Юлия Хлынина: «В детстве я думала, что вырасту принцессой и завоюю этот мир»

Когда актриса Юля Хлынина выходит на красную дорожку, за ней с восхищением следят тысячи поклонников. Но один человек в этот момент переполнен невероятной гордостью и счастьем. Впервые для ОK! — совместная история Юлии и ее мамы, Светланы Хлыниной.

Юля, мы снимали тебя на обложку с закрытия Московского кинофестиваля. Ты редко куда-то выходишь, не любишь тусоваться. Скажи, пройтись по красной дорожке — это же определенная роль для тебя?

Да. Мне, Юле, какая я в быту, в жизни, какая вот сейчас с тобой разговариваю, сложно представить, что я должна пафосно нарядиться и пройтись по дорожке под вспышками фотокамер. Чувствую себя неловко. Но в тот момент, когда случается повод: встреча с кинематографистами или представление картины, премьера, фестиваль, — я принимаю правила игры и понимаю, что в этой игре есть какой-то смысл. Как учил меня мой мастер Константин Аркадьевич Райкин, «ничего не может быть без энергии». А проход по дорожке — это энергия. Она очень своеобразная, такое каждый день не случается. Происходит в какой-то степени отсылка к детству, к моим мечтам. Когда я играла в куклы и думала, что я вырасту принцессой и завоюю этот мир... Поэтому сейчас, когда я в вечернем платье несу в мир энергию красоты, это приобретает какой-то смысл. (Смеется.)

Фотография: Александр Мурашкин На Юлии: платье Tegin, серьги Chopard

Света, а кто-то сомневался, что растет принцесса?

Нет. Она всегда была самой лучшей, самой принцессной принцессой. И мы всегда ей об этом говорили, и сами в это верили.

Ю.: Помнишь, как я примеряла твои туфли? Мама очень ругалась. Выходные туфли у мамы были одни. Когда я их тайком надевала, я не понимала, за что мне влетает... Искренне думала, что за меня беспокоятся. Оказывается, за туфли.

С.: Еще ребенком Юля очень чувствовала красоту. Я что-то надевала и спрашивала: «Юль, ну как?» А она говорила: «Элегантно». Я обмирала: ребенку 3 года, а она уже знает, что такое элегантность.

Будущая актриса когда начала вырисовываться?

С.: С тех пор, как она начала показывать домашние спектакли, которые организовывала со своей подружкой. Мы с бабушкой смотрели все их постановки. Причем у нее программа была развернутая. Она всегда ответственно готовилась: костюмы они с Машей какие-то придумывали, что-то рисовали, клеили. Крестная подарила ей детскую косметику, они это всё использовали.

Ю.: Я, признаюсь, вынуждала Машку к моей задумке подключаться — не уверена, что ей это нравилось на все сто. Но мы вместе делали домашний театр. Я росла с бабушкой — не ходила в детский сад. Часто с ней смотрели бразильские сериалы. До сих пор помню свои чувства: мне хотелось туда, в те переживания, в тот пыльный мир страстей. Я уж не помню, это была «Вавилонская башня» или «Клон»... Но этот мир завораживал меня. Я понимала, что есть что-то большее, чем наша квартира и двор в Выхино.

С.: Ты всё время так говоришь про Выхино, как будто это конец Вселенной! Там всё хорошо. (Смеются.) А еще по поводу принцессы. Мы реально ее воспринимали как очень важную персону. Со своими заходами на воспитание, но, в принципе, мы всегда считались с ее мнением. Мы ее наряжали как принцессу. Юля, наверное, лет в пять захотела стать моделью.

Ю.: Меня не взяли.

С.: Они бы тебя взяли. Это я сказала, что нет.

Ю.: Серьезно?!

С.: Как мне было объяснить, что они хотят много денег за это? Юля увидела по телевизору рекламу и сказала: «Очень хочу». Мы с ней поехали, потом нам позвонили, что девочка способная, приходите, приносите столько-то денег. Я подумала: «Блин, как же ей сказать-то». Мы с бабушкой воспитывали ее вдвоем. Что-то я придумала, чтобы не очень расстроить.

