Интервью с Игорем Чапуриным

Игорь, поговорить с тобой я хочу о многом. Но давай начнем с той новости, которая в последнее время связана с твоим именем. Вот я читаю в Интернете такие громкие заголовки: «Игорь Чапурин объявил о своем банкротстве!» Что имеется в виду, поясни?

Есть некая модернизация бизнеса, и это нормальные процессы. Cуществует несколько компаний, которые занимаются разными видами деятельности: когда ты делаешь интерьеры, мебель, одежду, неверно всё сваливать в одну кучу. В какой-то момент ты чувствуешь, что одна из компаний много лет не функционирует, она тебе не нужна, она нерентабельна, ты просто тратишь на нее свое время и время своих людей. В связи с этим мы избавляемся от лишнего балласта. Эта шумиха сейчас присутствует в моей жизни, но я живу по принципу, которому меня однажды научила великая Алла Демидова: «Ответить — значит заметить, заметить — значит услышать». Я не реагирую на всё это.

Вот, кстати, ты же никогда не был под прицелом папарацци. Тебя невозможно ни в чем, скажем так, уличить.
Мне кажется, люди сознательно дают почву для папарацци, когда выстраивают свою карьеру в этих правилах. А я никогда свою жизнь не выстраивал как факт имиджа, либо факт, который может способствовать коммерческому успеху бренда либо популяризации меня в социуме. Для меня показательнее Бейонсе в моем комбинезоне на сцене, либо другие замечательные люди во всем мире, с удовольствием живущие в CHAPURIN.

А есть какая-то броня или защитная реакция?
Я работаю. Я с девяти утра до двенадцати ночи в офисе. У меня большие планы, сейчас я делаю коллекцию, которая в середине января должна появиться в Милане. Затем будет новая коллекция, которую мы покажем в Париже. Я закончил один балет в Лос-Анджелесе, один в Нью-Йорке, запустил очень красивую линию постельного белья, сейчас работаю над тканями под собственным брендом, я увлечен сотрудничеством с Андреем Делосом, феноменальным ресторатором, — создаю визуальную историю одежды для его нью-йоркского проекта. Очень много всего происходит с брендом, поэтому я рад констатировать, что слухи о моем банкротстве — это не более чем утка.

И прекрасно! Что ж, давай поговорим о том, с чего начинался Игорь Чапурин. Я хочу спросить тебя о том, что мне кажется крайне неожиданным: ты, насколько я знаю, служил в армии.
Да.

Вот мне интересно, как такие утонченные творческие натуры выживают в суровых армейских условиях?
Я всегда был очень гордый и независимый. Наверное, это во мне от матери: когда она развелась с отцом, она работала, воспитывала сына, и я старался не тревожить ее какими-либо проблемами. Мой характер формировался в контексте того, что большую часть обязанностей за себя, за свое жизнеобеспечение я должен брать на себя.

Ну хорошо. Ты попал в армию, но ты все равно человек из другого мира. Насколько тебе было комфортно в армейских условиях?
При всем при том что я воспитывался женщиной, я все равно стал достаточно жестким парнем, с ноткой экстремальности. И когда я принимал для себя внутреннее решение о том, идти ли мне в армию, я понял, что мне это интересно.

А что тебе было интересно в армии, поясни.
Я принял для себя решение уехать из дома после десятого класса, не поступать в «комфортные» институты. Я начал получать образование, которое сам себе придумал. Я хотел разобраться в своей профессии, начав с самых азов, изучить ее от и до. Осваивал профессию конструктора женской одежды, чтобы разобраться в том, как она делается, чтобы потом стать дизайнером.

Так. А какая тут связь с армией?
Это моменты неких экспериментов в жизни, умение жить, выживать, балансировать. Умение искать самого себя в этом обществе.

Где ты служил?
Я служил в Свердловске, в войсках связи. Может быть, покажется, что это было легкой службой: всех ребят, у которых было не очень хорошее зрение, брали в войска связи.

