «Мишанины» я ни с кем не заверяю — мы работаем на доверии. И пока мне постфактум сделали одно-единственное замечание — по поводу песни «Сплина» «Пил-курил». В данном случае я понимаю беспокойство руководства «Серебряного Дождя». Стоит мне, например, два раза сказать в эфире слово «***» и если это кто-то запишет — у станции отберут лицензию, и весь бизнес полетит к чертовой матери. Также у моих работодателей было опасение, что я приду и буду гонять в хвост и в гриву группу «Ленинград», но я убедил их, что обладаю более широкими вкусовыми пристрастиями.

А что вообще происходит с роком, если Михаил Козырев крутит в эфире песни пятилетней давности? Или вы просто залипли на «Сплине», как старшее поколение — на Пугачевой?

Нет, просто пустота на этом поле вопиющая, и таким группам, как «Сплин», в спину никто не дышит. Почему так получилось? Тут есть два аспекта. Первый заключается в том, что в современной музыке вообще давно уже ничего не происходит, причем в мировом масштабе. Последний интересный поворот стиля — возникновение чего-то нового — произошел десять лет назад в Бристоле, когда появился трип-хоп. Почему после этого наступило затишье — загадка для всех. А второй аспект чисто наш, национальный. Для занятия рок-музыкой очень важно ощущение того, что ты можешь быть услышанным. Что,  если ты написал песню у себя в подвале в Урюпинске, у тебя все равно есть шанс, что она долетит до чьих-то ушей. И серьезнейший удар по этому ощущению нанесла, конечно, индустрия «Фабрики звезд», которая вдолбила людям в голову тезис: «Неважно что, важно  как». Не суть, есть у тебя голос или нет, твои стихи или нет, твоя музыка или чужая, — тебя любого завернут в удобоваримую упаковку, и ты станешь всенародным любимцем. «Круто, ты попал на ТV!» — гениально простой  путь к славе.

Не понимаю только, как это отразилось на том, что люди в принципе перестали творить?

Очень просто. Если в начале 90-х молодой автор понимал, что он худо бедно запишет песню, худо-бедно донесет ее до нужных людей и она худо-бедно где-то прозвучит... или пусть даже не прозвучит — будет в андеграунде, но это тоже кем-то будет замечено и что-то будет значить... то в 2000-х годах он со своей  гитарой, возвращаясь домой, проходит через комнату с телевизором, где сидит его младшая сестра и смотрит «Фабрику звезд», а оттуда — месседж: «Чувак, забудь! Никому ты не нужен со своими песнями! Людям надо совсем другое!» Я, может быть, повторюсь, но то, что происходит на телевидении, — это без преувеличения национальная катастрофа. Сейчас сложно представить, что когда-то на экране были программы Лени Парфенова, Артема Троицкого, а до этого «Программа А», а еще раньше — «Взгляд», «Музыкальный ринг», а не эта чудовищная порнография. И я уверен, что оболванивание этими реалити-шоу  вовсе не случайность. Это очень точно совпадает с общей политикой государства. Почему, например, поп-музыка с точки зрения системы предпочтительнее, чем любая другая? Боно сформулировал это точнее всех: «Поп говорит тебе: «Все отлично, ни о чем не надо беспокоиться». Рок кричит: «Стоп! Так ли это? Задумайся!» Рок — это всегда музыка, основанная на одном фундаментальном принципе: личность — превыше всего. Превыше любой системы, любого государства. А на фига это надо государству? Ему надо, чтобы народ пасся, и желательно  молча. 

Вы прям какую-то теорию заговора сейчас развернули…

А как еще можно объяснить, например, ситуацию, когда из десяти идей, одинаково привлекательных с точки зрения бизнеса, выбирается одиннадцатая, самая чудовищная, но зато идеологически «правильная»? Я неоднократно участвовал в таких обсуждениях.

А кто принимает подобные решения? Не лично же Путин...