Ю.: А на пятилетие мама подарила мне бальные танцы.

С.: Не только, еще какую-то игрушку. Она, кстати, очень любила ходить на танцы. Но опять всё упиралось в деньги. Нужно было тренироваться дальше, а бальные танцы — это достаточно дорого. Потом, когда она пошла в школу, мы ее отдали на хореографию, а после она пошла в балет. Ненавидела его.

Юля, за что ты невзлюбила балет?

Ю.: Я восхищаюсь теми людьми, которые профессионально могут заниматься балетом. Потому что этот труд, который они вкладывают, он колоссальный. Я, даже учась в театральном, при нагрузках с утра до вечера, ни разу с подобным напряжением не сталкивалась. Балет, при всей внешней воздушности и красоте, — это очень тяжело: и физически, и психологически. Ты должен себя держать в узде, отвечать за технику исполнения, координацию, равновесие, актерское проживание, причем всё это вместе. То есть балет — медитативный спорт. Искусство и спорт одновременно. Я, помню, плакала, отказывалась ходить, убегала от бабушки, когда она водила меня на занятия, устраивала сцены... С бабушкой вообще война тогда разразилась. Мама называет меня принцессой, но принцесса всегда была строптивая.

Фотография: Ольга Тупоногова-Волкова На Юлии: платье Alena Akhmadullina, туфли Pollini (No One), браслет, серьги — всё Chopard. На Светлане: жакет, юбка — всё Alena Akhmadullina, босоножки Principe di Bologna (No One), браслет Chopard

Света, и как удавалось договариваться со строптивой принцессой?

С.: С ней всегда было сложно спорить. Причем она всегда обосновывала любой свой поступок. Когда начался период «мама, купи хоть что-нибудь», я ей сказала: «Если сейчас ты мне обоснуешь, зачем тебе это надо, я куплю». Юля преуспела в этом фантастически. Она делала это настолько мастерски, что, когда я ее за что-то ругала или отчитывала, она заворачивала такую тираду, перед которой уже робела я.

Ю.: Мама не так давно призналась: «Господи, зачем я тебя просила в детстве всё обосновывать? Ты так это делаешь, что с тобой спорить просто невозможно».

То есть ты всегда выходишь из спора победительницей?

Ю.: Я не победительница всё равно, потому что вообще отношения между дочкой и мамой — это непростая история со своей спецификой. Две женщины, которые живут в одном доме, должны выстраивать диалог. Когда я подросла, начала проявляться конкуренция. Ты, как ни крути, конкурируешь за свое право, за свой образ мышления, подход к жизни. У нас, конечно, с мамой тоже это было. Были конфликты. К счастью, они разрешались либо болезненно, либо относительно позитивно.

Относительно чего были конфликты?

С.: Как у всех, наверное. Когда воспитываешь, требуешь.

На какую часть твоей свободы посягала мама?

Ю.: Скорее наоборот. Благодаря той мере свободы, которую мне подарила мама, наверное, я и стала тем, кем стала. Она мне всегда оставляла зону, в которой я могу свободно мыслить, распоряжаться своим временем, сама нести ответственность за это. От гигиены до рабочих моментов. Я была предоставлена себе во многом — мне так казалось, по крайней мере.

С.: На самом деле я просто очень боялась передавить. Я родила Юлю в 21 год. И к этому времени я не была прям уже взрослой женщиной. Но в силу того, что я очень ответственный человек, понимала, что, раз я родила вот это маленькое существо, мне нужно его воспитать. К тому же я с педагогическим образованием. Естественно, мне хотелось воспитывать-воспитывать, даже командовать. Но повезло, Юлей командовать было невозможно. Чем больше ты на нее давишь, тем больше протеста получаешь в ответ. А к тому же моя собственная мама — советской формации (всё держащая под контролем), я боялась перенести это и на Юлю. Нужно было искать какие-то компромиссы.

