Анна и Надежда Михалковы: «Мы всё время шутим друг над другом»

Анна и Надежда Михалковы уже давно перестали ассоциироваться только со своим знаменитым отцом Никитой Михалковым. Обе делают в кино серьезную самостоятельную карьеру. Например, участие Анны Михалковой в том или ином проекте — это уже для будущего фильма гарантия качества.

А Надежда недавно удивила всех своими режиссерскими амбициями. Она сняла дебютный фильм «Проигранное место».

Аня, скажи, как старшая сестра, ты какие чувства испытала, когда Надя сказала, что хочет снимать кино? Что это было такое?

Это была авантюра. (Смеется.) Конечно, у меня были сомнения. Это почти то же самое, если бы Надя занималась чем-то еще и вдруг решила стать актрисой. Здесь неминуемо возникает история про сравнения с папой, надо быть всегда к этому готовой.

Быть начеку?

Нет, не начеку, а просто быть готовой к тому, что тебя будут сравнивать, — не бояться этого, а рисковать. Поэтому когда Надя все-таки решила попробовать, я, с одной стороны, очень обрадовалась, а с другой, естественно, начала переживать, получится у нее или нет.

Надя, а ты сама что скажешь: как вообще ты на это дело решилась?

Не знаю. (Улыбается.) До сих пор спрашиваю себя: «Зачем я это сделала?»

Появилась даже шутка, что самое худшее, что можно было сделать с моей фамилией в нашей стране, — это снять кино.

Чтобы в очередной раз услышать, кто и что думает о Михалковых и почему они все такие.

Какие?

Вот какие-то «такие». (Улыбается.) Каждый воспринимает нас по-своему.

Хорошо. И все-таки: кино. Решила, что хочешь быть «владычицей морскою»?

Нет. На самом деле это не из-за того, что я решила стать «владычицей морскою». Моя идея заключалась в том, чтобы как-то разнообразить и направить жизнь подростков, которые остались совершенно без внимания со стороны искусства. В российском кино очень мало проектов для молодых ребят и про молодых ребят.

Твое кино такое точечное по своей направленности?

Да. Старшеклассники рассказывают друг другу страшные легенды, и одна из них — про то, что в кинотеатре есть проигранное место: если сядешь на него, то умрешь. Парня-рассказчика все высмеивают, а потом платят за это. Фильм так и называется — «Проигранное место».

Такой фильм ужасов?

Да.

У тебя перед глазами все эти годы был пример двух замечательных подростков, сыновей твоей сестры Ани. Ты с них срисовывала главных героев?

Вообще, ребята очень сильно мне помогли, это правда.

Они толковые парни, я знаю.

Да-да-да. Помимо этого, у них хороший вкус, у них обоих есть свое мнение, и, что мне очень помогло, они очень разные. Мне не надо было искать большое количество подростков — два представителя разных весовых категорий у меня уже были.

Но племянников в своем фильме ты не сняла?

Нет.

Фотография: Владимир Васильчиков

А сестра снималась.

Сестра снималась.

Аня, не могу не спросить: каково это — работать с режиссером Надеждой Михалковой?

Каково? Мне было очень комфортно. Оказалось, что Надя очень требовательный режиссер, и, пока она не добивается на площадке того, что хочет увидеть (а в ситуации, когда работаешь с подростками, это крайне сложно), она не останавливается и продолжает репетировать. Более того, она не просто использует твою органику, но и просит делать что-то другое.

А ты кого играешь?

Следовательницу. Мы пробовали много разных вариантов, и, если говорить о работе актера с режиссером, мне кажется, эта профессия Наде вообще очень подходит. С ней работать интересно и спокойно, потому что ты можешь положиться на ее вкус и на какой-то такт, с одной стороны, а с другой — на умение настаивать на своем.

Надя, приятно слышать такое от сестры?

Не то слово, особенно если вспомнить смену, когда Аня ругалась... Ане в принципе очень сложно делать замечания, в том плане что она в кадре всегда всё делает хорошо.

Конечно, Анна Михалкова — первоклассная актриса.

Да, она хорошая актриса. Ох, тяжело это произносить! (Улыбается.)

Анна: Спокойно, это наша шутка.

Надежда: Да мы шутим всё время.

Мы еще смеялись, что я стала режиссером, просто чтобы отомстить Ане и поиздеваться над ней, когда она будет в кадре.

