Фёдор Лавров: «Каждый негодяй должен быть принципиальным»

Фёдор, «Карамора» — это нетипичная вампирская история?

Когда Данила Валерьевич позвал меня в эту историю, я подумал: ну если Тарантино делает такие штуки — Гитлера убивает или спасает всех от банды Мэнсона, то почему мы не можем? Мне показалось, что в реалиях нашей российской истории это интересно. Еще чем-то отчасти мне всё это напомнило акунинские опусы. Это очень классная стилизация, на мой взгляд, с хорошим вкусом сделанная — я и про Акунина, и про «Карамору». Понятно, что здесь элементов фэнтези гораздо больше, а я в таком жанре до этого участия не принимал, и мне было очень любопытно. К тому же вампирская история достаточно востребована во всем мире. Сценарий оказался очень объемный, и всё это с юмором сделано, с разных сторон раскручено. Мне показалось забавным и интересным попробовать себя в такой роли.

Ваш герой — человек или вампир?

Когда-то он был человеком, потом стал вампиром. У него есть своя судьба, обойдемся без спойлеров. (Улыбается.) Карл является, скажем так, предводителем большой группы вампиров, которые творят свою историю, перекраивают ее по-своему. Он достаточно крупная фигура, которая в то же время оказывается более мелкой фигурой в чужой игре, но по человеческим, да и по вампирским, меркам он заметная личность, которая вносит определенный вклад во всю сюжетную линию и проходит красной нитью сквозь повествование.

На Фёдоре: костюм Windsor., рубашка Strellson, ботинки Premiata

В проектах с элементами фэнтези вы раньше не участвовали, а вот сотрудников внутренних органов сыграли немало…

Я играл и космонавтов, и царей, и каких-то потерянных неврастеников, вообще много всего. Я пробую себя везде и повсюду. И чем роли диаметрально противоположнее, тем мне интереснее. Что касается этого амплуа социального героя, сейчас тенденция в современном кино такая, что какую-то острую историю, социальную драму рассказать проще через профессию полицейского, следователя. У нас всегда особое отношение к людям в форме, это люди определенного склада ума, определенных привычек и так далее. Кино же — очень стереотипическая штука, особенно сериалы. Мы привыкаем к одному и тому же, становимся заложниками одного и того же. Возьмите любого артиста, которого вы видите на экране, и посмотрите, в каком качестве он в основном снимается. Потому что считается, что, раз человек попал в эту роль и за ним интересно наблюдать, значит, его и надо юзать в этом, потому что людям это нравится, пипл хавает, как говорится, и будет касса, какой-то успех. 

Один из последних ваших подобных персонажей — капитан Малюга в сериале «Полицейский с YouTube», достаточно жесткой сатире буквально на всё.

Согласитесь, что эту историю через человека другой профессии рассказать очень сложно. Можно, но это будет уже другой жанр, потеряется эта остросюжетная канва. А человек из силовых структур — определенный, понятный, он живет в соседнем дворе. Сейчас мы еще закончили вторую часть «Секретов семейной жизни», где я тоже играю мента, но это было такое мое личное исследование психопатии. Там человек просто психопат, он не знает, что такое эмпатия. Он очень классно это подделывает, но внутри абсолютно пуст. Каждая роль для меня — это исследование. Я играл и бандитов...

…которых в вашей фильмографии тоже предостаточно.

Сейчас как раз выходит мой фильм «Сказка для старых», который мы сделали вместе с писателем Ромой Михайловым. Он придумал эту коротенькую историю, рассказал мне, и я говорю: слушай, ну это надо снимать. Рома написал сценарий, я выступил в качестве режиссера и актера. Там вообще много хороших ребят у нас — Кира Полухин, Женя Ткачук, всех друзей собрали. (Улыбается.) 

На Фёдоре: костюм Windsor., рубашка Strellson, ботинки Premiata

В «Полицейском с YouTube» высмеиваются реалии сегодняшней жизни, одержимость соцсетями и кумирами молодежи, вышедшими оттуда. В вашем инстаграме едва ли наберется десяток фотографий за два года…

Я там бываю раз в полгода. Меня просто принудили завести его. (Смеется.) Сказали: ну как так, у всех есть, у тебя нет. Я не против, но найти в себе силы этим заниматься я не могу, мне это просто неинтересно, это не совсем мой инструмент. 

А как насчет того, что соцсети сегодня могут сыграть немаловажную роль в карьере артиста?

Это правда, и это особенно ярко проявилось во время карантина, потому что это был основной канал связи, через который можно поиметь какой-то профит. Если у тебя есть в активе миллион подписчиков — о, давай к нам. Это труд, это мастерство, это талант. Но у меня точка приложения несколько другая. Я лучше китайский выучу, чем сидеть в кнопке. Мне проще человека нанять, который бы что-то там лепил и туда зафигачивал. Правда, я этого пока еще не сделал. (Улыбается.)

Многие актеры буквально залетают в кино из этих самых соцсетей. Вот у тебя полмиллиона подписчиков, тебя заметили, и ты звезда без профильного образования.

