Юлия Пересильд: «Самое ужасное — когда стесняют мою свободу»

​Юлия Пересильд — актриса сильного, мощного дарования, и в профессии ей подвластно абсолютно всё. Сегодня Юля очень востребована и в театре, и в кино: премьера следует за премьерой, и так практически нон-стоп. Я пригласил актрису к себе домой, чтобы поговорить в спокойной, несуетной обстановке. Мы пили чай с конфетами, которые принесла Юля, и общались, что называется, по душам

Когда я думал про нашу встречу, я вспомнил, как я увидел тебя впервые. Тогда ты выпускала спектакль «Фигаро».

Да, это был декабрь 2006 года.

2006 год. Ты тогда только начинала. Увидев тебя в первый раз, я сразу понял: ты артистка с большим будущим, что в дальнейшем и подтвердилось.

Спасибо.

В связи с этим меня удивляет вот что: почему после школы ты не пошла в актрисы, что, казалось бы, было так очевидно? Ты же в своем родном Пскове поступила в вуз, не имеющий никакого отношения к театру и кино. Парадокс.

На самом деле, Вадик, это сейчас вроде бы всё очевидно — и для окружающих, и для меня самой. Но тогда... Во-первых, я не из театральной семьи.

Ну и что?

Ну как: ты всё равно всегда слушаешь и слышишь то окружение, в котором живешь. Когда я говорила, что хотела бы стать актрисой, одни умирали от смеха, а другие выражали свое мнение так: «Ну-у-у...» И только пара человек говорили: «Надо попробовать. По крайней мере, останутся прекрасные воспоминания».

А родители к какой категории относились?

Мама меня очень нежно любила и считала, что я, наверное, в чем-то талантливый человек, но она всегда мне говорила, мол, давай становись лучше директором школы, ну какая ты актриса...

Любопытно, что сразу директором, а не педагогом.

Наверное, она чувствовала, что во мне есть организаторские способности, что я быстро могу организовать людей вокруг себя. Когда я сказала маме, что поступила в ГИТИС, у нее был шок, никто и представить себе не мог, что это вообще возможно.

Я же до момента самого поступления никому не говорила о своих намерениях. Просто забрала документы из пединститута и поехала в Москву. Маме сказала: «Ну, я поехала. Погуляю, подышу московским воздухом».

Великий конспиратор! А мама кто по профессии?

Она экономист. Но родители попали в очень нехорошее время. Они совершенно не «про бизнес», но потрясающие люди по своим душевным качествам. Например, в 90-е мама работала в детском коррекционном саду со сложными детьми, они ее обожали. Сейчас она не работает, потому что я ей сказала, что всем будет проще, если она будет помогать мне. Мама и папа сейчас со мной в Москве.

Прекрасно. Получается, в твоей судьбе всё произошло не благодаря, а вопреки обстоятельствам.

Всё произошло каким-то странным образом — по-другому я не могу это назвать. Потому что, конечно, меня так мотало! Сейчас смотрю на одиннадцатиклассников, выпускников. Их спрашивают: а вы выбрали профессию? Я сама, знаешь, детям своих друзей иногда задаю этот вопрос, а потом думаю: ну что за ерунда?! Будто бы я не помню, как сама в девятом классе хотела стать эмчеэсовцем, в десятом классе узнавала, как поступить в институт на военного переводчика, потом пыталась попасть в школу пожарных, потом решила, что мне нужно стать стоматологом, участвовала во всех олимпиадах по химии, чтобы поступить в мединститут...

А потом раз — и поняла, что это желание попробовать сразу много профессий и есть путь в театральный.

Пожарный, эмчеэсовец… Какие-то мужские занятия тебя интересовали, Юля.

Я же всегда дружила с парнями. У меня была и есть одна близкая подруга — Ирка Петушкова, мы с пятого класса несем нашу дружбу, она крестная моих детей. Вот мы с ней всегда дружили с мальчишками. У нас был двор — то, чего сейчас лишены наши дети. Они лишены двора, причем такого, чтобы утром ушел из дома — вечером вернулся.