Аня сейчас говорила очень приятные слова. Правда. Аня — одна из немногих, чье мнение имеет для меня значение. Без преувеличения. Чаще всего мне всё равно, что скажут.

Фотография: Владимир Васильчиков

Надя, ты сказала, что была смена, когда Аня ругалась...

Да. Была смена, когда Аня сделала всё прекрасно с первого дубля, но у меня в голове была немного другая картинка. Наверное, так у каждого режиссера, особенно дебютанта: ты иначе представляешь себе ритм текста, сцены, и, если он немножко где-то сбивается, ты можешь зафиксировать этот момент и постараться направить артиста в нужное тебе русло. Ну вот, собственно, с Аней было очень смешно, я говорю: «Анют, Анечка, ну пожалуйста, девочка моя, котик, не могла бы ты сделать немножечко вот так...» И на третий дубль Аня уже просто: «Если она сейчас ко мне опять подойдет и скажет, что будет еще один дубль!.. Она меня достала! Что ты хочешь от меня, уйди!» (суровым ворчащим голосом. — Прим. OK!). И я уже понимаю, что всё, уговаривать ее — не вариант, поэтому говорю: «Ну хорошо, давай оставим как есть». И она такая: «Ладно, хорошо, давай сделаем еще один дубль!» (Смеется.) Я понимаю, что мне легче: я знаю, кто такой артист и какой должен быть к нему подход, — не раз наблюдала, как работает папа.

И кроме того, ты сама снимаешься лет с пяти.

Это всегда какая-то игра. Если начинаешь заигрываться и пытаться доказать свою правоту, то ты обречен. Результата не будет. Ты потратишь время на отстаивание своего «я», доказывая, что ты хозяин на площадке.

А какая должна быть атмосфера на площадке?

Комфортная для артиста. Можешь ругаться сколько угодно: если сцена не пойдет, то это не поможет. К тому же у нас девять молодых ребят. Одной девочке было 15, кому-то — 20, но в целом они все выглядят как одна команда. С одним парнем надо было всё время разговаривать, он мучил меня, перед тем как выйти играть свою сцену, и я уже готова была его убить: «Всё, делай уже, что хочешь, что ты ко мне пристал?» А он въедливо: «Нет, ну подождите, тут вот... а вот это как, а это?» Другой, наоборот, сам не подойдет, но ему надо обязательно ненавязчиво оказать

внимание.

Так что приходится еще быть тонким психологом.

Да, в этот момент надо, чтобы у всех всё сложилось, а кому-то, конечно, и по голове нужно настучать.

А ты можешь быть жесткой?

О да. Я поняла, что да. Точнее так: я знала это и раньше, но наконец все вокруг это поняли...(Улыбается.)

...а до этого думали, что ты мягкая и пушистая?

Одуванчик. Те, кто плохо меня знал, — да. А так, конечно, я не терплю никакого хамства, особенно на съемочной площадке, за это правда можно получить.

Аня, а ты что-то новое открыла в своей сестре во время съемок?

Естественно, я не всё время была на площадке, но, когда приезжала на съемки, мне очень нравились отношения внутри группы. Ведь чаще всего съемочные процессы — это все на грани истерики. А в Наде есть очень хорошее сочетание: с одной стороны, требовательность, с другой — очень выдержанная форма поведения. Изначально же все к ней отнеслись с настороженностью, несмотря на то что почти все члены съемочной группы — это и товарищи, и друзья: «Как будет?», «Что будет?», «Насколько она компетентна в этом деле?» А когда я приехала, через некоторое время после начала съемок, Надя уже была абсолютным капитаном корабля, все работали настолько слаженно и заинтересованно... Вообще, ситуация сейчас немного дурацкая: мы сидим с Надей и друг друга пытаемся хвалить.

Фотография: Владимир Васильчиков

А вы говорите как есть!

Ну понятно, мы говорим как есть. Вообще было бы смешно, если бы мы говорили, какой Надя бездарный режиссер и как Надя жалеет, что взяла меня на эту роль.

(Смеется.)

Хорошо, тогда поговорим на другую тему. Вот ты, Надя, младшая сестра, ты чувствовала энергетическое давление старшей, когда росла?

Н.: До определенного момента мне было удобно и комфортно жить «за Аней». Прятаться. Быть немножко такой жертвой.

Жертвой? Почему?

Потому что всегда есть на кого пожаловаться, всегда можно сказать, что тебя недоуслышали, недолюбили... А потом в какой-то момент эта разница в возрасте перестала ощущаться. И теперь я уже просто на эмоциональном уровне завишу от Аниного мнения, от ее комментариев, настроений.