Ю.: К примеру, моя свобода касалась моей территории. У меня в комнате всё имело право быть раскиданным, где оно раскидано. Мама, проходя мимо, могла мне сказать: «Юля, не считаешь, что тебе нужно прибраться?» — «Считаю, спасибо». Я закрывала дверь, и сколько-то это еще валялось как валялось. А как только мне этот беспорядок мешал, нарушал внутреннюю гармонию — у меня всё раскладывалось по полочкам. Футболочка к футболочке, кофточка к кофточке.

С.: Когда я видела, что у нее творится в комнате, включала аутотренинг: «Ты этого не видишь, это не твое»...

Ю.: Я этого не знала. Мне казалось, что у меня такая адекватная мама! (Смеется.)

И что, не было никаких табу, никаких жестких требований вообще?

С.: Я беспрекословно требовала только одного — учиться. Я говорила, что у меня моя работа, я за нее получаю деньги. Мы на это живем. Твоя работа — это твоя учеба.

Ю.: Еще мне мама платила за каждый учебный день.

С.: Не за учебный день, а за оценки. Карманные деньги она зарабатывала, да.

Ю.: Пятерка стоила рубль.

С.: Пять.

Ю.: Это в 3-м классе стало пять. За четверку был тариф два рубля... Можно считать, что я зарабатывала деньги начиная с 7 лет.

С.: Мне было некогда. В начальной школе я помогла ей, чтобы она втянулась, чтобы поняла, что такое процесс обучения, ответственность. Но потом я сказала: «Юля, я не могу приходить вечером с работы и делать с тобой уроки. Поэтому к моему приходу должно быть сделано всё. Я могу посмотреть, что-то тебе подсказать. Я готова тебе помогать, но не делать за тебя».

Что Юля — трудяга, когда стало понятно?

Ю.: К концу школы, мне кажется.

С.: Юля всегда была такой: в то, что ей нравится, она вложится полностью. Это абсолютно ее история, потому что, когда после ненавистного балета и хореографии она перешла в детский театр в той же школе искусств, она там пропадала. При этом она училась очень хорошо, всё успевала.

Фотография: Ольга Тупоногова-Волкова На Юлии: сорочка Tara Jarmon, брюки Sandro, браслеты Chopard. На Светлане: платье Max Mara, серьги, кольцо — всё Chopard

Я помню из нашего первого интервью с Юлей, что ты не очень-то обрадовалась, когда узнала, что она собралась в актрисы.

С.: Когда Юля сказала, что хочет быть актрисой, я спросила: «Почему?» — «Я, собственно, больше ничего не умею». — «Юль, а ты еще ничего и не пробовала». Я подумала, что ладно, потом посмотрим. Но когда она заканчивала 7-й класс, в их детский театр пригласили преподавателя из Щукинского училища. Его попросили посмотреть детей и сказать, у кого есть способности. Из всех детей он выбрал Юлю...

Ю.: Но когда вопрос стал ребром, мама пыталась аккуратно ко мне подъехать. «Ты знаешь, что актрисы — это те, кто подчиняются режиссерам? Ты что, хочешь всю жизнь подчиняться? Ты же у меня строптивая». (Смеется.)

С.: При ее характере я очень переживала, как она сможет исполнять волю режиссера, который ей, может быть, мягко говоря, несимпатичен. Юле если кто-то несимпатичен, тут нужно всем прятаться. К тому же я знаю немного актеров, которые счастливы по жизни и успешны.

Ю.: Потому что у актера счастье связано с успехом.

С.: Я ей говорила: «Юля, ты можешь представить, сколько людей в год оканчивают театральные вузы? А сколько потом становятся известными и востребованными? Сколько потом судеб разбито из-за того, что они не получили того, о чем мечтали». Поэтому мы договорились, что она получит нормальное образование, а потом делает, что хочет. Хочет — пойдет на актерский. Она по-честному сказала мне «хорошо» и по-честному стала участвовать во всех олимпиадах, занималась, ездила в университеты на подготовительные курсы. Она могла поступить и в МГУ, и в МИФИ, и даже в горный университет. Малой кровью совершенно, учитывая то, что она с медалью окончила школу. Но всё равно Юля пошла в театральный...