Ты, конечно же, предводителем была? Такой вождь краснокожих.

Я не была предводителем — может быть, потому, что было много пацанов в компании и предводителями скорее были они. Но это такое странное ощущение братства, со стороны оно могло казаться грубым, дворовым, но на самом деле всё было очень нежно. Мы до сих пор созваниваемся, переписываемся. Правда, кого-то уже и в живых нет — все-таки дворовые ребята были, с разными судьбами.

Вот это мужское начало ты ощущаешь в себе до сих пор?

Я вообще очень люблю это «мужское начало», как ты говоришь. Мне нравится, когда оно присутствует в женщине. Потому что тогда она лишена каких-то мелких капризиков, каких-то вот таких моментов: «Я не могу встать в шесть утра, потому что я буду плохо себя чувствовать к вечеру». В начале карьеры меня это просто бесило, я думала: ну какая глупость, о чем вы говорите? Люди в войну жили, люди сами землю пахали. А потом поняла, что просто люди разные, надо быть терпимее. Но мне очень симпатичны те, которые готовы рисковать в профессии.

Знаешь, в 2006 году, когда мы выпускали «Фигаро», Женя Миронов несколько раз терял сознание за кулисами, мы его поднимали, и он выходил обратно на сцену. Вот этот героизм мне очень симпатичен. Мне кажется, что в таком случае человек не на работу ходит, а просто живет этой жизнью, что гораздо честнее.

И все-таки все мы родом из детства. У тебя такое аскетичное воспитание было?

Ты знаешь, своих детей я обнимаю, целую тысячу раз в день, но у меня иногда включается такой момент: что, ты не можешь сделать уроки? как?! Я будто сравниваю их с собой, а я в восемь лет могла уже делать всё. Могла приготовить, могла постирать, сама ездила в школу. Понятно, что сейчас время другое, что это не Псков, а Москва, тут другая ситуация. Но все-таки... После того как дочки всё это о моем детстве узнали — я им рассказывала, — я вдруг однажды проснулась и вижу, как Аня, старшая, сама себе яичницу готовит. Это было так трогательно! Конечно, я им много чего о себе рассказываю. Говорю: «Послушайте, да мы в восемь лет с Петушковой уже схемы жизненные придумывали». (Смеется.)

Интересно, какие?

В восемь лет мы уже ходили на дискотеку, мы уже научились родителям вешать лапшу на уши, что мы в библиотеке, а сами на дневной дискотеке в ДК. Мы уже знали, как лучше списать. Я всегда хорошо училась, но со списыванием проблем не было. Мы уже какие-то школьные праздники сами организовывали.

Скажи, это мама тебе говорила, что ты должна всё делать сама?

Нет. Никогда. Вообще маме я на самом деле очень благодарна. Если бы она хоть раз в жизни сказала мне, что я должна стать актрисой, я никогда бы не стала актрисой. Если бы меня к чему-то принуждали — например, «поезжай в Москву», — я бы ни за что не поехала в Москву. Я поступала наперекор. А однажды — кажется, классе в пятом — я получила тройку, что было вообще редкостью. Так вот мама мне сказала: «Знаешь, давай так: вот тебе дневник, вот моя подпись. Расписывайся сама в своем дневнике, ты ответственный человек — как чувствуешь, так и учись».

Сначала было как-то странно, непонятно очень, я не знала, как реагировать на это, а сейчас понимаю, какая моя мама умница. Я поняла тогда, что такое ответственность за свои поступки.

Супер! Скажи, какие-то актерские студии ты посещала? Или просто на подкорке сидело: хочу быть актрисой.

