Валерия Гай Германика

Тебе часто приходилось говорить: «Все умрут, а я останусь»?

Да, говорила часто и до сих пор говорю. Вообще это моя любимая фраза. Первый раз я ее сказала, когда любила одного режиссера, прямо вся такая влюбилась в него, а он приперся в кафе и начал там за задницу блондинок хватать… Я обиделась, говорю: «Тебе сколько лет?! Ты умрешь, а я останусь». Он говорит: «Все умрут». А я ему: «Да, все умрут, а я останусь». Тогда я сказала эту фразу в первый раз. А вот сегодня, например, я ее раз двадцать пять за ночь повторила — я была очень агрессивно настроена. С утра звонила всем, извинялась, говорила, что больше так не буду.

А родителям никогда не говорила?

Никогда, даже в голову такое не приходило. Ситуации возникали, но они проходят, и ты их забываешь. Да и не хочется возвращаться в то время. Вот Полине (Филоненко, актрисе фильма «Все умрут…». — Прим. ОК!) на съемках выпал шанс возвратиться в свое детство, и она даже плакала, потому что ей было тяжело это вспоминать. А меня фильм возвратил в легкость какую-то подростковую.

Ты бы хотела, чтобы твой фильм посмотрели девятиклассницы или их родители?

В первую очередь я бы хотела, чтобы его посмотрели подростки, потому что про них очень давно ничего не снималось — со времен «Чучела», наверное. А мне кажется, им хочется, чтобы про них снимали. Ну и родители пусть тоже посмотрят, чтобы сделать кассу фильму. (Смеется.) Но что касается спасительной силы искусства, то я в такое не верю. И учить никого не хочу.

А ты в школе какой девочкой была?

Мне там как-то очень сложно было. Я всегда сидела на задней парте и рисовала собак. Меня потом даже перестали вызывать к доске, потому что поняли, что это бесполезно. Когда у тебя появились первые признаки «неформальности»?

Сразу же, как только я попала в школу. Мне было, по-моему, лет одиннадцать, когда я начала слушать The Cure, «Агату Кристи». Я одевалась в черное, нацепляла на себя что-то типа пирсинга — тогда были такие обманки в носу. Сейчас мне уже сложно это адекватно оценить, но тогда это было очень круто: я — и вся в черном! А еще когда я первый раз съездила в Париж, то встретила там очень много таких же людей, как я. Говорю им: «Вы кто такие?» — «Мы готы». Тогда и мы стали готами. Потом, лет через пять, готов в России стало очень много.

Ты дралась в детстве?

Я вообще человек, не готовый к физическому насилию. Но меня во дворе били за цвет волос, за одежду, говорили: «Чего ты такое надела?» Помню, моего бойфренда отлавливали на улице — у него длинные волосы были — и били со словами: «Да ты не мужик и не баба…» Такая тема нездоровая была. Сейчас уже этого нет, просто тогда всё воспринималось с какой-то дикостью и агрессией. Из школы тебя выгнали? Нет, мне сказали: либо уходи, либо мы тебя на второй год оставим. И я решила уйти — учиться дальше было бесполезно, я все меньше понимала, чего от меня хотят.

С тобой такое было в одной школе или в нескольких? В нескольких...

Ну, я была сначала в лицее, потом в школе, а потом уже всё.

Ты потом решила учиться на кинолога. Откуда такая любовь к собакам?

Не знаю, у меня это всегда было. Я даже какое-то время работала хэндлером. Это когда ты собаку на выставке правильно показываешь — учишь ее ходить, причесываешь. Выставляешь, в общем. Я немного поучилась на кинолога-селекционера, потом пошла в Тимирязевскую академию. Но после системы Рудольфа Штайнера я не осилила высшую математику и физику и ушла. Попала в кино.

А как ты развлекалась в то время?

Ходила на дискотеки, пила с друзьями сидр и джин-тоник на непонятных квартирах. Блевала потом в лифтах. Ничего не понимала. Меня с милицией искали.

На дискотеки ты ходила потанцевать или за тем, за чем туда идут героини твоего фильма?