Ю.: Я маме тогда сказала: «Мам, а давай я сначала в театральный попробую. Если мне не понравится, я легко поступлю в другой институт, потому что в театральный надо по возрасту пройти — потом поздно будет. А тут вообще, может, и не возьмут».

Какая ты была предприимчивая в 16 лет!

Ю.: Это всё мама. Она меня так научила. Чтобы ее не вызывали в школу, чтобы не было замечаний в дневнике, я должна была сама решать с учителями свои проблемы. «Мне не надо, чтобы мне звонили и вызывали в школу. Вот что-то сделала-не сделала — подходишь и с учителями договариваешься» — мамины слова.

С.: Это правда. И она реально научилась это делать. Я вообще не вникала в ее учебный процесс. Она не была идеальным ребенком. Я не создаю ей такой уж безгрешный образ. Но когда, например, в их классе случился педсовет, я про него узнала случайно. На педсовет бабушка ходила.

Что ты натворила?

Ю.: Выпивала. С мальчиками.

Это в каком возрасте?

Ю.: В 13. Но я не просто выпивала. А по делу. (Смеется.) Я переходила в лицей в другом районе Москвы, и со мной все прощались. Прощались как умели — выпивали за мое здоровье.

С.: Я, конечно, когда прослышала про это, поговорила с мамой. А она ответила, мол, ерунда какая-то, наехали на детей бессмысленно. Я думаю, если моя мама сказала, то вообще без вариантов, точно ерунда.

Бабушки и дедушки — лучшие друзья человека!

Ю.: Может, я не права, но мне кажется, что внуки больше похожи на своих бабушек, чем на своих родителей. У нас очень много общего с бабушкой. Во-первых, она меня научила воевать с ней, а это важный момент. Мы похожи с ней по темпераменту. У нее всегда есть на любую тему свое мнение, и она никогда не стесняется его высказать...

С.: У них был такой тандем — они против меня дружили.

Ю.: Мы с утра до вечера были вместе, против кого нам дружить? Еще это же всё проблемы женского комьюнити. Так сложилось, что наша семья была из трех женщин.

С.: Я росла точно так же.

Ю.: Забавно, мне в школе один раз сказали: «Юля, у тебя будет надбавка к питанию за то, что у тебя неполная семья». В тот момент я осознала, что у меня неполная семья... Вообще-то да, у всех есть в доме папы...

С.: Потом Юля посчитала, что это достаточно выгодно.

Ю.: Когда я пошла в институт, при оформлении стипендии указала, что у меня неполная семья. (Хохочет.) Я не хитрила, но брала то, что давали. Но энергия в нашей семье была своеобразная: три женщины. Три хозяйки на одной кухне. То есть всегда это был поиск и дистанции, и близости одновременно. За что я благодарна своим маме и папе, который тоже есть, просто мы не жили вместе, — так это за то, что с определенного возраста я стала ходить к психоаналитику. Это важная часть моей жизни, потому что благодаря психологическому анализу я смогла получить шанс на осознанное отношение к своей семье.

Мне кажется, что главным манипулятором в семье была как раз ты.

Ю.: Нет.

С.: Юля очень прямолинейна. Это как раз в бабушку. Если ей что-то не нравится, она в лицо лепит.

Ю.: У меня нет хитрости. Наверное, поэтому я не так часто появляюсь на светских мероприятиях и тусовках, потому что мне не всегда легко найти общий язык в мире, где не всё принято говорить прямо. Это меня дистанцирует, у меня не так много друзей — почти и нет — в моем профессиональном кругу. Так сложилось.

Света, когда ты поняла, что дочь была права в выборе профессии?