Какое у тебя было зрение?
У меня было минус четыре.

А сейчас больше?
Я сделал операцию. Но суть не в этом. Армия меня не пугала. Я, наверное, вырос в такой семье, где мне никто не давал поводов думать, что может быть как-то иначе, что можно не пойти в армию. Я морально был готов к этому. Поэтому я ни от кого не скрывался, ни от кого не убегал. Я служил в очень интересных войсках, очень сложных, где была сложная аппаратура. Я видел армию такой, какой она была на то время, — а это девяностые годы.

И как ты эту жесткость переживал?
Знаешь, в контексте своего возраста я могу сказать: я сталкивался с очень разными людьми, но если ты человек достойный, принципиальный, ты по большому счету выплывешь из любой, даже самой страшной ситуации.

Ты человек достойный, я это знаю. И ты идешь по жизни с высоко поднятой головой, а в армии это раздражает.
Как бы то ни было, я в армии усмирил свою гордыню, но не смирял свою принципиальность. И все солдаты — и младше, и старше меня — относились ко мне с большим уважением. Это было связано не с раболепством, не с унижением и позволением себя унижать. Я по жизни очень надежный человек, и думаю, что люди, которые рядом со мной, это чувствуют. И в армии это чувствовали.

А все-таки были экстремальные ситуации, которые могли тебя сломать?
Безусловно. Но, к большому счастью, в какой-то момент я оказался среди очень серьезных, уже взрослых военных. И наверное, тогда стали бояться меня трогать, потому что меня уважали уже не только солдаты, но и генералы.

Раз у тебя так прекрасно всё с генералами складывалось, не захотелось в какой-то момент бросить мечты о моде и связать свою жизнь с армией?
Мама, когда через полгода приехала посмотреть на меня, сказала: «Игорь, как тебе идет форма! Может, ты станешь военным?» Но я с улыбкой к этому отнесся. Я в армии продолжал мечтать о карьере дизайнера, я везде рисовал платья. Наверное, первым человеком, к которому я стремился после армии, был Слава Зайцев. В тот момент он был очень востребован, делал показы в Америке, во Франции.

Вот ты говоришь, что пошел в армию ради школы жизни. Ты сильно изменился за эти годы?
Я тебе скажу очень честно сейчас, я к этой мысли пришел давно: армия сделала мой характер.

Ты же говорил, что у тебя с детства характер сильный.
Мой характер был сильный в контексте защиты самого себя, умения жить с самим собой и не зависеть от других людей. А армия дала мне характер. Она сформировала во мне мужчину, который умеет принимать решения. После этого я не боялся практически ничего.

Подожди, ты что, мог так запросто в драку вступить?
Я мог драться, я мог разговаривать аргументированно с людьми, которых надо было бояться. Но я знал, что если доказать свою правоту и убедить людей, то они отойдут — и так происходило. Повторяю, армия сформировала во мне личность. И о том, что я служил, я жалел разве что пару недель после того, как демобилизовался. Тогда нахлынуло такое счастливое чувство свободы и показалось: Господи, зачем же я эти два года истратил зря?!

Игорек, вот я заметил, что на фотографиях ты никогда не улыбаешься. В жизни у тебя хорошая улыбка, но когда ты перестал широко улыбаться для камер, что случилось?
Когда ты чувствуешь очень большую ответственность, не только за самого себя, за большую команду, за людей, и когда жизнь не дает возможности быть баловнем судьбы и наслаждаться, то, наверное, немножко меняется характер. Я один раз увидел заголовок своего интервью: «Баловень судьбы». Но я не баловень судьбы совершенно. Я, если говорить американскими шаблонами…

…человек, который сделал себя сам. Понимаю. А скажи, на детских фотографиях ты тоже в непроницаемой броне?
Да, я всегда был какой-то собранный. Меня на фотографиях улыбающегося практически нет. Но я не грустный парень. Я задумчивый или скорее вдумчивый.