А.: Мне кажется, это мы все зависим от твоих, Надь, комментариев, настроений и вообще... (Смеется.)

Да?

Естественно. На самом деле мы обе прислушиваемся друг к другу, друг друга дополняем. Мы уже какой-то единый организм. Здесь интересно вот еще что: у нас изначально был союз братьев и сестер — братья Пресняковы и сестры Михалковы. Мы спектакль делали вместе, и здесь тоже их сценарий.

Поэтому ощущение, кто младше, а кто старше, всё время было перемешано: у нас и младшие становились старшими.

Если говорить про себя, то я-то себя, конечно, чувствую старшей сестрой. Вот у Нади в телефоне я забита как Big mama. А так, есть у нас некая взаимозаменяемость, с одной стороны, а с другой — взаимовыручка. Большинство вопросов мы решаем коллективным мозгом.

А почему Big mama, Надь?

Н.: Я уже даже не помню, если честно. Мы были в Испании вместе, и Аню так кто-то назвал.

А.: Я думаю, дело в размере и возрасте. (Смеется.)

А у тебя, Аня, как сестра записана?

Надя у меня просто «Надя».

Н.: Вот такая любовь.

А.: Тупышка. (Смеется.)

Надя, ты сказала, что в какой-то момент перестала ощущать разницу в возрасте. Когда это произошло?

А.: Минут пятнадцать назад. (Смеется.)

Н.: Где-то года два назад. Я просто начала ассоциировать себя с самой собой. Впереди перестала идти мысль — «а что подумает сестра?». Хотя, так или иначе, Аня всё равно выскажет свое мнение — это понятно. (Улыбается.) А так, я шаг за шагом пыталась отсоединить себя от нашего клана: от всего прекрасного, что он дает, и от всего ужасного, что тоже он дает. (Смеется.)

Я старалась понять, кто я есть и чего хочу. Не осознав этого, на съемочную площадку я бы не пришла.

А как оказалось, это и есть мое комфортное состояние — быть на съемочной площадке в качестве режиссера. Там ты не имеешь права сомневаться.

Это верно. Ты уже не имеешь права на ошибку.

Н.: Нет, ты не имеешь права на сомнения.

А.: Право на ошибку есть всегда.

Н.: Да. Но ты не имеешь права не верить в то, что всё получится, не можешь сомневаться в тех людей, которых собрал.

Фотография: Владимир Васильчиков

А кстати, ты советовалась с отцом?

А.: Посоветовалась и сделала по-своему. Вот так.

Н.: В течение съемок я высылала какой-то материал, папа даже что-то хвалил, мы общались по поводу картины: он высказывал свое мнение, а я осталась при своем. Потом, конечно, я что-то поправила, но только после того, как сама всё переварила, а не только потому, что мне так сказали сделать...

У Ани сыновья значительно старше твоих детей. Сколько твоим сейчас, Надя?

Н.: Старшей — 7, младшему — 5 лет.

А.: У нас еще и Лида моя, которой тоже 5 лет.

Да, девочки, вы же одновременно были беременными!

А. и Н. вместе: Три месяца разница.

Н.: Но я, если честно, даже не помню этого времени.

А.: Надь, месяцев шесть мы вместе ходили беременные. (Смеется.)

А как же ты этого не помнишь, Надя?

Не помню, я же беременная была. (Смеется.)

Ну ты даешь! Вы тогда много времени проводили вместе? Вместе гуляли...

А.: ...да нет, какое гуляли!

Н.: Сумки таскали, обеды готовили.

А.: В нашей семье рождение детей — это естественный ход жизни, поэтому скидок никаких никто не делает.

Надя, ты с такой установкой согласна?

Н.: Даже если согласна, я всегда говорю: «Нет, я считаю иначе». (Смеется.) Ань, а где ты вообще тогда была? Я что-то тебя рядом не помню.

А.: Я? На родах у тебя была. Надь, ты чего, ну где я была? Я всё время была рядом.

Н.: А я действительно не помню. Ты же тогда путешествовала очень много.

А.: Так это уже летом, после того как ты родила.

Н.: Да что ты?

А.: Так и было. Меня не было всё лето, я сначала была в Америке — Андрюху с Серёгой отвозила, а потом поехала отдыхать, а ты к этому времени родила уже, кормила и стонала.

Н.: Там уже не стонала, я первый раз только стонала. Ань, а у тебя я на родах тоже была?