За тем. (Смеется.) Ну и потанцевать иногда тоже было весело. Ты приходишь, выпиваешь кучу пива, а потом, мы все-таки хотели «построить свою любовь». (Смеется.) У нас был клуб в Строгино, назывался «Драйв», мы туда по каким-то флаерам проходили, записывались под чужими фамилиями, мутили всякое, чтобы пройти и денег не платить. Иначе на пиво не хватало. Еще менялись одеждой: долго перед дискотекой обсуждали, кто во что оденется, просили друг у друга то юбку, то кофту, потом красились. . И всегда это кончалось по-разному, но каждый раз феерично.

А на медленные танцы тебя приглашали?

Да, постоянно. Я если смелость имела, то тоже приглашала. Было прикольно.

Если честно, есть ощущение, что твоя жизнь тогда не была такой же заурядной, как у простых девочек из Строгино, каких мы видим в твоем фильме.

Не знаю, мы увидели всего неделю из жизни этих девочек, и одна из моих долгих и длинных недель вполне могла быть похожей на эту — когда я ничего не делала, а «мутила» проход на дискотеку. Так что некоторая идентичность все равно есть.

Как это ты в шестнадцать лет отправилась путешествовать по Европе?

Изначально я решила поехать в Америку, чтобы познакомиться с Мэрилином Мэнсоном. Я доехала автостопом до Питера и хотела сесть на корабль. Но меня поймали, посадили в ментовку. Из милиции я позвонила маме, а она говорит: «Лер, давай я тебе билеты куплю, поедешь лучше в Париж или еще куда». Она мне прислала денег, я приехала домой, собралась и поехала потусить в Париж. Я жила там в трехзвездном отеле напротив «Мулен Руж». Неподалеку в парке собирались разные наркоманы, извращенцы, мне так хорошо с ними было! Еще я ходила по секс-шопам, покупала сувениры. Вообще там всякое было. Помню, у меня негр ключи отобрал от номера в отеле и сказал: Suck my dick! Я испугалась, начала плакать, тут подошла моя подруга и говорит ему: «Ключи давай! Давай ключи!»

В Лувр-то сходила?

Сходила, конечно. Я даже в Дрезден съездила, чтобы посетить галерею и посмотреть на Мадонну. Еще я долго тусила в Финляндии, там прикольно. Тогда было очень круто — в Финляндию ездить. Это была мечта каждого гота, потому что там финская музыка, финские мужики, бухло… (Смеется.)

Ты считаешь себя авантюристкой?

В какой-то степени да. Я себя по-разному ощущаю, и авантюристкой тоже.

С чего началось твое увлечение кино?

С фильма «Калигула» и Малколма Макдауэлла. Мне было восемнадцать лет, я тогда только поступила учиться к Марине Разбежкиной, хотела стать режиссером, но еще сомневалась. Я посмотрела «Калигулу», полюбила Макдауэлла и захотела, чтобы он на мне женился. Это был такой большой толчок для меня. Так получилось, что Макдауэлл был в Киеве — снимался в фильме «Эвиленко». У меня вообще не было денег, но я собрала шмотье и поехала. Я просто такой человек — мне надо было его увидеть. В Киеве я пришла на Студию им. Довженко — там с итальянской стороны были продюсер Марио Котоне, который «Жизнь прекрасна» и «Малену» продюсировал, и сценограф Нелло Джорджетти — и сказала, что хочу с ними тусить. Макдауэлл подошел, поцеловал мне руку, познакомился со мной, и они меня взяли к себе жить — они снимали квартиры на Крещатике. Меня многому учили, режиссер фильма Давид Гриеко водил на площадку, все показывал. Когда они уезжали, Марио сказал, что я их дочка, дал мне еды, денег и подарил бутылку граппы. Он спросил, кем я хочу быть: актрисой или режиссером? Я сказала, что потом напишу… Стала режиссером.

Почему ты пошла к Марине Разбежкиной, а не во ВГИК?

Я не люблю учиться, а у Разбежкиной учеба длилась всего шесть месяцев. Это звучало более заманчиво, чем пять лет во ВГИКе.