Ну а почему ты в детстве-то не улыбался? Сложное детство было?
Да нет. Родители меня очень любили.

Хотя и расстались друг с другом. На тебе это не отражалось?
Нет. Я общался с каждым по отдельности. Просто есть ты и есть твой характер, он формируется какой-то определенной историей. Я очень мало гулял во дворе. Я приходил домой, и мне было не скучно с самим собой. У нас была огромная библиотека, и я в ней буквально жил. Я Достоевского познал раньше, чем Гоголя. Не хочу сказать, что я был скучным занудой. Я со многими общался в классе, я был легкий парень, но...

…легкому парню со сверстниками не интересно было, да?
Да, меня социум не увлекал, меня не увлекали какие-то бытовые истории, и это потом сказалось на моей жизни. Я и сейчас, если у меня будет возможность истратить деньги на себя лично или на развитие своего бренда, всё отдам на бренд, на развитие той фантазии, которой я отдал очень много лет.

В реальной жизни ты аскет?
Я очень аскетичен.

В чем это проявляется, интересно?
Мне комфортно в минимализме собственного окружения, жилья. У меня есть одни любимые часы, есть несколько любимых браслетов Stephen Webster. У меня есть несколько смокингов, несколько костюмов. Я не разлагаюсь в огромном количестве бесполезностей.

А что тебе дома необходимо?
Дома есть телевизор — как источник новостей. Дома ноутбук, дома даже нет телефона, кроме мобильного. Дома минимализм в бежево-коричневых тонах.

На стенах что-то висит?
Только графика Зверева, шестидесятника, божественной красоты. А в спальне стоит потрясающая фотография Тома Круза, на которой никто его не узнает, потому что он в бейсболке. Это была обложка GQ, ее мне подарил когда-то Коля Усков. Фотография с выставки. Я влюблен в эту фотографию, потому что на ней Том Круз нечто большее, чем киношный Том Круз. Там душа человека. И это единственная фотография, которая меня когда-то зацепила.

В твоей семье, как я понимаю, к миру моды имеют отношение все — и дедушка, и родители так или иначе двигали текстильную промышленность вперед. Но все они вроде бы довольствовались пределами города Великие Луки, где ты вырос. Как тебе удалось вырваться из этого замкнутого круга?
Мой дед был феноменальный специалист, он открывал во всех городах Советского Союза, где рос лен, огромные льнокомбинаты. Он был то в Киргизии, то в Казахстане, то еще где-то. Его последнее место работы — Великие Луки, там лен растет, как конопля где-нибудь, не знаю, в Мексике или Бразилии. Дед создал огромный льнокомбинат. Его безумно уважают в городе и до сих пор помнят, потому что он был феноменальный специалист. А мама, придя на фабрику молоденькой закройщицей, в конце концов стала начальником швейного производства. Она сделала карьеру, не будучи карьеристкой, будучи просто красивым, умным, тонким человеком. И очень самоотверженным. Отец занимался оборудованием, тоже работал в легкой промышленности. Он был увлечен искусством и передал мне эту страсть.

Значит, все родные одобрили твой выбор?
Родители уважали мою свободу и не мешали мне делать свой выбор. Отец на каждый день рождения дарил мне только книги по искусству. Всё, что связано с искусством, с рисованием, — это от отца. Родители были, как ни странно, очень разные. Отец был очень мягким и вселял в меня знания об искусстве, влюблял в искусство. Мама была четким, серьезным руководителем, очень надежным человеком. От мамы у меня огромная любовь к своему делу и к легкой промышленности и знания, связанные с этим. А от отца вот эта художественная ароматизация.

Отмотаем ленту чуть назад. Значит, так. Ты прошел армию и после этого стремился попасть к Вячеславу Зайцеву.
Да, поехал к Зайцеву, показал ему свои эскизы.

Как ты к нему попал? Масса людей мечтает пробиться к Зайцеву.
Ну, это, наверное, говорит о моих пробивных качествах. Я нашел аргументы для того, чтобы в один момент, стоя на проспекте Мира в телефонной будке и кинув туда две копеечки, услышать голос Славы Зайцева и попросить его принять меня. И Слава меня принял, достаточно позитивно пообщался со мной.

