Сказ о точке невозврата. Интервью с режиссером Андреем Гончаровым
На Новой сцене МХТ имени А.П. Чехова 14 и 15 мая состоится премьера спектакля «ЧРЕВО» по раннему рассказу Евгения Замятина. Ставит спектакль АНДРЕЙ ГОНЧАРОВ – режиссер молодой, но уже известный: он выпускал постановки в БДТ и Театре на Таганке, в московском ТЮЗе, в петербургском независимом «Этюд-театре».
Эскиз «Чрева» впервые был показан в МХТ еще в 2018 году в рамках режиссерской лаборатории, посвященной авторам первой половины ХХ века. История, описанная Замятиным, происходит в глухой российской деревне, где живут молодая крестьянка Афимья и ее муж Пётра, предпочитающий воспитывать свою жену кулаками. Страшный сюжет, поставленный молодым режиссером почти как опера, произвел тогда сильное впечатление – и эскиз в результате решили превратить в полноценный спектакль.
Андрей, с показа эскиза «Чрева» прошло четыре года, у вас как-то изменился взгляд на этот материал?
Очевидно, что невозможно просто вернуться к той точке, на которой когда-то остановилась работа, потому что за четыре года многое поменялось. Изменилась окружающая меня социальная реальность, поменялось мое ощущение театра в этой реальности, поменялись артисты. Из прежней актерской команды осталась Ольга Литвинова, но пришли Артём Быстров, Антон Лобан и Андрей Максимов (актер МТЮЗа, играющий в моем спектакле «Семья Грей»). Поиск новых зон соприкосновения с не самым простым для понимания текстом Евгения Замятина – основа для «перезагрузки» показанного ранее эскиза. Этому процессу была отдана большая часть репетиционного времени.
«Чрево» – история, в которой есть и любовь, и страсть, и смерть. По сути, она о семейном насилии – на тему, очень актуальную сегодня. И всё это удивительным образом сочетается с поэтическим языком Замятина, который превращает эту историю в сказ.
В этой истории мне интересна сценическая форма, позволяющая звучать авторскому тексту в театральном пространстве. Концентрация событий в рассказе, происходящих с его героями перемен в единицу времени, очень высока. Текст плотный, густой и жесткий. Героиня рассказа (молодая, сытая, крепкая баба Афимья) доходит до «точки невозврата», в которой совершает убийство собственного мужа. При этом неожиданным образом в финале для Замятина оказывается важным, что эта женщина своим лицом, и глазами, и сжатыми губами напоминает жителям ее села лик Богородицы.
Получается, как у Достоевского в «Преступлении и наказании»: может ли убийца возродиться к новой жизни?
Замятин оставляет Афимью в тот момент, когда она покидает свой дом, в котором столько пережила. Один из главных вопросов: для чего этой красивой молодой женщине необходимо было через всё это пройти и остаться живой? Насколько она вообще виновата в случившемся? Думаю, что человеку не нужно создавать таких условий, которые могут довести его до чревного, животного состояния, когда уже никакие социальные границы не работают, когда невозможно апеллировать к каким-то общепринятым нормам. Они стерты, их просто нет. Мы недооцениваем энергию, которая рождается в человеке, доведенном до такого состояния. И это, на мой взгляд, во многом про сегодняшний день.
Афимью играет Ольга Литвинова, в ее актерской природе есть и хрупкость, и закрытость, которая может прорваться чем-то совсем другим. Кроме того, она отлично поет, что наверняка весьма кстати для спектакля, ведь в нём много музыки.
Ольга Александровна музыкальна, она эмоционально отзывчива на внутреннюю мелодику прозы Евгения Замятина. В спектакле «Чрево» действительно звучат песни – англоязычные. На мой взгляд, сочетание замятинского сказа, русского и патриархально деревенского, с песнями на английском языке создает интересный эффект. Кстати, сам Замятин еще до революции работал на верфях в Англии. У него было техническое образование, он в качестве инженера участвовал в строительстве российских ледоколов.
В вашем спектакле «Женитьба. Трагедия?» по Гоголю, премьера которого не так давно прошла в Театре на Таганке, тоже специфический выбор музыки: например, Агафья Тихоновна слушает советский хит «Нежность». И вообще там много придумано разных ярких аттракционов, но при этом, на мой взгляд, гоголевский текст они не забивают, он хорошо слышен.
В начале репетиционного процесса я предпочитаю дольше оставаться с «первичным» текстом автора – нет задачи переделать оригинал. Мне как раз и интересно, чтобы этот хрестоматийный текст зазвучал сегодня, в существующем информационном поле. Гоголевская «Женитьба» или, скажем, «Отелло» Шекспира – пьесы с огромным шлейфом постановок, различных режиссерских интерпретаций; в такой конфигурации добиться звучания авторского слова не всегда удается. В подготовительном периоде значимым для меня является «приближение» текста к себе, на что уходит много времени. Этот момент требует детальной проработки – после появляется визуальное решение, которое мы придумываем вместе с художником Константином Соловьёвым.
В Петербургской академии театрального искусства вы учились в Мастерской знаменитого педагога Вениамина Фильштинского. Продолжаете с ним общаться?
Вениамин Михайлович – удивительный человек. Мне нравится приходить на его занятия, когда бываю в Петербурге. Он всегда в движении, в познании театрального процесса, в развитии театральной педагогики. Его отношение к профессии, к театру, его тотальная любовь к тому, чем он ежедневно занимается, потрясают. Общение с Вениамином Михайловичем во время обучения в Академии – счастливый опыт. Думаю, что мои работы стилистически ему не совсем близки. Но честно говоря, это не имеет никакого значения – странно копировать театральный язык Мастера. Повращаться, как спутник, вокруг него и потом с этой орбиты уйти по какой-то своей траектории – для меня это и было обучением в нашей мастерской.
Беседовала Александра Машукова
Фото: Александра Торгушникова
Спонсор МХТ им. А.П.Чехова – банк ВТБ