Интервью с Константином Хабенским

Как-то вечером в конце прошлого года Вадиму Вернику позвонили из Московского Художественного театра и сообщили, что отменился спектакль «Трехгрошовая опера», где главную роль играет Константин Хабенский, и вместо спектакля на следующий день состоится творческий вечер актера: «Мы хотим, чтобы вы его провели». «Я ответил: с удовольствием! — вспоминает Вадим. — На другой день я уже был в театре, быстро написал сценарий, мы на ходу репетировали, и в 19.00 вместе с Хабенским я впервые в жизни (!) вышел на прославленную мхатовскую сцену. Мы знакомы давно, но тот вечер нас сблизил особенно. По натуре Костя очень закрытый человек. И я искренне рад, что во время нашей беседы для ОК! он предстал таким, каким его знают только в узком кругу друзей»

[...] Костя, после того мхатовского вечера мне позвонила твоя мама. Это было неожиданно и безумно приятно, и я почувствовал, что вы с мамой очень близки. У нас с Игорем та же история. Я, например, никогда не лягу спать, пока не позвоню папе и не пожелаю ему спокойной ночи…

Не могу сказать, что мы с мамой дружим. Наверное, иногда я жесток и не политкорректен по отношению к ней. Но она все выдерживает, понимает, в каком ритме я живу, и поэтому старается не быть навязчивой. Естественно, у нее есть недостатки, которые я уже принимаю. Хорошо, что она есть, и хорошо, что на расстоянии.

А почему ты не пригласил маму на вечер и она смогла посмотреть его только в записи? Она мне сказала, что ей очень хотелось прийти, но ты был категорически против.

Сейчас объясню. Когда ты первый раз прыгаешь с парашютом, необязательно брать с собой маму. Если ты приземлишься и тебе понравится, в следующий раз ты ее возьмешь. Не нужно рисковать психическим состоянием близких. Сначала попробуй, потрать свои нервы, пойми, что можешь, а потом приглашай.

Мама поддержала тебя, когда ты решил стать актером? Или ей хотелось, чтобы ты учился в техникуме?

Нас воспитали так, чтобы мы не боялись совершать ошибки. Поступление в техникум, возвращение из Москвы… Меня могло швырять по-страшному, но родители никогда не говорили мне нет.

«Нас» — это кого?

У меня есть старшая сестра. Она живет в Австрии, воспитывает сына.

Вы общаетесь?

Да. Мы не созваниваемся ежедневно, не докладываем друг другу, как прошел день. Сестра взрослее, мудрее, она чувствует меня на каком-то энергетическом уровне. Когда я ее спрашиваю «Наташа, у меня такая ситуация, что ты думаешь?», она говорит очень точные вещи, которые я постигаю только спустя какое-то время.

Это дорогого стоит. Вы всегда были близки?

Нет, это открылось мне совсем недавно. Может, просто пришло время — накопились вопросы, образовался грунт, благодаря которому слова близких людей не проваливаются в никуда, а остаются и дают ростки.

Ты не жалеешь, что потратил время на техникум?

Не жалею. Я сдал преддипломную работу и ушел. Понял, что математика — это зло и надо думать сердцем (Улыбается.)

Костя, ты свой в Художественном театре, наверное, уже лет пять. А как ты сюда попал?

Меня пригласили неожиданно, в спектакль по пьесе Милорада Павича. Но мы не совсем поняли друг друга с режиссером, и я отказался.

То есть свою жизнь в Художественном театре ты начал с конфликта.

Нет, мы просто поговорили и поняли, что интерпретируем Павича по-разному. А потом Олег Павлович Табаков пригласил меня в спектакль «Утиная охота», и от этого предложения уже невозможно было отказаться.

Сейчас у тебя не так много ролей в театре…

Немного. Но я, во-первых, не хочу участвовать в антрепризах, потому что бренд Московского Художественного театра обязывает вести праведную творческую жизнь. А во-вторых, есть кино, оно отнимает много времени. И все роли даются потом и кровью. Может, я что-то неправильно делаю, но я всегда трачу очень много сил на фильм, спектакль. Может, нужно проще и легче относиться к этому, и все будет хорошо. Пока делать даже два-три спектакля в сезон мне тяжело.

Тебе не нравится жить в бешеном ритме?

Он и так бешеный, чтобы еще сознательно ускорять его. Я стараюсь не смотреть лишний раз в расписание, чтобы не расстраиваться. (Улыбается.)