Как говорят в кино, тряпочка покажет, в смысле — экран. Я думаю, эти понятия уже устарели. Ведь даже если человек пришел с улицы, из любой соцести, но начинает играть и у него это получается, я буду аплодировать. В кино же полно людей, которые случайно попадали на кастинг и становились звездами! И в этом нет ничего плохого. Другой вопрос, если это очевидно не его дело, если человека двигают. Но в целом мы от этого уже отошли, сейчас таких старлеток и звездунов появляется меньше. Потому что кино, как мне кажется, при огромных своих минусах и потерях по сравнению с кино 90-х годов и перестроечного времени все-таки сильно шагнуло вперед. Пока не в смыслах, а в качестве — но это уже неплохо. Закон диалектики, может, сработает, и количество перейдет в качество, я очень на это надеюсь. Так что я не против: если получается — вперед. Потому что рано или поздно всё станет очевидно, и никакие связи тут уже не помогут. 

Вы как раз начинали свою кинокарьеру в 90-х, и связи у вас были…

В кино меня никто не проталкивал, хотя я из актерской семьи (родители Фёдора Лаврова, Николай Лавров и Наталья Боровкова, — заслуженные артисты РСФСР. — Прим. ОК!) и, так или иначе, много кого знал и о моем существовании тоже знали. Но случилось всё не по знакомству. Тогда еще ассистенты по актерам посещали спектакли и даже приходили в театральные институты смотреть дипломные работы. А где еще было можно посмотреть молодых артистов? Только там. И как-то после одного из таких показов вдруг стали появляться какие-то маленькие эпизодики. Но сказать, что меня привели, — нет. У меня сначала и никаких больших ролей не было, причем очень долго. Первая более-менее серьезная работа — у Дмитрия Дмитриевича Месхиева в картине «Американка». А после уже были Сокуров, Герман-старший, потом и младший. В чем мне безусловно повезло — что я узнал запах настоящего кино. Мне посчастливилось работать с великими мастерами, и я увидел, как делается настоящее большое кино мирового уровня. Но тогда я не понимал еще, что это мировой уровень. А сейчас, сравнивая с тем, что было потом, и с тем, что бывает сейчас, понимаю, что этот эталон остался со мной навсегда, за что судьбе я дико благодарен.

В кино вас за руку не приводили. И в театр тоже?

Нет, меня вообще не взяли в театр сначала. Ни в какой! Я окончил ЛГИТМиК в 21 год — рано поступил, а вообще сначала собирался стать медиком. Но в итоге поступил в театральный, и вот нас оттуда выпустилось пять курсов артистов. В театре работы нет, в кино еще даже «Улиц разбитых фонарей» не было, просто случайные какие-то эпизоды. И мы пошли показываться по всем театрам, а я себя считал серьезным большим артистом сразу, готовым играть короля Лира как минимум. А мне говорят: мальчик, ты чего, тебе надо в ТЮЗ, в детский театр. Но я сказал: нет, не пойду.

Амбиций было много.

А как без амбиций? В судьбе артиста если нет амбиций, то он не артист. А зачем тогда всё это делать? Тебе же нужен результат, эти зрительские глаза. Как сказал один великий человек, глазами зрителя на нас смотрит Бог. И я бодался очень долго, лет пять. То где-то снимался, то вообще ничего не делал. Музыкой много занимался. А потом случилась большая работа в БДТ — и покатило. Потом уже был переезд в Москву. 

С БДТ и Питером расставались легко? Ведь в столицу вы поехали по приглашению Олега Табакова.

Сначала меня позвал Кирилл Семёнович Серебренников. Мы с ним выпустили спектакль «Около ноля» в МХТ им. Чехова, Олег Павлович на всё это посмотрел и пригласил меня к себе в кабинет. Вот так и началась эта московская страница.

На Фёдоре: пальто Windsor., куртка Pal Zileri, свитер The Kooples, брюки Strellson, ботинки Premiata

То есть решение приняли без сомнений?

Я внутренне уже сам этого хотел. Мне было немало лет, за 30, и я понимал, что это последний вагон, в который я могу вскочить. Потому что в Питере я не очень понимал, куда двигаться дальше. В Питере мое сердце, это понятно. Но эта инертность меня выбивала, я просто начинал терять себя в какой-то момент. Потому что мне нужно развитие, мне нужна динамика, мне нужно движение. А в Москве, в МХТ уже была куча моих товарищей, и я думал: вот клево у ребят там всё, а я тут сижу. 

Но на сегодняшний день вы не состоите в труппе ни одного театра.

Да, я ушел отовсюду. Ушел, когда Олега Павловича не стало.

Почему?

Так сложилось. Попортились отношения с административным звеном, мне стало неуютно, и я понял, что паритет, которого мы достигли, может быть в любой момент нарушен не с моей стороны. Я понял, что там могу ожидать чего угодно, а хорошего ли — не знаю. Взвесил «про» и «контро», понял, что второго больше, и с театром закончил. 

Довольно резко. Но были наверняка предложения из других театров?