Думаю, самая эпохальная повесть современности будет написана о Косте Эрнсте. Это самая потрясающая метаморфоза, которая в принципе может произойти с человеком. Для меня до сих пор загадка, как можно пройти путь от съемок клипа группы «Алиса» и программы «Матадор» до того, что происходит сегодня на Первом канале. В чем глубинная причина такой метаморфозы — надо спросить у него. Но когда я начинал работать на «Нашем радио», мы с Костей встречались почти каждую неделю и  разговаривали о Земфире, «Океане Эльзы», «Танцах Минус». Было видно, что он во всем этом заинтересован, что у него очень четкая вкусовая система и он отлично знает, что говно, а что нет. Получается, сейчас он сознательно идет на компромисс с собственной совестью и пичкает страну этим комбикормом. При этом он реально себя оправдывает. И таких примеров масса. Спрашиваю у одного продюсера с ТНТ: «Как же ты выпустил в эфир программу «Дом-2»? Как ты можешь спать после этого?» И каждый раз реакция стандартная: «Миш, ну прекрати, ты маленький, что ли?  Это же востребовано, это рейтинги». Тогда я задаюсь вопросом: «А где это останавливается? Представляешь, какие рейтинги были бы у порно?» А в ответ слышу: «Опять ты все утрируешь».

Так, может, действительно дело в банальном спросе? Вот такой у нас народ, ему нужен «Дом-2», и ничего не поделаешь.

У этой теории есть один существенный прокол. Когда мне говорят, что у людей есть выбор и они просто останавливают его на Петросяне, — это ложь. Потому что в первую очередь этот выбор обусловлен тем, что у нас до сих пор 60 процентов населения имеют возможность смотреть только два канала — Первый и «Россию». Про Интернет вообще не говорю. Поэтому, на самом деле нет никакого выбора. Люди не пробовали ничего другого!

Многие говорят о политической цензуре на телевидении и радио чуть ли не со стороны ФСБ. Вы с этим сталкивались? 

Когда умер Ельцин, я выводил в прямой эфир «Серебряного Дождя» Березовского. Конечно, предварительно согласовал это с руководством. Мы долго дискутировали на тему, стоит это делать или нет, но в итоге мне дали добро. Правда, Соловьев потом устроил истерику: «Какого черта мы выводим в эфир государственного преступника, находящегося под следствием?!» Он же у нас теперь главный  певец власти…

Так вы сталкивались с цензурой или нет?

Пока нет. Но, думаю, только потому, что «Серебряный Дождь» еще не влияет на умы в масштабах всей России. Как только начнет влиять — со станцией произойдет то же самое, что и с НТВ, ТВ-6, и еще с рядом средств массовой информации.

А не обидно, что вам теперь приходится согласовывать, кого можно выводить в эфир, а кого — нет?

Я не думаю об этом.  Я просто получаю кайф от своей работы, и это правда. Но, конечно, приди сейчас человек, который швырнет мне на стол несколько миллионов долларов и скажет: «Миша, сделай мне охрененное ток-радио», — я не откажусь.

То есть по сути получается, что, кроме как на «Серебряном Дожде», вам и работать-то негде?

Получается так. Я бы с радостью управлял гораздо большими и значимыми силами, но я понимаю бессмысленность и невозможность этого нынче. Вопрос ведь в том,  на какие компромиссы ты готов идти. Вот ставить ради бизнеса хедлайнером «Нашествия» не самую любимую мной группу «Ария» я готов. А бесконечно врать о происходящем в стране и пичкать при этом людей программами типа «Дома-2» — нет. Сегодня я рад уже тому, что, работая на «Серебряном Дожде», не вру себе. А большего пространства для реализации идей мне никто не даст.

Вы, насколько я знаю, после окончания медицинского института уехали в Америку и довольно долго там жили и работали. Зачем вообще вернулись? 

Главная причина — сильно заболел мой папа, что требовало моего постоянного присутствия здесь. А потом произошли события, которые перевернули всю мою жизнь: на меня вышли с радио «Максимум» и предложили работу.

Почему именно вам?

В Америке я уже работал на одной любительской радиостанции, и мне это было в кайф. Поэтому, когда я вернулся в Екатеринбург, первым делом устроился на местное радио — мы с одним моим другом стали делать музыкальную программу. Вот там-то меня и заметили.

А какую  музыку вы на тот момент слушали?