А.: Была. Ты сидела, уткнувшись в телефон, и была всё время чем-то недовольна.

Н.: А, ну это очень долго, наверное, было. (Смеются.)

Фотография: Владимир Васильчиков

Девочки, это прекрасно. Я рад, что благодаря мне вы вспомнили столько важных моментов. Надя, когда у тебя появился первый ребенок, ты обсуждала с сестрой, как и что делать, как вообще жить

дальше?

Н.: Да, конечно.

А.: У меня один только совет на всё: «Забей!» Да нет, я шучу. По поводу чего ты советовалась-то? Надь, вспоминай!

Н.: Вот это я хорошо помню. Для меня появление первого ребенка было волнительно-непредсказуемым, как выяснилось, событием. До этого мне казалось, что я буду идеальной мамой, буду очень сильно любить своих детей и вообще, вся эта жизнь только ради детей. А когда появилась Нина, случилась какая-то нестыковка с моим представлением о том, как я должна была ее встретить. Я была, безусловно, счастлива, но были всякие послеродовые кризисы, депрессии, и я не очень понимала, что мне делать с Ниной, почему я должна кормить ее, и вообще. У нее всё время болел живот...

А.: Это связано с тем, что жизнь кардинально меняется с появлением ребенка.

Вот, правильно опытная старшая сестра говорит.

А.: Нет, я просто пытаюсь сформулировать.

Н.: Просто перебила меня, и всё. (Смеется.)

А.: Ну давай, говори.

Н.: В общем, всё, что происходило, не укладывалось в моей голове. Я уже начала себя просто съедать изнутри, старалась каким-то искусственным способом полюбить ребенка так, как, мне казалось, я должна была ее любить. Тогда я позвала Аню, и она мне сказала: «Послушай, ну с чего ты должна любить этого ребенка, когда он тебе еще не улыбнулся, ничего еще не сказал, пока он только бесконечно орет, ты недосыпаешь, плюс у тебя энное количество лишних килограммов — почему ты должна любить этого ребенка?» Я как-то успокоилась сразу и подумала: «Ну, значит, не у меня одной такие мысли».

А.: Да, и потом я сказала, что ты его полюбишь гораздо позже. Я испытывала похожие чувства, когда у меня появились дети. У меня всегда была модель, что я в семье старшая сестра, а тут вот еще какие-то дети, но непонятно совершенно, какое с ними родство. Поэтому я Наде и сказала, что по этому поводу совершенно не стоит переживать — это гормоны. Всё придет в свое время.

Надя, тебе стало тогда психологически легче?

Н.: Да вот до сих пор жду, когда придет любовь. Шучу, конечно! Мы в этом смысле с Аней разные очень, потому что у меня при одной такой проблеме рушится мир, который вдруг стал не таким идеальным. А Аня видит мир в ярких красках, и, по-моему, у нее вообще всё отлично всегда — посмотри на нее!

А.: Да.

У меня вообще никогда не бывает депрессий. У меня бывают какие-то кризисы, но мои кризисы выглядят так, как у большинства — хорошее настроение. Иногда я могу... даже не загрустить, нет, а призадуматься.

Н.: Вот. Я всё время думаю. (Улыбается.)

А.: Надя может небольшую проблему раскрутить как воронку, а я, наоборот, всегда считаю, что проблем не бывает.

Н.: У нас получается, что я говорю: «Аня, вот какой кошмар, там что-то сделали дети». А Аня: «Да какая разница, ну и что? Иди куда-нибудь выйди, погуляй, отвлеклись». Я думаю: «Ничего себе, ведь и правда можно не париться».

Просто на мир надо смотреть объемнее.

А.: Нет, дело даже не в этом. Это как болевой порог, у каждого он свой. Можно просто упереться в стенку, как иногда делает Надя, а моя функция в том, что я ее разворачиваю в другую сторону и говорю: «Вот смотри, куда можно бежать, там так много всего интересного».

Хочу вспомнить одну историю, которую ты, Аня, мне как-то рассказала: ты была маленькая совсем и сорвала незрелую землянику, а твоя бабушка Наталья Петровна уколола тебя в палец...

А.: ...она уколола меня и сказала, что незрелые ягоды собирать нельзя ни в коем случае. У нее были такие своеобразные, но действенные методы воспитания. Она учила нас брать на себя ответственность за поступки.