Никаких актерских студий у меня не было. На самом деле я была капитаном школьной команды КВН. Нам повезло, потому что в период, когда мы росли (1998–2000-е годы), у нас в Пскове был комитет по делам молодежи, который организовал все школы и заразил их КВН. Это была целая тусовка. У нас были дебаты, очень крутая игра, что-то типа сегодняшних баттлов. Или же мы уезжали в какой-нибудь заброшенный лагерь, где устраивались творческие вечера, концерты. Вот это на меня совершенно точно повлияло, там я встретила миллион талантливых людей, музыкантов, поэтов, просто сумасшедших компьютерщиков — всё это в большинстве своем были ребята из институтов.

Слушай, мне хочется спросить о твоих дочках: ты бы смогла поступить как твоя мама, то есть переложить всю ответственность на них?

Я каждый раз думаю, что я так не смогу. Вот взять и переложить ответственность на ребенка. Во-первых, страшно, во-вторых, я такой человек...иногда сама себя бешу... мне надо всё проконтролировать. Всё, всех. Это не только дома касается, это касается и работы, театров, которых на сегодняшний день в моей жизни три: в первую очередь, конечно, Театр Наций, а еще Театр на Малой Бронной и Центр Мейерхольда. Мне обязательно нужно проверить все пиар-службы, как они работают, правильно ли они работают. (Смеется.) Правильно ли билеты продаются? Доносят ли до людей информацию, что это особенный спектакль? С другой стороны, конечно, иногда меня это саму просто задалбливает, думаю: ну зачем ты это всё контролируешь, есть масса людей, которые это прекрасно сделают и без тебя.

Ты просто очень обязательный человек. У тебя всё должно быть по полочкам разложено, а если этого нет, возникает хаос.

Да, возникает хаос, и я тогда не понимаю, что происходит. Есть у меня это желание во всё включиться. Меня иногда спрашивают, хотела ли бы я чему-то еще научиться. Как только я начинаю это озвучивать, у меня разрывается мозг, потому что на самом деле я очень многому хотела бы научиться.

Чему, например?

Я бы ужасно хотела научиться играть на фортепиано, выучить в совершенстве английский язык, я хотела бы наконец начать хорошо водить машину, хотела бы ходить на танцы, позаниматься у балетного станка...

Я бы ужасно хотела пройти какой-нибудь курс искусствоведения, например в Лондоне. Я, безусловно, не так мало знаю, но у меня всё равно есть ощущение какого-то пробела, я очень часто встречаю людей, которые умнее меня, начитаннее, образованнее.

С другой стороны, ты еще молодая. Да и кроме того, у тебя такая динамичная жизнь, такой динамичный характер, что всё возможно, всё в твоих руках. Ты же еще прекрасно поешь. Не хотела бы в мюзикле поучаствовать?

Меня часто приглашают. В «Стейдж Энтертейнмент» ко мне очень нежно относятся, на все спектакли приглашают. Но мне кажется, что это не совсем мое. Во-первых, я узнала, что там нельзя один и тот же спектакль сыграть два раза по-разному, есть схема, которую нужно повторять. А во-вторых, ты играешь там блоками, то есть, например, семь спектаклей подряд. Я просто не выдержу, я же если что-то делаю, то выкладываюсь по максимуму.

Юля, ты мне рассказала, что в своем родном Пскове собираешься ставить спектакль. То есть режиссура тебя тоже манит.

Да. Ты знаешь в чем дело, я никогда — ни в детстве, ни в юности — не ходила в псковский театр. А тут Дмитрий Дмитриевич Месхиев, у которого я снималась в свое время, возглавил Псковский драматический театр. Псков для него в принципе родной город: он там вырос, у него бабушка и дедушка под Псковом родились. Так вот, два года назад он мне предложил сыграть там спектакль, но тогда что-то не сложилось. А этим летом мы приезжаем и я говорю ему: «Дмитрий Дмитриевич, я слышала, у вас там главного режиссера сняли. Давайте я спектакль вам поставлю?» Он говорит: «Сейчас приду». А я в детском парке недалеко от театра с детьми гуляю. И он пришел сразу же. Мы с ним погуляли в парке, и он спрашивает: «А ты что, спектакли ставишь?»