У меня была сильнейшая влюбленность в гранж. Еще в Лос-Анджелесе я постоянно слушал радиостанцию «Кей-рок», которая в свое время открыла такие группы, как Nirvana, Soungarden, Alise In Chains. Она вообще была фантастической! Много лет спустя я пытался сделать нечто подобное на «Ультре», но не сложилось... А из русских исполнителей я очень любил «Аквариум», «Центр», Жанну Агузарову. Да много чего.

На переезд в Москву согласились легко?

Нет,  очень сомневался. Даже звонил ночью  в Америку, в свой колледж, чтобы посоветоваться.

С кем?

С моей, можно сказать, наставницей, профессором иностранных языков. Это была такая сухая, поджарая гречанка-лесбиянка, с виду очень строгая, настоящая каменная леди, но на самом деле — невероятно добрая и чуткая. Она выслушала меня и сказала: «Ты знаешь, мне кажется, тебе стоит остаться в России. Там ты сможешь гораздо быстрее достичь того, чего хочешь. В Америке все уже отстроено, ты будешь пять лет тратить на переход от одной ступени к другой. А в России все только начинается, и поле для деятельности огромно! Нужно ловить этот момент». И она оказалась права.

А сейчас у вас нет желания уехать обратно в Штаты? Наверняка ведь связи остались...

Мне регулярно советуют это сделать. (Смеется.) Правда, уехать не в Америку, а в Израиль. Я вам сейчас покажу. (Михаил включает компьютер и зачитывает сообщение, которое пришло ему во время эфира «Мишанины» — Прим. OK!): «Господин Козырев, сколько бы вы ни брызгали слюной, это не ваша страна и не ваш народ! Ваше место в Израиле! Возьмите свою подружку Табакову и уматывайте! Россия никогда не станет жидовской!» Без подписи, конечно.

Вы иудей? Я вижу, у вас на шее висит звезда Давида...

Я совсем не религиозный человек, но из тех вероисповеданий, с которыми мне удалось познакомиться, мне действительно ближе всего иудаизм —  по совокупности вещей, которые вызывают во мне положительный отклик. К тому же я думаю, что, если эта вера дала силы в течение стольких тысячелетий выжить целому народу, значит, в ней есть много правильного. А звезду Давида я ношу просто из принадлежности к еврейской нации. У меня со школьных времен нет никакого комплекса по поводу того, что я еврей, я не скрываю этого. В то же время по государственной принадлежности я русский, и настаиваю на этом. Я ни одну культуру не смогу так полюбить, как эту, ни один язык. И я не хочу никуда уезжать! Это моя Родина, я здесь родился. А, что сейчас с ней происходит, напоминает мне период умопомрачения у родного человека. В таких случаях нужно быть просто рядом с ним, чтобы не дать ему окончательно сойти с ума и спрыгнуть с балкона. Конечно, если этот человек начнет бегать за мной и моими детьми с ножом, нам придется расстаться. Но я мечтаю о том, чтобы ему стало лучше, и со своей стороны сделаю для этого все.

А о чем еще мечтаете?

Выступить с Боно на «Уэмбли».

Вы играете на гитаре?

Нет, абсолютно. Вообще ни на одном музыкальном инструменте не умею играть. Но выступить с Боно мечтаю все равно. Чтобы он в конце концерта объявил: «Кстати, сегодня здесь присутствует особенно дорогой мне друг — Миша». А я бы  вышел — и сказал: «Молодец, Боно!» И ушел бы. (Смеется.)  Он один из самых любимых мной героев, удивительно последовательный и никогда не теряющий чувства достоинства.

U2 когда-нибудь к нам приедут?

Не знаю. Несколько раз я был близок к тому, чтобы их сюда привезти, но в последний момент все срывалось. Кстати, про Боно есть замечательный анекдот. «Умирает музыкант и попадает в VIP-зону. Видит, в углу за столиком сидят Джим Моррисон, Фредди Меркьюри, Курт Кобейн, Джон Леннон и Боно. Он подсаживается к Моррисону и тихо спрашивает: «Простите, а Боно тут причем? Он ведь еще жив?» — «Да это не Боно, — отвечает Моррисон. — Это Бог. Просто ему хочется быть Боно».

Евгений Левкович

Скачать подкаст Интервью с Михаилом Козыревым (фрагмент)