Юлия Пересильд: «Бывают предложения из Голливуда сыграть русских проституток»
Юлия Пересильд рассказала, почему не планирует завоевывать Голливуд, почему не сыграет проститутку – в нашем интервью.
В конце мая одна из самых востребованных российских актрис театра и кино Юлия Пересильд попробовала себя в новом амплуа – режиссера. Юлия поставила (за 12 дней!) rock-спектакль по рассказу Антона Павловича Чехова «Каштанка» для Псковского драматического театра – что стало очередным хорошим поводом для нашего с ней разговора.
В интервью для OK-MAGAZINE.RU 33-летняя Пересильд рассказала, почему выбрала для своего режиссерского дебюта именно псковских актеров, почему не планирует завоевывать Голливуд и почему не сыграет проститутку. Кроме этого, мы затронули тему воспитания детей (у Юлии две дочки), красоты и не только.
Юлия, я смотрела спектакль «Каштанка» в рамках фестиваля «Черешневый лес». Моё место в зале было прямо за вами, и я видела, что вы не могли усидеть спокойно, оборачивались в зал. Было ощущение, будто что-то идет не так...
Нет, просто всегда хочется идеального результата, а спектакль никогда не может идти идеально, хоть с юными артистами, хоть с мегапрофессионалами. Я теперь поняла, почему режиссеры не смотрят свои спектакли. Это просто невыносимо, это какая-то мука, на которую ты сам себя обрекаешь. Невероятно тяжело! Каждую секунду хочется выбежать на сцену и что-то изменить: кажется, что свет не так пошел или что-то ещё. Я заставляю себя ходить, потому что у нас продолжается работа: мы делаем поправки, обращаем внимание на замечания. У нас было очень мало времени на выпуск этого спектакля.
Насколько мало?
Двенадцать дней! Ещё много всего хочется доделать. Такие спектакли нужно готовить минимум месяца четыре – пять, чтобы актер был свободен в пластике. Я надеюсь, что на гастролях мы накачаем эти мышцы: появится больше юмора, легкости, текст соединится с действиями… Нужно просто время. Спектакль, по большому счету, ещё не родился. Самые большие профессионалы знают, что после десятого показа спектакль начинает либо расти, либо умирать (а это был седьмой или восьмой). В какую сторону всё пойдет, очень зависит от артистов.
Почему вы выбрали именно «Каштанку»?
Мне нравится, что там поднимаются вопросы, которые касаются каждого, например, вопрос выбора. Даже самому себе иногда сложно объяснить, почему ты выбрал одно, а не другое, ведь мог бы сейчас как-то по-другому существовать. Но мы выбираем что-то свое, родное – «там, где пахнет клеем, лаком и стружками» (цитата из рассказа Чехова «Каштанка», – прим. ред.). Вот для меня это очень интересное исследование. Не могу сказать, что всю жизнь мечтала стать режиссером и поставить этот спектакль. Дело было совершенно не так. Я сама из Пскова, и мне кажется, что пришло время отдавать дань тому месту, которое тебе когда-то что-то дало.
Как эту работу, которая далась вам так нелегко, оценили ваши коллеги?
Евгений Миронов приходил к артистам, сказал им и мне много очень хороших слов. Мне бы не хотелось сейчас сильно хвастаться, но это правда. Критики пока не было. Я знаю, что она ещё будет – и это нормально. У любого спектакля должна быть критика и чем её больше, тем лучше. Кто-то, наверное, сочтет, что «это не Чехов» или ещё что-то, но это и прекрасно. Главное, что спектакль обсуждают, про него говорят.
Для молодых и среднего возраста артистов Псковского театра начинается совершенно другая жизнь – у них такое в первый раз. Моей целью было собрать ансамбль ребят, которые любят друг друга и с которыми можно делать что-то искренне, по любви. Была очень тяжелая работа. Мы не просто собрались и повеселились: им приходилось себя ломать, мне приходилось голову вскрывать. Я раз пять или шесть переписывала инсценировку.
Я плакала, переживала, мучилась, даже думала, что я не достойна это делать, что вообще не могу прикасаться к святому. Но в какой-то момент я подумала, что всё равно все тумаки достанутся мне. Я этого не боюсь, это же всегда бодрит и освежает.
Планируете ли попробовать себя в качестве кинорежиссера?