А ты обучению легко поддаешься?

Если мне нравится человек, то я пойду за ним на край света и буду у него учиться всему. Если не нравится — то я вообще необучаема.

Почему с Разбежкиной получилось?

Это «химия», понимаешь? Совпадение. У меня такое случается, но редко. У Разбежкиной я училась, сидя у нее дома за чашкой чая. Она помогла мне полюбить людей — я была злобным ребенком и грызла ногти. Еще в плане гуманизма на меня повлиял Боря Хлебников. Я, например, раньше много матом ругалась, и мне все грубо говорили, что так нельзя. А Боря — мы с ним как-то сидели в деревне на телеге, и он так нормально объяснил мне все, и я поняла: ругаться матом так часто не стоит. Я со многими людьми сталкиваюсь, и все пытаются в основном учить, особенно наши гламурные режиссеры. Но я их не слушаю, потому что в большинстве своем они все врут. (Смеется.)

Твой первый документальный фильм был про некоего гомосексуалиста из Баку. Что за фильм?

Фильм был, но в одном экземпляре. Я тогда как раз в «Интерньюс» поступала, и эта кассета у них осталась. Где она сейчас и как ее найти, непонятно. Это был такой одинокий гомосексуалист из Баку, который основал любительский театр и влюблял в себя своих учениц. Он у них был музой. В итоге он женился на одной из этих учениц, и теперь у них ребенок.

Свои первые киноработы ты снимала на «мыльницу» и сама отвечала за процесс. Теперь у тебя продюсер и целая съемочная группа. Тебе так удобнее работать?

Да, мне так хорошо, спокойно и легко. Одна я уже не смогу.

Как ты заинтересовала продюсера Игоря Толстунова?

Это та же «химия» между людьми, о которой я говорила.

Ты при нем матом ругаешься?

Ругаюсь. Я при нем еще и курю, и пью. Когда он мне позвонил и позвал познакомиться, мне терять, в общем-то, было нечего — у меня были предложения и от других продюсеров. И еще мне все про Толстунова говорили разное. В общем, я пришла к нему, говорю: «Где тут у вас пепельница? Я покурить хочу. Вы тут кино снимаете? А все говорят, что вы собака страшная!» Он смеется: «Лера, вы же должны свое мнение иметь». Так мы и подружились.

Ты должна была ехать в Канны два года назад с фильмом «Девочки», но не поехала.

Фильм поехал, а мне паспорт не успели сделать — я расстроилась. Потому что там был мужчина моей мечты.

Макдауэлл?

Да нет, другой. А вот в этом году ездила наконец но всё уже по-другому. Мы ходили все больше на какие-то встречи и переговоры, Даша Хлесткина (исполнительный продюсер. — Прим. ОК!) говорила со всеми по-ангкам объяснить толком не могла, они спрашивали: «Как резать?» Не понимали ничего. Тогда я взяла бритву и разрезала себе руку. Выхожу из туалета, а они такие все с придыханием: «Вот это режиссер!» (Смеется.)

Ты режиссер-тиран?

Я? Я режиссер-тиран, самодур, Карабас-Барабас маленького погорелого театрика. И кто угодно еще.

Издеваешься над актерами?

Не издеваюсь я над актерами, у них контракт есть, они за это деньги получают! При этом мне кажется, что им нравится. Ко мне, конечно, мог кто-то подойти и сказать: «Лер, мне плохо, я больше не могу!» На это я говорила: «Тебе плохо? Ты посмотри на меня! Я — мать-одиночка, снимаю кино, мне рожать скоро! Это мне, сука, плохо!!!» Это их успокаивало.

Ты ведь родила дочь, когда уже практически доделывала фильм?

Да, на озвучке и родила. Ну, то есть не на самой озвучке. Мы сидели в студии, и тут у меня начались схватки. Я сказала: «Ой, блин, схватки начались, надо бы ехать собираться». Пришла мама, стала меня собирать, а я говорю: «Нет, еще часа четыре посижу, потом поеду».

Тебе тяжело одной воспитывать ребенка?