Логичный вопрос.

У меня опыт такой уже был: в Театре Наций мы с Пашей Акимкиным поставили несколько музыкальных спектаклей. А потом были «Песни военных лет», «СтихоВаренье», «Люди и птицы». Если подумать, набирается много всего. Правда, у меня было одно условие: материал я хотела выбрать сама. И я выбрала «Каштанку» Чехова. Я обожаю этот рассказ. Мы встретились с артистами, договорились, съездили вместе на четыре дня в Пушкинские Горы, репетировали там. Сейчас я периодически в Псков езжу, там уже декорации частично изготавливаются.

Чем тебя так прельщает «Каштанка»?

Это произведение всегда считают детским, но оно, на мой взгляд, взрослое. Есть такое понятие «стокгольмский синдром», вот мне кажется, это абсолютно про Каштанку, синдром Каштанки. Как можно вернуться в то место, где тебе было хуже, чем там, где ты сейчас? Что это за ощущение? Ей же было хорошо в том доме, куда ее взяли. Ее могли сделать прекрасной цирковой артисткой, у нее было всё хорошо, но почему-то она всё равно вернулась туда, где пахнет клеем и стружками.

Это такая чисто русская черта — не искать выгоды, а искать ответы на вопросы своим сердцем.

Тебе самой знакомы подобные ощущения?

Да. Бывают предложения — например, в кино, в театре, в тех же мюзиклах, — когда ты понимаешь, что на следующее утро после того, как вывесят все эти баннеры, ты наконец-то станешь знаменитой. Но почему-то в ту секунду, когда я это осознаю, я всегда делаю шаг назад. Я как-то этого побаиваюсь, что ли.

Побаиваешься чего?

Какого-то быстрого успеха, быстрой славы, быстрой популярности.

Так у тебя же всё это и так есть.

Да нет. Твоя соседка, когда я шла к тебе домой, спросила: «А вы домработница, да?» (Смеется.) Значит, нет у меня этой славы, чему я ужасно рада.

Надеюсь, слова соседки тебя не обидели?

Нет, конечно. Я вообще безумно рада, что могу, например, ездить в метро. Дима Билан уже не может, а я могу. Женя Миронов может. Мне это интереснее, понимаешь. Важно, что в реальной жизни можно просто существовать как обычный человек.

А для тебя радость или мука, когда нужно выходить в свет?

Прошлый свой год я назвала годом гламура. (Смеется.) Я стала лицом часовой марки. Конечно, это меня внутренне подхлестнуло, как будто бы надо чему-то соответствовать, и это уже превратилось в такую игру. А на «Кинотавре» я закончила свой год гламура.

Честно тебе скажу, я ужасно устала. И это притом, что работы у меня было меньше, чем обычно. «Кинотавр» и — как послевкусие — фестиваль «Короче», на котором я уже, знаешь, еле-еле догламуривалась. (Улыбается.)

К тебе всё равно интерес повышенный. Вот ты появляешься с дочками где-то. Хочешь не хочешь, а тебя будут фотографировать. И дочери видят эту жизнь, они уже ее часть. Они же понимают, что это не просто так?

Конечно. Каждая из них по-разному для себя это формулирует. Младшей радостно, она всё время говорит: «Мама моя — солдатка. С ней не страшно». Понимаешь, вышел фильм «Битва за Севастополь», и теперь ей с мамой не страшно: если, не дай бог, какая-то ситуация, мама ее обязательно разрулит. Старшая, конечно же, больше понимает. Она сама уже снялась в кино: у Серёжи Мокрицкого в «Черновике» маленькую роль сыграла.

Поздравляю!

Я даже не поехала на площадку, мне было очень страшно. Она с бабушкой поехала. Знаешь, мне радостно оттого, что дочери не воспринимают происходящее в моей профессии как что-то такое легкое, блестящее, светящееся. Аня приехала на съемочную площадку, замерзла как собака, но ни разу ни у кого не попросила чаю. Мама мне пишет эсэмэску: «Аня просто синяя стоит». Но она даже не пожаловалась.