Мы сегодня встретились в три часа дня, и с утра у тебя уже были дела.

Готовился к дальнейшей работе, получал визу в Лондон.

Летишь сниматься?

Да. Кино английское. У меня небольшая, но хорошая роль, с хорошими артистами.

Какими?

Одного назову — Гэри Олдмен. Обычно я не рассказываю, боюсь сглазить… Проверю на тебе. (Улыбается.) Режиссер картины, его называть не буду, приехал в Москву, встретился со мной и сказал: «Константин, мне надоело, что русских в иностранных фильмах изображают идиотами. Я знаю ваши работы и хочу, чтобы вы сыграли эту роль». Это не экшен, скорее такая шахматная детективная история.

Кстати, о твоем опыте работы с западными актерами. С кем интереснее было играть — с Анджелиной Джоли в «Особо опасен» или с Миллой Йовович в «Выкрутасах»?

С Миллой мы больше общались, и с ней у меня не было языкового барьера. Английский у меня не очень хороший — так сказали бы русские люди, услышав, как я говорю по-английски. Что сказали бы англичане, даже подумать страшно. (Улыбается.) Мы с Миллой фантазировали вместе, придумывали что-то, и в этом смысле сложились хорошие профессиональные отношения. А лезть в душу я не собирался. Я понимал, что не такой большой пробег у нас — всего одна съемочная неделя, и выяснять, чем человек живет… Тем более что ей было тяжело, она много работала с текстом. Так что друзьями мы на площадке не были, скорее поддерживали друг друга как коллеги.

А когда на съемках «Особо опасен» ты целовал Анджелину Джоли, дрогнуло что-то внутри? Или тебе как актеру не важно, кто перед тобой?

Нет, это же работа. А тот так называемый поцелуй — на самом деле Анджелина Джоли делала мне искусственное дыхание — родился из шутки. В одной из сцен несколько актеров вытаскивают меня, бездыханного, и пытаются привести в чувство. И я сам попросил Тимура Бекмамбетова: «Можно, мужчины не будут делать мне искусственное дыхание?» Джоли все поняла и сказала: «Не вопрос».

Ты ощущал, что работаешь с профи, знаменитостью мирового масштаба?

Конечно.

В чем этот профессионализм проявляется?

В том, что актер делает то, что говорит режиссер. Не во время съемок, а еще на стадии репетиций, чтобы режиссер заранее видел, где недобор или перебор, — до того, как включатся камеры.

Костя, я тебя искренне поздравляю. Это действительно большая удача: ты поработал с Анджелиной Джоли, Миллой Йовович, теперь Гэри Олдмен. Ты ощущаешь, что жизнь удалась?

По закону жанра в этом месте я должен ответить «Да!» и упасть мордой в салат. (Улыбается.) Для меня это и есть жизнь в движении, когда, переключая передачи, ты несешься на предельной скорости, но сам при этом сидишь неподвижно в кресле, сохраняя внутренний ритм.

Задам тебе неожиданный вопрос: ты можешь представить меня со штангой в спортзале?

Могу. У меня хорошая фантазия.

А вот я тебя нет. Ты дружишь со спортом?

Если это нужно для роли.

А тебе самому это не нужно?

Иногда я лежу с сигаретой в зубах и думаю, что неплохо было бы иметь такое тело, чтобы на съемках не приходилось стоять в кадре спиной, а можно было повернуться, и все увидели бы кубики. И еще неплохо было бы бросить курить. Эти две мысли посещают меня чуть ли не каждый день… Ну, раз в неделю точно.

И чем все заканчивается?

Докуриваю сигарету и иду на работу.

Как ты питаешься? Сам готовишь?

Нет. Холодильник пустой. В нем иногда бывает водка — и всё. Когда приезжают гости, я говорю: «Вот деньги, идите покупайте и готовьте сами».

То есть ты вообще не ходишь за продуктами?

Нет. Покупаю собаке мясо и кости. Себе — разве что кофе. Веду спартанский образ жизни. (Улыбается.) Я думаю, это связано с большим количеством гастролей, — в Москве я бываю редко. После спектакля если удается поужинать — ужинаю. Если нет — кофе, сигарета и спать. Нет, я понимаю, что кому-то я нужен здоровым и сильным, так что стараюсь все же за собой следить.

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В ПЕЧАТНОЙ ВЕРСИИ ЖУРНАЛА ОК! №07 ОТ 17 ФЕВРАЛЯ 2011