И ты сказал «Хочу у вас работать», да?
Нет, я не решился. Мне было очень важно показать то, что я делаю, и чтобы он мне что-то посоветовал. Он сказал: тебе очень важно развиваться, не бросай это дело. Когда я вышел от него, я, наверное, сказал: черт!

Почему?
Потому что мне, конечно, хотелось работать у Зайцева.

А ты что, думал, что ты его загипнотизируешь и он сам тебе скажет: «Игорь, знаешь что, бросай к чертовой матери все эти свои училища, Витебск, приезжай и работай у меня!»
Наверное. Мы же, люди творческие, все чуть-чуть наивны. И я был настолько влюблен в свою профессию, мне казалось, что это настолько очаровательно и удивительно, а я такой замечательный…

…что это должны видеть и чувствовать все.
Конечно. И не получить в ответ ничего, кроме «не бросай эту профессию»… Но сейчас, будучи взрослым человеком, я благодарен Зайцеву за то, что он меня тогда не пригласил к себе и не сбил тем самым с пути. Потому что иначе я бы не был самим собой и ушел в нечто другое.

А как бы ты определил суть бренда Chapurin?
О том, что я делаю в дизайне, очень точно сказала великая Сюзи Менкес: это smart fashion. Ее мнение для меня на тысячу один процент определяет всё. Я никогда не сваливался ни в ту сторону, ни в другую, я не уходил в открытую сексуальность или в открытое жеманство. Я балансировал между четкой конструкцией, сложными цветами и очень лаконичными формами, созданными очень-очень сложным кроем.

Игорек, вот скажи все-таки, что нужно было мальчику из Великих Лук, чтобы добиться успеха в сложнейшей индустрии моды и занять очень весомую нишу в Москве? Мне кажется, какие-то связи должны быть кроме устремлений. Ломать себя в чем-то пришлось? Ведь чудес не бывает.
Я приехал в Москву, влюбился и остался здесь навсегда. И в Витебске не был больше никогда. Не знаю, что с моими вещами, с моими книгами. Я просто сел в поезд и больше не вернулся в этот город.

А ты в Витебске жил в общежитии или снимал комнату?
Я снимал квартиру, к тому моменту жил в Витебске уже больше шести лет. У меня был свой мир, свой уклад. И вот всё, что было в моей жизни, осталось там, и я не знаю, что с этим, и никогда не интересовался.

То есть это было такое сильное чувство, которое тебя просто перевернуло?
Да. Я не боюсь говорить, что я умею любить, и это чувство прекрасно, оно феноменально. Оно окрыляет и придает огромные силы, особенно творческим людям.

Поразительно: вот так ради любви всё бросить и начать новую жизнь, фактически с белого листа. Не каждый на такое способен. Ты молодец, Чапурин!
Да, я бросил всё. А через какое-то время я познакомился с одной командой, которая готовила девушек для международных конкурсов красоты.

То есть в какой-то момент ты все-таки вспомнил, что хочешь быть модельером. Сколько времени прошло, Игорек? После того как ты переехал в Москву.
Полгода. Полгода мне хватило на то, чтобы найти самого себя.

А ты искал себя, извини, эти полгода? Или тебе было достаточно своих чувств, а всё остальное побоку?
Да нет, для меня всегда то, к чему я стремился, было очень важно. Я никогда не хотел быть бессмысленным человеком в чьей-то жизни. Я приехал в совершенно чужой мне город, где мне негде было жить, где у меня не было ничего. И я формировал свою позицию, самого себя в этом городе. Через какое-то время я стал создавать платья практически всем девушкам, которые уезжали на «Мисс Мира», «Мисс Вселенная», «Мисс Европа».

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ЖУРНАЛЕ ОК! ОТ 1 ДЕКАБРЯ 2011 ГОДА