Вся в маму!

Да. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы дочки выросли капризными, — не люблю я капризных людей. Вот и всё.

Хочу тебя спросить вот о чем. Ты всегда оберегала и оберегаешь свою личную жизнь, а недавно в интервью назвала имя отца своих детей — это Алексей Учитель. Какая у тебя была мотивация?

Послушай, я никогда в жизни никого не скрывала, я просто не разговариваю про личную жизнь. Синдеева Наталья спросила меня про Лёшу, и я ей ответила. В связи с выходом фильма «Матильда», в связи с этой непростой ситуацией мне просто не хотелось создавать еще одну неприятную для человека сплетню. Столько грязи было вылито на него незаслуженно!

У вас с Алексеем достаточно большая разница в возрасте. Я так понимаю, для тебя это не имеет значения.

Абсолютно. Да вообще ничего не имеет значения. Ни возраст, ни профессия — в глобальном смысле. Имеет значение только какая-то общая волна. Я православный человек, но к этому отношусь с буддистской точки зрения, понимаешь? Люди встречаются, люди расстаются.

«Общая волна» — очень точное определение прочности отношений. Скажи, а какие отношения у Алексея с дочками?

Они хорошо дружат, и это важно. Знаешь, я не сумела выстроить позицию мамы, ну типа: так, всё, слушаем мать! Мне как-то всегда так жалко на них наезжать. Я даже могу покричать, но этот крик обычно заканчивается смехом моих детей. В результате в какой-то момент я тоже начинаю смеяться. Мы с дочками именно дружим, мы с ними пытаемся договариваться. И, надо сказать, на сегодняшний день для нас это комфортная ситуация, а дальше посмотрим.

Юля, 30 ноября — премьера триллера «Конверт» с твоим участием. Съемки на кладбище, мистика, какая-то потусторонняя сила «правит бал»...

Вообще я люблю долго готовиться к съемкам, обычно три-четыре месяца. А тут как-то очень резко появилась эта картина. Я говорю своему директору: «Не, Наташ, мы не сможем, это вот как-то уже раз — и всё». На подготовку было всего недели три. Но я прочитала сценарий, и мне очень понравилось. Это было страшно. Это было напряженно.

Я фильмы ужасов не очень люблю, но это не фильм ужасов, это триллер. Когда я читала сценарий, в голове у меня были фильмы Дэвида Линча или фильмы вроде «Звонка» Гора Вербински. Это не ужасы, когда вампиры, кол, кровь. Это напряжение другого рода: ты боишься того, чего не видишь, а это «что-то» совсем рядом.

Целиком картину я еще не видела. Чего-то глобального я не жду, но мне просто понравилось, что в этом фильме есть мораль. Это в своем роде немножко «Преступление и наказание». У нас был прекрасный оператор — Ирек Хартович, у нас был режиссер Слава Подгаевский, который специализируется на такого рода фильмах. Для меня это первый подобный опыт.

Выходит в прокат «Конверт», ты ставишь «Каштанку». Наверняка уже есть новые предложения.

Я только что закончила съемки в картине «Белые ночи», это в некоторой степени ремейк «Дня счастья» выдающегося режиссера Иосифа Хейфица. Режиссер — Дмитрий Светозаров, сын Иосифа Хейфица. Вот вчера к вам на фотосессию я приехала как раз с последней смены. Выпускаем спектакль «Солнечная линия» по пьесе Вани Вырыпаева в Центре Мейерхольда — я играю там в дуэте с Андреем Бурковским. Ставит спектакль Виктор Рыжаков. А потом надо бы чуть-чуть отдохнуть.

Театр Наций, Театр на Малой Бронной, Центр Мейерхольда. И везде ты свободный художник. Ты бы не хотела куда-то в штат попасть?

Нет, ни за что на свете. Это не мое совсем.