К вопросу о воспитании. Мы однажды общались с Надей, и она вспомнила, как на банкете после премьеры «Утомлённых солнцем» захотела спать, а отец сказал: «Ты бы могла и не ходить сюда, а если уж пришла, то веди себя по-взрослому, сиди до конца», а ей в тот момент было всего лет семь. Это ведь тоже пример того, насколько у вас было строгое воспитание, с самого начала была такая взрослая энергия.

А.: Вообще в последнее время я начинаю поддерживать эту версию насчет того, что значение детства абсолютно переоценено.

То есть?

А.: Нас, в общем-то, никогда не спрашивали, не скучно ли нам, чем нас развлечь. А современные родители — абсолютные рабы своих детей в этом смысле. Я в последнее время начала действовать совершенно в противоположном направлении, поскольку поняла, что таким видом любви мы своих детей калечим.

«Таким видом» — что ты имеешь в виду?

А.: Гиперопеку, наверное.

Н.: Извини, я тебя перебью. Вот Нина. Она привыкла, что мы организовываем их с братом досуг. И тут недавно — это вообще уже был высший пилотаж — она пришла убитая совершенно после школы, после занятий, везде «повисела», везде поигралась и потом сидит такая на диване и говорит: «Мам, как ты думаешь, что бы мне сейчас захотеть?»

В этот момент я сказала: «Нин, ты вообще как себя чувствуешь? Ты хочешь, чтобы я тебе сказала, чего ты хочешь? Не сумасшествие ли это уже?!».

Фотография: Владимир Васильчиков

Вот Аня как раз об этом и говорит.

А.: Да-да-да. Поэтому я принципиальна сейчас и с младшими детьми — имею в виду с нашими с Надей, «последний помет» (смеется), — я с ними общаюсь достаточно ну не жестко, но сдержанно. Они, к сожалению, абсолютно не ценят то, что имеют. Среди всего этого изобилия им становится не к чему стремиться. Вот что меня радует в моих старших детях — они амбициозны. А новое поколение... Они не амбициозны, они очень дружелюбны, у них очень большой запрос на счастье. А история про то, что счастье возникает, когда ты уже живешь в комфортных условиях и думаешь: «А вот хотелось бы еще, чтобы счастье было». Ты не думаешь о том, что тебе есть нечего... Существует прекрасная история про то, что когда идет война, то ни у кого нет депрессий, никому не приходит в голову пойти к психоаналитику и порассуждать на эту тему. Конечно, это не значит, что надо искусственно создавать детям невыносимые условия, но стоит попробовать научить их быть интересными самим себе — это очень важно. Научить их принимать какие-то самостоятельные решения, не влезать в их отношения, не мешать им выяснять отношения друг с другом — потому что это такая эволюционная борьба, которая должна существовать, иначе после нас останутся красивые никчемные люди.

С другой стороны, вы-то обе росли в абсолютно комфортных условиях. И ваши дети растут так же.

А.: Я имею в виду немного не тот комфорт, о котором говоришь ты. Мы росли так, что нами никто в общем-то не интересовался, мы особо не были интересны своим родителям. А у нас дети: «Так, сейчас все тише-тише: ребенок хочет что-то спросить. Что ты хочешь, голубчик?» То есть воспитание превращается в выращивание комнатных цветов, которые и не цветут в принципе: зачем цвести и тратить на это свои силы и энергию?

Сегодня мы рабы детей, вот о чем я говорю

Н.: Нам нужно, чтобы они всегда были с нами, чтобы всегда ходили с нами. Получается, что мы от них зависим, а не они от нас. Я вообще лет до пяти-шести на даче сидела, и всё. В принципе, мама много нами занималась, но в основном каждодневной опорой была бабушка. Но могу сказать, что я очень много времени проводила с папой — из всех детей мне, наверное, досталось больше всего его внимания. Возможно, мое рождение пришлось на осознанное восприятие папой отцовства.

А.: Папа всегда говорил, что на первом месте для него работа, на втором — друзья, а на третьем — семья. Что абсолютно нормально для мужчины, как мне кажется. Поэтому когда родилась Надя, ему был интересен вообще сам момент ее взросления, и как-то он действительно очень много времени с ней проводил.

Н.: Ну и я была с характером. Папа привык к тому, что приезжает на дачу, а там все по струнке ходят, все ждут, а я маленькая была, поэтому у меня не было страха какого-то, пиетета. Папа очень удивлялся, что его указания мне были неинтересны, а я не понимала, почему все тихонечко ходят и не садятся, пока он не сел. Да, Ань? Подтверди, так ведь было?