С.: На первом же курсе. Я пришла посмотреть какой-то этюд к ней в институт. Вдруг перед началом показа Константин Аркадьевич Райкин подошел ко мне и сказал: «Вы хлынинская мама? После не уходите, я с вами хочу поговорить». Я сидела как на иголках весь показ и думала, что он ее собирается отчислить. Константин Аркадьевич это может... А он мне потом сказал: «Я знаю, что вы не хотели, чтобы Юля поступала в театральный. Знаю, что она хорошо училась (я тоже учился в физико-математической школе). Но поверьте, у нее действительно есть талант». Он сказал, что видит в ней огромный потенциал...

Ю.: Он это называл — у него есть такое понятие — «врожденный профессионализм». Это было очень приятно от него услышать. Он очень честный и прямой человек говорит как есть, у него нет фиги в кармане. Я попала, наверное, на курс к правильному мастеру, по своему темпераменту. (Улыбается.) Когда Константин Аркадьевич выбрал меня и мою однокурсницу на роль Джульетты, он сказал нам: «Девочки, у вас врожденный профессионализм — мне не нужно проделывать какую-то часть работы с вами, потому что вам многое приходит интуитивно. В этом нет вашей заслуги, просто знайте, что вы с этим родились».

Если проблемы в личной жизни — мама дает советы?

С.: Она никогда не советовалась со мной, но при этом все ее парни мне нравились.

Ю.: Да, я знакомила с мамой каждого значимого избранника! Это, наверное, не показатель моего доверия к парню, а просто искреннее желание разделить радость и сблизить теплых людей моего круга. Это входит в обязательную программу.

С.: Я думаю, что это тоже из детства. Я всегда ей говорила: «Приходите домой, лучше дома»...

Ю.: «Лучше у меня на глазах выпей, чем в подъезде». И это работает, потому что так за тобой признают право на твою свободу.

С.: У нас всегда тусовались ее подружки, друзья, из детского театра ребята приезжали, потом студенты — репетировали, оставались ночевать. Мне в этом было комфортно, мне это всегда нравилось. Мне нравилось с ними общаться.

Когда она влюблена, ты сразу понимаешь?

С.: Нет. Я не понимаю. Когда она приехала как-то из детского лагеря, ей 14 лет было, я вообще не могла понять, что с ней происходит. Ребенка словно подменили: она какая-то была невменяемая, тревожная, вся на шарнирах. Я думаю, да что ж такое, больше не поедет никуда. Я вышла из себя, а мой муж на нее посмотрел и сказал: «Она влюбилась. Ты что, не видишь?» Думаю, елки-палки. У Юли любовь проявляется очень своеобразно.(Смеется.)

Ю.: Когда я влюблена, я не прелесть какая «розовая и пушистая». Я на измене, мне тяжело, я колючая, меня всё раздражает, меня всё время мучает беспокойство. «Всё плохо, всё кончится плохо»...

С.: Поэтому Юля в драме очень хорошо играет. У нее прямо желание драматизма, добавить его в жизнь... Если его нет, она его создаст: поплачет, пострадает...

Фотография: Ольга Тупоногова-Волкова На Юлии: платье Alena Ahmadullina, серьги Chopard

Юля, честно говоря, я не представляю тебя в другой профессии.

Ю.: Я тоже себя не представляю. Если бы я была ученым, то свела бы всех с ума.

С.: Она интуитивно выбрала то, что реально любит, что ей по ее энергетике, по органике подходит. Несмотря на токсичность этой профессии, психологические нагрузки, это помогает ей жить, потому что нужно свой драматизм куда-то выплескивать.

Ю.: Спасибо, мама, что ты мне не мешала.

С.: Я сейчас увлекаюсь психологией. Многие психологи говорят, что нет правильных решений. В любом случае ребенок тебе потом скажет, дал ты ему возможность или нет, он скажет, что ты сделала не так... Есть такое понятие, как «достаточно хорошая мать», вот я — достаточно хорошая мать.

Ю.: Это должны быть мои слова.

С.: У меня были моменты, когда я думала: «Боже, как я плохо поступила, сделала не то, не так. Я ей напортила, наверное». Сейчас анализирую всё это.

Ю.: Не сильно напортила, мам. Правильно напортила.

С.: Значит, я не достаточно хорошая мать, а суперхорошая мать. (Смеются.)