Да, я еще какое-то время доигрывал в «Табакерке», куда меня тоже пригласил Олег Павлович. Но потом понял, что это не мое, что всё меняется, и не в ту сторону, в которую мне хотелось бы. А театр должен быть в радость. Я не хочу отбывать номер, быть кому-то должным. Мы можем ругаться, может быть тяжело, но всё равно это должно быть в свет, в кайф. Было еще несколько заходов, Сергей Леонидович Гармаш позвал меня в «Современник», но после смерти Галины Борисовны Волчек там возникла сложная ситуация, и мы не смогли выпустить спектакль. С Андреем Могучим мы начали делать «Сказку последнего ангела» в Театре Наций, но расстались буквально за несколько дней до генерального прогона, стало ясно, что мы друг друга не понимаем.

Складывается впечатление, что вы человек принципиальный или даже конфликтный. 

Конфликтный — нет, но принципиальный — да. Каждый негодяй должен быть принципиальным, иначе он сам себя уничтожит. (Улыбается.)

Вы сказали, что собирались стать медиком, — неожиданный выбор. Вы ведь наверняка, что называется, выросли за кулисами?

Конечно. Правда, моим воспитанием много занималась бабушка, потому что родителям не всегда было до меня. Но это нормально, это я уже пережил и поборол этот Эдипов комплекс. () Но никто с дамокловым мечом надо мной не стоял, говоря о том, что я должен стать сталеваром, артистом или еще кем-то. Но я серьезно рассматривал журналистику и медицину. Сейчас я понимаю, что это было все-таки некое бунтарство.

Хотелось пойти против и сделать нарочито не так?

Да, такой протест — пойду своим путем. Но очень много вещей сложилось, и для меня стало очевидно, что нет, это не мой путь. А театральный институт в трех минутах от дома, почему бы и не пойти? В армию-то не хочется. (Улыбается.) Так всё и понеслось.

Ваша старшая дочь, от первого брака, Глафира, тоже стала актрисой.

Играет в труппе БДТ. И в моем спектакле тоже участвует. Она, конечно, много наблюдала за бабушкой, дедушкой и за мной, но у нее очень хороший голос, уверенное меццо-сопрано. И она занималась вокалом, чему я был очень рад. Но однажды ей стало дурно перед концертом, и она сказала: всё, я больше петь не буду, я буду драмартисткой. Я умолял, говорил: Глаша, ты не понимаешь, что такое оперный певец и что такое драмартист, это совершенно разные вещи. Оперные и балетные артисты всегда выше статусом и ценнее, особенно если есть дар. Но Глаша решила так. 

А младшие….

...ходят в театральную студию. (Улыбается.) Марте сейчас 10, Фролу — 7. Недавно смотрел их постановки — забавно! Марта еще играет на домре, занимается айкидо, рисует, плавает, Фролян занимается акробатикой. Но если вдруг кто-то их них говорит «не хочу», устает — ради бога, настаивать никто не станет

Ваша жена, Елена, к актерской среде отношения не имеет, чему вы очень рады, насколько я знаю.

Да. Лена — юрист, но сейчас она много занимается детьми, а еще прекрасно фотографирует: очень много моих портретов в сети — ее рук дело. Мы очень разные, с одной стороны, а с другой — в каких-то точках мы сходимся, и это здорово. Потому что Лена — очень структурированный человек. У нее всё четко. У меня может идти всё винегретом, в хаосе я себя неплохо чувствую, потому что из него можно извлекать какие-то очень классные возможности. Она многому меня научила в этом смысле. Для Лены важно, чтобы все вещи и все события были в строгой последовательности, предсказуемости и стабильности. Она стремится к этой гармонии, я стремлюсь к хаосу — такой инь и ян получается. 

Вы как-то признались, что ваши предыдущие браки рушились во многом из-за профессиональных амбиций. И что браков у вас было немало — и гражданских, и официальных, и даже один церковный.

Да, было. Прям Синяя борода. (Улыбается.) На самом деле не из-за работы, а из-за нереализованности. Именно она была частым поводом, потому что я ставил свои амбиции выше какого-то теплого семейного счастья, какого-то «остановись, побудь вот здесь на диване». Для меня это было невыносимо. Я отвоевывал свое личное пространство у мира, свое «я». 

Отвоевали?

Уже не воюю, да. Но война эта не с миром, а с собой. Даже не война, диалог. В юности мне казалось, что да, надо с оружием в руках отвоевывать свое пространство, а сейчас я думаю, что есть гораздо более интересные способы нахождения в этом мире и нахождения своего места в нем. Но это также как сомнения. Я знаю, что, когда перестану сомневаться сам в себе, когда скажу — вот какой я прекрасный, тогда я закончусь как творческая единица, потому что мне ни топлива, ни воздуха брать будет неоткуда. Ну, может, стану я монахом, уйду в монастырь. Правда, там уже буду общаться немного с другими инстанциями. Но пока вроде не собираюсь. (Улыбается.) В конце концов, если задуматься, в мире нет ничего, кроме невозможного, — и весьма вероятно, что это не Бог. Но хотелось бы иметь что-то посущественней предположений...

Фото: Иван Пономаренко. Стиль: Анастасия Фридман