Клянусь вам, я чувствую себя гораздо более уверенно, будучи актрисой. Находиться в руках режиссера – это прекрасное ощущение. Да и себя со стороны очень сложно увидеть – можно совершить слишком много ошибок.
Юлия, а голливудские режиссеры вам роли предлагают?
Вы не поверите, но бывают предложения вроде небольших ролей – ролей русских проституток. Типа мелькнуть. Не могу сказать, что как только мне пишет «Голливуд», я бросаю всё и куда-то еду. Я не планирую его завоевывать. В Голливуде есть хорошие режиссеры, а есть не очень. И вообще, это не вопрос Голливуда, это вопрос встреч с талантливыми людьми. Если бы Люк Бессон, который однажды мне вручал приз в Пекине за лучшую главную роль в фильме «Битва за Севастополь», предложил мне у него сняться... Если бы Павел Павликоский предложил мне роль, Андрей Звягинцев… Я бы мечтала пересечься с этими режиссерами.
Даже если они предложат роль проститутки?
Нет, только если будет интересная роль. Конечно, я мечтаю об этом.
Однажды вы сказали в интервью, что «нужно пользоваться красотой, если другого ничего нет». Что вы имели в виду?
Женская красота всех привлекает, я думаю, что очень многие её эксплуатируют.
Звучит не очень.
Но оно так и есть! Я делю актрис на несколько типов: есть красивые, которым вообще ничего не надо делать, просто быть, а есть что-то среднее, когда ты вроде ничего, да ещё и играть можешь.
Вы к какому типу себя относите?
Я вот середнячок. Я могу быть красивой, могу быть некрасивой. Мне нравится быть в ролях некрасивой и в жизни я не пытаюсь довести себя до какого-то идеала. И вообще, мне кажется, в ролях прекрасно, когда есть недостатки. Все их боятся и я боюсь, но вот, например, бывают роли, когда надо, чтобы у тебя был второй подбородок. Ну вот надо, чтобы ты была сочная, полнее, чем принято по стандартам. Надо, чтобы у тебя были подглазники или какое-то опухшее, отекшее лицо, красный нос или глаза от слез.
Я очень ценю, когда актрисы не боятся быть нестандартно красивыми. В этих красных носах и опухших глазах есть невероятная красота. А я смотрю какие-то фильмы про войну и вижу блеск для губ. Ну нормально?
У каждого понятие красоты свое. Бывает очень красиво, но неуместно. Мне очень нравится, когда взрослые артисты не боятся своего возраста и не боятся быть такими, какие есть. Из последних работ мне отчаянно жалко, почему наше киносообщество не заметило роль Ингеборги Дапкунайте в фильме «Матильда» (режиссера Алексея Учителя, – прим. ред.). Для меня она просто невероятная – со «смытым» лицом, такая, какая есть, естественная, взрослая женщина. В этот момент понимаешь, что возраст прекрасен.
По большому счету, кино и театр – это жизнь под увеличительный стеклом. Ну мы же в жизни встречаемся с возрастом и в кино мы хотим увидеть нашу жизнь, себя, наших друзей, а при этом пытаемся залакироваться до неузнаваемости.
Юлия, а вам когда-нибудь говорили, что вы похожи на Дженнифер Лоуренс?
Говорили, да. Я очень уважительно к ней отношусь и мне нравится, как она работает. Главное, что она умеет «менять» лицо, она может быть неузнаваемой. Мне очень нравится в артистах, когда я не всегда понимаю, он это или не он. Вообще, она потрясающая красотка, что уж говорить.
Лоуренс, как известно, появилась в актерской сфере «с улицы». Как вы считаете, может ли в России обычный взрослый человек стать востребованным актером?
Я думаю, что это возможно. В кино точно. В театре сложнее, потому что есть школа, без которой невозможно. Есть артисты, которые в кино замечательно работают, а в театре – нет. Знаете, когда в зале 600 человек, то всё-таки чему-то нужно научиться, чтобы тебя было слышно на последнем ряду. Как работать с энергией, как существовать в этой энергии – в хороших театральных школах этому обучают.
Актерское мастерство состоит из двух вещей – таланта и трудолюбия. Одно без другого не может существовать. Талант можно очень быстро израсходовать, я верю, что он конечен.