А.: А я не помню. (Смеется.)

Н.: Как хорошо, вот поэтому она такая счастливая — она ничего не помнит. У нее каждый день как новый.

А.: Да, так и есть. Ты кто? (Смеются.)

Н.: Ты меня завтра спроси, я тебе напомню.

А.: Хорошо.

У ваших младших детей маленькая разница в возрасте. Есть ощущение какого-то общего прекрасного детского сада?

А.: Конечно, есть! Они вместе проводят лето, в батутный центр мы ходим каждые выходные.

Н.: Ездим в пансионаты вместе. У них

какая-то своя жизнь, отношения. Сначала Нина была главой этой банды, потом Лида с Ваней общались, а Нина была ни при чем. Сейчас период другой, для Лиды идеал — Нина, то есть Ваню они немножко отстранили.

А.: Клубок целующихся змей. Шучу.

Надя, твоя дочка в этом году пошла в первый класс. Какие ощущения, мамочка?

Дело в том, что Нина у нас оказалась нашим самым большим защитником.

Мне казалось, что я ее мама, а на самом деле всё наоборот. Она принимает удар круче, чем вообще кто-либо из нас.

Мы с Ваней восхищаемся ею. Она разрулит любой вопрос. Когда мы пошли в школу, я нервничала, а Нина абсолютно спокойно сказала: «Мам, только не надо плакать, когда меня понесут на руках старшеклассники, а то я увижу твои слезы и сама расстроюсь», — она делала в этом году «первый звонок». Я, конечно, восхищаюсь ее смелостью, не беспокоюсь за нее. У нее смесь грузинского темперамента с какой-то энергией моего папы. Она прям боевая мадам.

Твои дети, Надя, похожи по характеру?

Абсолютно разные! Это при том, что они родились в один день. 21 мая, через два года после рождения Нины, родился Ваня.

Фантастика! Такую драматургию даже придумать невозможно.

Я-то совершенно не хотела этого, была против, говорила: «Вы что, с ума сошли? Посадите меня, я буду терпеть хотя бы до 22-го. Как такое может быть?!» Поэтому сейчас, когда я требую чего-то от них, прошу делиться друг с другом, думаю, о чем я вообще: они даже день рождения не смогли поделить. (Смеется.)

Отлично. Аня, ты знаешь, я в абсолютном восторге от твоих отношений со взрослыми сыновьями. Вы близкие друзья. Вот, Надя, к чему тебе надо стремиться, когда твои дети вырастут.

А.: Мы это как пример не расцениваем.

Почему?

А.: Да как-то для нас это естественно, так и должно быть. Надя с парнями вообще очень дружит, они у нее всё время дома сидят, она их кормит.

Н.: Есть такое.

Они тебя, наверное, как сестру воспринимают.

Н.: Да. Зовут они меня, конечно, «тетушкой», чем напоминают мне о том, что я тетушка, но у меня-то вообще нет никакого ощущения разницы в возрасте с ними.

А.: У нас с Надей даже есть распределение: хороший и злой полицейский.

Н.: Вот как ты думаешь, Вадим, кто из нас злой полицейский, а кто добрый?

Я думаю, что добрый полицейский, Надя, ты, а злой — Аня.

Н.: Ага, наоборот.

Фотография: Владимир Васильчиков

Правда?

А.: Да, потому что Надю ребята слышат лучше, чем меня, она ведь им не родитель.

Про вашу семейную идиллию я всё понял. Теперь опять про кино. Надя вошла во вкус? Дальше собираешься снимать?

Н.: Да, собираюсь.

А тебя, Аня, пример сестры не вдохновил?

А.: На что? На то, чтобы снимать? Нет, не мое это.

Н.: Аня у нас от начала и до конца актриса...

А Надя уже думает о новом режиссерском проекте.

Н.: Да, потихоньку начинаю собирать мысли.

Там, конечно, одну из ролей вновь сыграет Аня Михалкова?

Н.: Ну, я не знаю, ей придется поправиться и постричься.

А.: Это шутка, шутка.

Аня, ты в потрясающей форме, всё худеешь и худеешь — выглядишь как статуэтка.

Да я не худею. Просто, видимо, все так привыкли, что я в другой весовой категории, что я Big mama, поэтому сейчас всем кажется, что я постоянно худею. Всё нормально.

И это здорово. Что ж, дорогие сестры, желаю вам отличной премьеры! И как говорится, продолжение следует.