У тебя вообще психология независимого человека.

Да. Самое ужасное, что со мной может быть, — это когда стесняют мою свободу, когда, например, съемочный график выстраивают и не хотят говорить, когда у тебя выходные, то есть просто забирают целый месяц. У меня прям чесотка начинается. (Улыбается.)

Слушай, ты же недавно стала заслуженной артисткой? Поздравляю!

Нет, это вранье! Мне кажется, что просто мои поклонники психанули — подумали, почему мне не дают этого звания, взяли и написали это в «Википедии». Но у меня нет этого звания. Приятно другое: сейчас вокруг меня и моих спектаклей (когда-то я такое видела у Жени Миронова, у Чулпан Хаматовой) организовалась целая компания девчонок, которые являются моими фанатами. Есть пара ребят, даже семейные пары есть. После каждого спектакля они меня встречают. Я иногда уже прошу: да не покупайте билеты, я вам бесплатно сделаю. Вот на днях в Доме кино была премьера «Холодного танго», они туда ходили, а меня там не было, и они мне пишут: «Прошло так-то, столько-то раз аплодировали, вот фотографии». Это, может быть, смешно, но я их после каждого спектакля неимоверно жду. Там есть и школьницы. Одна девочка меня недавно спросила: «Мне надо в школе написать реферат о человеке, который меня мотивирует. Можно я напишу про тебя?» Вот это приятно, понимаешь. И я вспоминаю себя в школьные годы. Приезд в Псков каждого артиста — это был космос. Когда-то к нам в филармонию приезжала Наталья Варлей, мы пришли на спектакль, забежали за кулисы, а у нас ничего не было с собой, цветы только, мы ей их вручили, пообнимались, пофотографировались, а когда вышли, я вдруг говорю подруге: «Ира, мы обязательно должны ей что-то подарить!» И мы все деньги из карманов достали, побежали в магазин «Гончар», где продаются всякие горшки, керамика. (Смеется.) Мы бежим, а магазин уже закрывается, кричим буквально в закрытую дверь: «Нам надо купить, нам надо для Натальи Варлей! Вот деньги, на что хватит?» Там какая-то керамическая утка — то ли тарелка, то ли салатница большая такая была. И с этой уткой мы бегом обратно в филармонию, к служебному входу. Прибежали, отдали ей эту утку. (Смеется.) Я была счастлива. И вот мне сейчас девчонки то картину подарят, то носки вязаные. Я ничего никогда не выбрасываю, ничего не раздаю, я обязательно всё оставляю себе. Это дорогого стоит.

Конечно. А скажи, отдых, отпуск — это про тебя или нет?

Я очень люблю Европу. Я европейский человек, я вообще не понимаю Азию, это просто не мое. Но вот Европа — скучная, немецкая, например, еще лучше австрийская — совсем другое дело. Немцы, австрийцы очень спокойные, и мне это нравится. Вот сейчас я ездила на каникулы в Швейцарию, в Люцерн. Конечно, я поняла, что Люцерн с детьми и Люцерн без детей — это совершенно разные ощущения. Когда я одна иду по Люцерну, меня просто радует красота вокруг. А дети сразу спрашивают: «Где зоопарк, где игры? Как нет зоопарка? А что тогда мы будем здесь делать?!» И мы едем в Цюрих, в зоопарк. Для детей, конечно, лучше в Испании, Италии, а я люблю Берлин, люблю Мюнхен.

Знаешь, Юля, меня радует всё, что у тебя сейчас происходит и как происходит. И мне кажется, что ты абсолютно в ладу с самой собой, так?

Да, Вадик, всё хорошо. Ты можешь уже себе какие-то вещи достаточно честно говорить. Не таясь, не скрывая. Кроме того, я уже могу позволить себе остановиться — остановиться для того, чтобы опять появилась новая

энергия.

Фото: Игорь Павлов. Стиль: Ирина Свистушкина. Макияж и прически: Любовь Литошко