Вы говорили, что цените, когда в кадре актриса появляется без прикрас – такая, какая есть. Вы, как можно заметить, не краситесь... Или это макияж «невидимка»?
Я не считаю, что актриса должна умыться хозяйственным мылом и пойти в кадр. Надо следить за своим лицом, волосами, чтобы все это функционировало и было в хорошем состоянии. Да, я не люблю макияж в жизни. Мне очень нравится ощущение чистого лица, потому что в этом есть какая-то свобода, дыхание, легкость. Я себя прекрасно чувствую без макияжа. Я восхищаюсь женщинами, которые могут в шесть утра вставать и в полном боевом раскрасе выходить в город. Я совершенно другая, мне во всем нравится простота – что в одежде, что в макияже.
Часто ли ходите по салонам красоты? И как относитесь к «уколам красоты»?
Нет, вы знаете, не часто и уколы пока ещё не делала. На сегодняшний день есть масса процедур, вроде «Джет Пила» или кислородных масок, которые можно делать и без этого. Самое главное – это хорошее настроение. Можно заколоть себя всем, чем можно, но без хорошего настроения лицо всё равно не будет свежим. Также нужно понимать, что внешний вид – это состояние твоих внутренних органов и отражение твоих привычек. Важен, конечно, сон – это то, чего всегда мало. И вода! Много воды. По максимуму много. Без остановки. И витамины.
А как насчет фигуры – как вы за ней следите?
Я никак не слежу за фигурой. Вот правда – никак. Пока дети маленькие (у Юлии две дочери – 9-летняя Анна и 6-летняя Мария, – прим. ред.), есть шанс, что фигура будет автоматически поддерживаться в хорошем состоянии, потому что с ними бегаешь, много гуляешь, подкидываешь их – тем самым качаешь руки и ноги. Диеты у меня нет, я не против них, но у меня просто не получается. Как только я начинаю думать о диете, у меня портится настроение, а мне настроение гораздо важнее, чем диета.
Довольно нетипичный взгляд... У вас есть две дочки, но вы не были замужем. Мечты о белом платье вам тоже не свойственны?
Да дело не в платьях или ЗАГСе. У меня столько подруг, которые неоднократно были в ЗАГСах, были в фате, в белых платьях. Каждый раз это очень красиво, но к счастью не имеет отношения. Я смешную вещь в Инстаграм прочитала: «Когда я четвертый раз женился и произносил клятву, мой друг умер от смеха». Ну не сложилось у меня в наивном возрасте с этим, а сейчас, конечно, кроме юмора и жизненного опыта своих друзей и воспоминаний у меня ничего не осталось. Посмотрим. Жизнь долгая, разная, неожиданная.
Какие взаимоотношения у вас сложились с дочерьми?
Мы как подруги, и иногда это плюс, а иногда – минус. Со стороны может показаться, что я слишком много им позволяю, что они могут мне сказать всё, что угодно. Порой хочется включить прям маму и я это делаю, но мне больше доставляет радости, когда дети не боятся показывать свои эмоции, когда они могут тебя наобнимать, нацеловать столько, сколько хотят. Когда они этого не боятся.
У нас такая цыганская семья: мы можем поорать, поругаться. Но когда я начинаю кричать, очень часто реакция на это – смех. Да, конечно, когда они куда-нибудь убегут (они очень активные), я начинаю волноваться, кричать, но это не со злостью.
Девочки у вас артистичные. Видите их в будущем актрисами?
Одной девять, другой шесть, что там можно видеть? Они учатся в обычной школе, мне бы пока не хотелось загонять их в рамки. Может, я все это делаю неправильно… Я, например, не бегала и не искала для них самую лучшую школу в Москве.
Самое главное, чтобы они встречались с хорошими, интересными и добрыми людьми – вот про что я думаю постоянно. Мне важно знать, что они за люди.
Мне вот очень хочется, чтобы мои дети в любом месте чувствовали любовь. Я верю, что у них есть шанс на счастье, как и у всех детей в этом мире. Этим самым мы занимаемся и в фонде «Галчонок», который создан для помощи детям с органическими поражениями центральной нервной системы. Кроме медицинских проектов и проектов по привлечению денег, мы организуем инклюзивные фестивали, на которых делаем всё, чтобы особенные дети видели, что их любят. Потому что любовь – пожалуй, и есть самое главное.