Мне мама и папа помогают. Мне легко, потому что я не потеряла ничего, только приобрела. Я занимаюсь ребенком в удовольствие и продолжаю работать. Мы тут с тобой сидим, а моей маме в кайф пока нянчиться с внучкой. Вот если бы я была одна, без родителей, я бы не знала, что делать. У меня нет денег на няню, но даже если и были бы, ей не доверишь ребенка. Она же не знает, когда Октавия хочет завернуться, когда развернуться, когда потянуться, когда есть, и вообще чего она хочет. А я знаю.

Ты согласна, что, как правило, успех в профессии уравновешивается неудачами в любви?

Может быть, да. Мне по жизни вообще сложно соединиться в пару, и я бы совсем расстраивалась, если бы у меня не было того, что я имею, — фильма, Канн, божест-венного вмешательства, ребенка. Но я думаю, все наладится. Как мне сегодня мама сказала: «Тебе не 60 лет, и это очень круто!»

Ты бросаешь мужчин или они тебя?

Наверное, я больше бросала. Хотя «бросала» как-то по-подростковому звучит. Скорее мы расставались по моей инициативе.

Что не устраивало?

Да постоянно что-то не устраивает! Я не знаю, что с собой делать! У всех давно уже есть отношения, все в парах, а я просто не могу закрывать глаза на косяки какие-то. Я идеалист, эгоист и солипсист, и это какая-то ужасная моя проблема.

А в чем идеализм? Чего ты ищешь в мужчинах?

Я жду ту самую настоящую любовь. Мой мужчина в первую очередь должен быть мудрый. Так мало мудрых мужчин!

Он должен быть сильнее тебя или слабее?

Он должен просто быть. А сильнее-слабее — это не моя тема.

Но ты девушка-режиссер, привыкшая командовать, и вот ты приходишь домой, а он тебе говорит: «Иди-ка ужин приготовь!»

Я не выйду никогда за человека, который скажет: «Иди ужин приготовь!» Мы будем есть в ресторанах.

Помню, как ты рассказывала, что мечтала выйти замуж за рок-звезду.

Я до сих пор об этом мечтаю. С режиссерами у меня не получилось, сколько я ни пробовала. Может, мне просто не те мужчины попадались? Кстати, недавно ко мне на улице подошел дяденька и сказал: «Девочка, опомнись, что ты делаешь? Ты притягиваешь одних извращенцев!» И ушел. Вот у меня так по жизни получается: меня столько достойных людей окружает, но выбираю я почему-то всегда неудачников. Я никогда ни в чем не раскаивалась, у меня есть ребенок, и я не могу сказать, что это неудача, — напротив, большая победа для меня. Но когда мы расстались с отцом Октавии, мне даже было стыдно, что я с ним общалась. А мне очень важно гордиться мужчиной. Гордиться им и восхищаться. Тогда будет все в порядке.

А важно, чтобы гордились и восхищались тобой?

А это невозможно не делать. Люди вокруг меня всегда делились на тех, кто меня безумно любит, и тех, кто кровно ненавидит.

Еще год назад ты жила на старой квартире в Строгино, у тебя окна выходили на церквушку и кладбище, и ты этим видом любовалась. Весной ты переехала в район метро «Аэропорт». Довольна новым видом из окна?

Это первый этаж, и из-за деревьев в квартире очень темно. Поскольку у меня ребенок, мы даже просили администрацию, чтобы нам подпилили немного веток. В целом ощущение, что живешь на даче. Мне нравится, что оттуда проще добираться в разные места, кроме того, мне хочется, чтобы ребенок у меня ходил в хороший детский сад. Поскольку это район такой, корпоративный, то там выходишь на улицу, и тебе сразу соседи покажут, где самый хороший садик, где самая хорошая школа. Так что я теперь спокойна, хотя все равно планирую ближе к центру перебраться. Насколько ближе? Я бы хотела жить на Чистых прудах. Совсем идеально — стать соседкой Виталия Манского и Игоря Толстунова на Рублевке. (Смеется.) Ходила бы поутру за сахаром к Манскому…

Андрей Захарьев